папы, дрожащими руками откинул белую вуаль с лика умершего, трижды постучал серебряным молоточком по его восковому, желтому лбу и трижды громко произнес мирское имя папы: «Джованни Мария!» Полуоткрытый рот Джованни Мария Мастай-Ферретти не дал ответа, одетый в черное кардинал, отложив серебряный молоток, объявил: «Папа Пий IX мертв!» Его тело в траурном экипаже, запряженном четверкой лошадей, из собора святого Петра повезли по мосту Ангелов, через весь город на Кампо Верано. За экипажем ехали четыре кареты с князьями церкви. Процессию замыкала толпа из двухсот римлян. В домах на левом и правом берегах Тибра горели огни, и женщины, мужчины и дети с балконов и окон бросали на гроб цветы. Но еще у собора святого Петра собирались банды, выкрикивающие: «Да здравствует Италия! Смерть папе! Смерть священникам! В реку со свиньей! В Тибр с кардиналами!» Помню, сколько страданий причинили тебе, когда били палкой по твоей святой голове, и острые шипы терновника впивались в нее до самого мозга, так что они торчали из висков.
* * * Гелиогабал, приказавший тащить рыбу из пруда при помощи волов, разрушил надгробия, которые мешали его запряженному четверкой слонов экипажу, проехать в Ватикан. Позже, когда его преследовали собственные солдаты, он в смертельном страхе прыгнул в выгребную яму и нырнул в экскременты. Гелиогабала вытащили за волосы, чтобы убить его мечами и вместе с его также убитой матерью при свете факелов бросить в Тибр жалкие, уже истекшие кровью, но все еще испачканные дерьмом и кровью лохмотья плоти. О Иисус, пусть же та драгоценная кровь, что ты пролил из своего святейшего сердца для того, чтобы смыть грехи всего мира, омоет мое окаменевшее сердце и прольет на всех несчастных грешников, чтобы очистить наши души и освятить к вечной жизни. Красс оплакивал смерть своей любимой мурены, надев траур и приказав похоронить ее с почестями. Нерон приказал убить свою мать Агриппину и вспороть ей живот, чтобы посмотреть, где он лежал девять месяцев. В Аркуа, неподалеку от Падуи, английский турист взорвал саркофаг Франческо Петрарки и вытащил плечевую кость поэта.
* * * «Той зимой усердно махало поветрие платом по избам сыпало – тифом, оспой, ознобами, – и с первопутком приехали кержаки, привезли гробы. День был к сумеркам, серый гробы были сосновые, всех размеров, лежали в розвальнях, горами один на другом. Кержаков на Черных Речках увидели еще за околицей, у околицы встретили бабы. Гробы раскупили в един час. Кержак отмеривал баб саженью, давал четверть по ходу. Первым к торгу подступился старик Кононов- Князьков». Варвара Васильевна! В ответ на твои слова: «Если я застану тебя на сеновале с Петром, я тебя убью!» возвращаю тебе твой рассказ о твоем украинском детстве и о депортации в Каринтию. А в ответ на твои слова: «Если бы я знала, что ты – гомосексуалист!» я возвращаю тебе также твои рассказы и о твоей теперешней жизни в горной каринтийской деревне, а также истории, которые случились с тобой или которые ты слышала. Возвращаю тебе историю о старой батрачке, презираемой почти всей деревней и повесившейся как раз в тот момент, когда в доме был человек, бесплатно чинивший ей водопровод, который сломали соседи, задорого продавшие ей ее хибару и желавшие теперь получить ее почти задаром. Говорят, что внук нашел ее повесившейся на кухне и побежал по всей деревне, крича: «Бабушка повесилась! Бабушка повесилась. Если я застану тебя на сеновале с Петром, я тебя убью, если бы я знала, что ты – гомосексуалист! Я возвращаю тебе историю госпожи Кабау, которая на втором этаже своего дома варила отцу кофе на кухне, в то время как этажом ниже ее дочь возилась у водопроводного крана того же стояка, когда в крышу угодила молния и, пройдя по водопроводной трубе, одновременно убила мать на втором и дочь на первом этаже. Если я