Миссис Леонтина Фэншоу охотилась за парой мотыльков, залетевших на свет в открытое окно. «Смерть тебе!» – воскликнула она, прихлопнув сложенной газетой «Республика» трепещущего мотылька. «Смерть?» – спросил я. «Не тебе!» – ответила Леонтина Фэншоу. Я вышел из гостиной, пару раз прошелся по своему кабинету, чтобы не видеть убийства мотылька, затем вернулся в гостиную. Прежде чем выйти из гостиной, я заметил, что она потеряла мотылька из виду. Хотя я и не выдал ей его укрытия, я все же не осмелился ей сказать, что мотылька надо оставить в покое. Я хорошо мог представить себе ее ответ, что-то похожее я уже слышал. «Я не желаю разводить паразитов в моей квартире». Леонтина Фэншоу не переносила также и цветочных лепестков на балконе. Вечерами, придя с работы домой, она брала веник и выметала их прочь. «Только вчера я убирала, а сегодня все это снова лежит здесь повсюду!»
Миссис Фэншоу рассказала мне, что недавно в австрийском культурном центре на празднике в связи с постановкой пьесы Гуго фон Гофмансталя «Любой» умер приглашенный на праздник пожилой римлянин. Большинство приглашенных подумали, что человек просто упал в обморок. Санитары спасательной службы вынесли мертвеца на белом врачебном халате из зала, где проходил праздник. Так как покойника вынесли настолько быстро, насколько это возможно, это происшествие не слишком обратило на себя внимание почти трехсот приглашенных. Пару дней спустя одна из итальянских газет написала, что во время представления «Любого» костлявая забрала австрийца. Жена покойного, тоже римлянка, пару дней спустя принесла свои извинения директору австрийского культурного центра за – как она выразилась – неприятный инцидент.
Вернувшись из Лидо ди Остия и войдя в свой кабинет, заметил, что две мои свежевыстиранные рубашки, мое нательное белье и мой пиджак впервые висят в шкафу. Всего за несколько дней до этого она небрежно бросала мою выстиранную одежду на спинку стула в моем кабинете. «Сегодня я иду в музей, – сказала мне миссис Фэншоу, – сегодня я не подам еду. Ты сможешь сам разогреть вчерашний гуляш. Чем чаще гуляш разогреваешь, тем лучше он становится. Надеюсь, моя забота не действует тебе на нервы! Что бы ты хотел из фруктов на выходные?» Я сморщил лоб и сложил руки над пишущей машинкой, что означало не что иное, как то, чтобы меня оставили в покое во время работы. Я хотел сказать, что мне все равно, какие фрукты будут дома на выходные, я сделал вид, что раздумываю, и сказал: «Виноград! Может быть, бананы?» Часто Леонтина Фэншоу цитировала своего мужа, который после первоначальных трудностей на новом месте постепенно стал осваиваться в Вене. «Вена начинает мне нравиться, – говорил он, – я начинаю чувствовать себя в Вене как дома!» Несколько дней спустя Леонтина Фэншоу сказала: «Я стала чувствовать себя в Риме как дома, Рим начинает мне нравиться!»
Я куда-то засунул мою записную книжку с изображениями высохших обряженных мертвых тел епископов и кардиналов из Коридора Священников катакомб капуцинов в Палермо. Сначала я перерыл весь свой кабинет и, не найдя ее там, энергично набросился на Леонтину Фэншоу: «Где моя записная книжка?» «У меня ее нет!» – тут же закричала она, воздев руки вверх. «Скажи мне, – тихо спросила меня миссис Леонтина Фэншоу, – записываешь ли ты в книжку свои личные дела?»
Когда я сидел за печатной машинкой, она поставила мне на письменный стол банановое молоко. «Я хочу, чтобы ты подкрепился, чтобы у тебя были силы, когда ты работаешь. Хотя когда ты пишешь, ты – несносен!» – сказала она. А ее подруга, Principessa azzurra, как-то раз сказала: «К. ак человек он несносен, но у него прекрасный язык!» как-то я засиделся за пишущей машинкой до темноты и вышел из кабинета совершенно не в себе, миссис Фэншоу спросила: «Доработался до звона в ушах?»
«Я не знаю, каково это было бы, если я снова вынуждена была бы жить в моей большой римской квартире одна, я уже так привыкла к тебе… Я живу так, будто каждый мой день – последний. Одна венецианская гадалка предсказала мне, что я не состарюсь, а, напротив, до самых своих последних дней останусь привлекательной… Приехав в Рим, я влюбилась в римских полицейских. Итальянцы изящны, у них узкие бедра, но римские полицейские дородны и сильны… Сейчас я буду на тебя ругаться, нет, я не буду на тебя ругаться, я просто хочу тебе что-то сказать. Всякий раз, когда ты принимаешь ванну, я об этом знаю, потому что ты никогда не складываешь после этого банное полотенце, а всегда вешаешь его на полотенцесушитель».
