Предлагаю завести наш комсомольский журнал. Назвать его, к примеру, «Вперед!». В него вклеить эту открытку и записывать события из жизни батальона. А меня прошу послать на передовую!
— Да вы что! Вы же старший оператор! У нас таких специалистов — раз два, и обчелся! — вскочил Осинин. — Сюда, на это совещание, и то с каким трудом вас отозвали с «Редута». Я был против, — повернулся он к Бондаренко.
Комбат поднялся, расправляя складки гимнастерки под ремнем.
— И все-таки, товарищи активисты, — сказал он тихо и озабоченно, — обстановка сложилась критическая. Партийное руководство города приняло решение о формировании новых отрядов рабочего ополчения. Есть приказ об откомандировании в стрелковые части бойцов из нашего корпуса ПВО. Мы и собрали вас, чтобы посоветоваться: батальон должен отправить на передовую боевую команду из ста пятидесяти человек.
Список составляли шумно. Каждому хотелось в нем оказаться, хотя было оговорено: подготовленные для работы на спецустановках «Редут» остаются на «дозорах». Калашников до того расстроился, что готов был заплакать от обиды. Но тут он услышал фамилию Заманского. Что?! Включают шофера в состав отряда?
— Он же трус, товарищ капитан! Вы же знаете, — не сдержался старший оператор «четверки». — А трус в бою опасней, чем любая вражина!
Бондаренко покраснел. Глянул на комиссара. Тот с недовольным видом уткнулся в бумаги, постукивая концом карандаша по столу. Комбату давно хотелось избавиться от Заманского. Определил он его временно в хозвзвод, а теперь подвернулся удобный момент…
— Есть ли еще возражения по кандидатуре красноармейца Заманского? — спросил капитан.
— Есть, — ответил комиссар и посмотрел комбату в глаза.
— Тогда вычеркиваем, — махнул рукой Бондаренко и отвернулся.
Так и сидел он безучастно, не проронив больше ни слова, пока Ермолин не закрыл совещание. Когда активисты потянулись к выходу, то комбат окликнул Осинина:
— Сергей Алексеевич, задержись на минутку. Осинин шепнул что-то Нине, рядом с которой шел, и вернулся назад. Бондаренко уже встал со своего места, был он намного выше инженера и шире в плечах. Посмотрел на того исподлобья, оценивающе и спросил:
— Так вы с Казаковой давно знаете друг друга? Почему же ты раньше ничего о ней не рассказывал?
— А что было говорить, — пожал плечами Сергей. — Познакомились, когда я на втором курсе учился. На вечере фортепьянной музыки, в консерватории. Шопена слушали. Потом ее перевели на другой факультет, и она уехала. Немного переписывались. И все…
— Понимаю. Извини за любопытство. Но сам знаешь, у нас служба секретная… А на меня она хорошее впечатление произвела. Потому я и добивался ее назначения в батальон.
— Я знал об этом. Не был только уверен в том, что именно Нина оказалась с вами в окружении. Спросить как-то не решался.
— Напрасно. А тут, как я понял… — Бондаренко замялся, видно подбирая слова, и вдруг спросил напрямик: — У вас роман?
Осинин вспыхнул — обычная его реакция на бестактность. Вызывающе сказал:
— А ваше какое дело, товарищ капитан?
Бондаренко сдержал себя. Только скулы побелели и затвердели, словно их прихватило морозцем. Ответил же миролюбиво:
— Ладно, не ершись. Не хотел я тебя обидеть… И Осинин направился к выходу.
— …Ну, старшой, давай обнимемся на прощанье. Удачи тебе, дружище, — Бондаренко прижал к себе своего бывшего начальника штаба, похлопал ладонью по спине. Отпустил, чуть подтолкнул его к стоявшему рядом Ермолину. Комиссар тоже крепко обнял старшего лейтенанта:
— Береги себя и людей. Бейте фрицев и возвращайтесь. Будем ждать.
Они вышли из штаба. Батальон замер в строю — все бойцы и командиры, за исключением расчетов «Редутов», несущих боевое дежурство. На правом фланге — те, ради которых проводилось торжественное построение.
— Сегодня мы провожаем своих товарищей на самый передний край обороны города Ленина, — начал взволнованно Бондаренко. — Мы верим в вас и надеемся, что вы не опозорите чести нашего батальона…
Старший лейтенант скомандовал: «Направо, шагом арш!» Две трети бойцов повернулись и двинулись к станции.
Они геройски будут драться в составе десанта у Невской Дубровки. В живых останутся единицы…
«Редут-4» был развернут неподалеку от обсерватории. Начальник установки лейтенант Ульчев, встретив инженера батальона, показывал свое хозяйство не без гордости. Он считал, что место для дислокации выбрано удачно: станция вела устойчивое наблюдение на большую глубину за линией фронта. К тому же позицию хорошо замаскировали.
— Уж очень близко от передовой, — сказал озабоченно Осинин.
— Но, товарищ воентехник, если спуститься с высоты, то эффективность обзора «Редута» снизится вдвое, а то и втрое, — заметил лейтенант.
— Довод серьезный. А если фашисты прорвутся сюда и начнут обстрел?
— Их не пустят, — Ульчев показал в сторону окопов: — Там будут стоять до конца. Был у пехотинцев в гостях, разговаривал… Ленинград-то вот он, как на ладони. Дальше отступать некуда!
Осинин еще раз огляделся. В предрассветных сумерках своими очертаниями город напоминал небрежный эскиз, наскоро набросанный карандашом. Город казался застывшим, неживым из-за плотных клубов дыма.
Первые бомбы свалились на Ленинград ночью, и Осинину рассказывали, как утром седьмого сентября ленинградцы столпились на Невском у разбомбленного дома и на Дворцовой набережной у особняка, превратившегося в груду битого кирпича. На другой день прорвалась стая бомбардировщиков. И заходила ходуном земля, взметнулись взрывы, рухнули крыши, окутывая пылью мрачных, безмолвно застывших и иссеченных осколками сфинксов.
Осинин и все, кто высыпали в тот вечер из бараков, видели всполохи пожаров даже в Песочной.
— Что это?! — воскликнула Нина, испуганно схватив его за рукав.
Сергей молчал…
Потом они узнали: горели Бадаевские продовольственные склады. Позже, проезжая через израненный город, Осинин остро ощутил чувство вины за случившееся. Как же его «Редуты» прохлопали этот массированный налет врага?!
Обидно, досадно, но именно в тот момент наблюдение вела лишь одна установка — «шестерка». Остальные — отступали, чтобы не оказаться в лапах гитлеровцев. «Редут-3» и сейчас был неизвестно где. А ведь его расчет только-только получил новую одноантенную станцию. Старые, вращающиеся кузова вконец рассыпались. Более или менее работающие блоки из них передали в Токсово Червову. И тот на радостях устроил аврал — знал бы Осинин, ни за что бы не разрешил выключить установку для ремонта.
А «Редут-6» обнаружил цели чуть ли не за девяносто километров. Сразу же сообщили об этом на главный пост. Но вдруг на экране осциллографа возникли помехи — были они явно искусственные. И тогда послали в Ленинград сигналы отбоя: вероятно, стая птиц кружила на одном месте, весь квадрат заполнила. А после бомбежки задумались: неужели фашисты применили какой-то новый способ для создания помех? Неужели они догадываются о существовании радиоулавливателей самолетов?
Осинин поделился своими сомнениями с полковником Соловьевым и Бондаренко. Потому и выехало все батальонное начальство на «дозоры».
— Значит, вы уверены, что лучшего места для позиции «Редута» не найти? — спросил Осинин у лейтенанта Ульчева.