Она поставила цветы, принесенные гостями, в белую фарфоровую вазу в виде дамского сапога, которая стояла на шкафу. На кухне, рядом с большим старым холодильником стоял джутовый мешок с картошкой, на мешок были нанесены цвета итальянского флага и прямо по флагу шли маленькие отверстия, чтобы внутрь проникал воздух, и картошка не начала преждевременно гнить. Я перестал добавлять мед в молоко, увидев, что Леонтина Фэншоу хранит мед в прозрачной американской пластиковой игрушке в виде медвежонка Тедди, снимает с него цилиндр и достает мед из головы медведя. На ее автомобиле приклеен плакат: «Blood donors make better lovers». (Те, кто сдает кровь, – первоклассные любовники.)
«Берегись, живой ты отсюда не уйдешь! – кричала Леонтина Фэншоу жужжащей в квартире мухе и хлопала, пытаясь ее поймать ладонями. – Из Америки я привезла две мухобойки». Я стиснул зубы и сжал кулаки под столом, когда она ножницами стала поправлять фитиль горящей свечи.
Во время совместной трапезы под звуки пластинки с записью Римского-Корсакова, Шуберта или Шостаковича она распространялась о своем американском браке. Когда пластинка замолкала, а предложение обрывалось на полуслове, она тут же вставала, шла к проигрывателю и снова ставила пластинку, надеясь, что музыка заставит задержаться меня за столом и я дольше буду слушать рассказы о ее американско-австрийском браке. Но я вставал и сбегал либо в свой кабинет, либо в городские дебри. Не удержав меня с помощью музыки, Леонтина Фэншоу попробовала это сделать с помощью кофе. «Мы поели, – говорила она и решительно добавляла: – Ты хочешь еще кофе!» И она рассказывала мне, пока мы пили кофе, снова во всех подробностях о распаде своего брака и о распаде брака другой женщины.
В своем бюро Леонтина Фэншоу шепотом, словно это была служебная тайна, поведала мне, что жена министра пустила себе пулю в лоб и теперь лежит в коме. Переводя дыхание, она придвинулась поближе ко мне и зашептала: «Я полагаю, здесь замешана еще одна женщина, секретарша министра иностранных дел!» Я отказался идти с ней на праздник в американское посольство в Риме, куда ее пригласили и куда она хотела взять меня с собой в качестве сопровождающего лица. Она сделала стрижку и укладку у своего парикмахера на площади Испании и, надев свое красное платье, одна отправилась к американскому посольству.
Однажды, когда я в сумерках отдыхал в постели, с работы пришла миссис Фэншоу и зашла ко мне в спальню. «Тебе плохо? Я устала, я хочу немного поспать! Выключить свет?» «Нет, это напоминает мне ночь, оставь свет!» Я уставился в белый потолок и размышлял о том, как я мог бы свести счеты с жизнью. Была возможность покончить с собой театрально, забравшись на плечо каменного ангела на Мосту Ангелов, и прыгнуть с него в Тибр. Как я могу тебе помочь? Никак! Я наслаждаюсь этим состоянием полной опустошенности, отчаяния и безмолвия, раздавленности и жажды самоубийства. Это состояние никто у меня не отнимет. Оно уходит и снова возвращается. Когда я некоторое время спустя снова заговорил о том, как насильственно лишить себя жизни, возможно, на римской скотобойне, дав возможность машине содрать с меня кожу, Леонтина Фэншоу сказала: «Я больше не желаю этого слышать! Выброси из головы это самоубийство!»
Однажды, долго просидев за печатной машинкой, мне захотелось принять ванну. Я поинтересовался, как долго она будет принимать ванну перед сном. «Пять минут! Пустить тебе воду?» Когда четверть часа спустя я зашел в ванную комнату, ванна была наполовину заполнена светящейся зеленой водой с хвойным экстрактом. Судорожными движениями Леонтина Фэншоу показала мне, какое взять полотенце и какой щеткой вымыть ванну. Указывая на пол, она сказала: «Вылезая из ванны, можешь встать на этот коврик!»
Лежа в постели, я вздрогнул, поднял голову и увидел, как она щекочет длинным, накрашенным красным лаком ногтем указательного пальца мою левую ступню, будя меня к завтраку. Уже десятый час! Я хотел немедленно вскочить и заорать, что я ей не супруг и не желаю просыпаться подобным образом. Пока я глядел на нее, она произнесла: «Вставай, завтрак готов!» Войдя полчаса спустя в гостиную, я сначала покосился влево, на проигрыватель, чтобы посмотреть, какую музыкальную пьесу она поставила, и ничего не увидел; Леонтина Фэншоу, скрестив ноги, сидела на диване справа от меня. Она рассматривала меня, пока я читал надпись на пластинке, отошел на шаг назад и испугался. Она глядела на меня обиженно: «Я уже не могла больше ждать с завтраком!»
Однажды в полночь я поднял трубку телефона, стоящего в прихожей, звонила молодая женщина с ребенком, как и Леонтина Фэншоу, состоявшая в Риме на дипломатической службе и попавшая в сложную ситуацию. Леонтина Фэншоу сказала мне: «Я уже предупреждала тебя, что, когда я дома, я сама возьму трубку. Только представь, в полночь могут позвонить мои родственники! Что они могут подумать, узнав, что