застану тебя на сеновале с Петром, я тебя убью! А если бы я знала, что ты – гомосексуалист! Я возвращаю тебе историю фрезахского конюха, жившего прямо в конюшне, в нечеловеческих условиях и повесившегося, сидя в конюшне, на дверной ручке. Если я застану тебя на сеновале с Петром, я тебя убью! А если бы я знала, что ты – гомосексуалист! Я возвращаю тебе историю графини фон Мильштатт. Мнимая умершая, которая – уже положенная могильщиком в гроб – встала из гроба и, пробудившись к жизни, прожила еще семь лет. Когда с ее пальцев захотели снять кольца, оказалось, что кольца вросли в пальцы, и, чтобы снять кольца, пришлось их отрубить. Мнимая покойница встала в гробу и рассматривала свои отрубленные пальцы. Если я застану тебя на сеновале с Петром, я тебя убью! А если бы я знала, что ты – гомосексуалист! Я возвращаю тебе историю женщины, что, заснув летаргическим сном, была похоронена и проснулась в гробу, когда яму уже засыпали. Были слышны удары по крышке гроба, но никто не отважился сразу же раскопать могилу и открыть гроб. После того как несколько часов спустя, по распоряжению священника, раскопали могилу, она, уже мертвая, с вырванными волосами и обкусанными ногтями лежала в гробу на животе. Если я застану тебя на сеновале с Петром, я тебя убью! А если бы я знала, что ты – гомосексуалист! Я также возвращаю тебе историю священника, нарядившегося чертом, чтобы пугать неверующих, не пришедших на воскресную службу. Один неверующий, увидев перед собой одетого Люцифером священника, испугался, выхватил нож и с криком: «Если ты – черт, я – покойник! Если ты и не черт, ты – покойник!» убил священника в маске. Если я застану тебя на сеновале с Петром, я тебя убью! А если бы я знала, что ты – гомосексуалист! Я возвращаю тебе историю об уже виденном на болоте твоими детьми, когда он обвился вокруг ноги коровы и пополз вверх, чтобы запустить зубы в ее вымя и напиться молока. Я склонился над спящим на кухонном диване шестнадцатилетним Петром, чтобы вдохнуть запах его тела и поближе рассмотреть его, когда ты Варвара Васильевна, вошла в кухонную дверь. Я замер в этом положении, потому что испугался, что если я внезапно уйду, то моя склонность к мальчикам скорее бросится в глаза, но случилось как раз наоборот, именно потому, что я продолжал стоять в этом положении, ты испуганно остановилась в дверях, но тебе не хватило духу сказать: «Оставь мальчика в покое!» Я пошел в комнату Петра, откинул с его кровати одеяло и стал искать пятна его спермы, которые нашел на смятых носовых платках на его ночном столике. Я жевал носовой платок до тех пор, пока не ощутил вкус засохшей спермы. Если я застану тебя на сеновале с Петром, я тебя убью! А если бы я знала, что ты – гомосексуалист! Ятакже возвращаю тебе историю польской батрачки Явдохи, которая, когда ты уже была батрачкой в каринтийской горной деревне, увела у тебя золотые сережки, подаренные тебе твоим украинским дядюшкой-ювелиром. По воскресеньям привезенные из России и Польши батрачки устраивали пикники в горах и вместе шли гулять. Явдоха попросила тебя примерить золотые сережки, а потом не захотела их возвращать. Три или четыре раза ты ходила к крестьянину, У которого работала Явдоха, требовала отдать серьги, прежде чем тебе удалось получить назад единственную память об Украине. Если я застану тебя на сеновале с Петром, я тебябью! А если бы я знала, что ты – гомосексуалист! Возвращаю тебе историю польской батрачки Полины, которая была необычайно работяща и прилежна, но не чиста на руку. Однажды ее поймали на краже и доставили в местную полицию. Полицейские ивовыми прутьями высекли ее по голым ягодицам. Вскоре после этого она покончила с собой на сеновале. В вечер смерти она убрала в стойле: накормила животных, подоила коров, веником из ивовых прутьев подмела пол и пошла на сеновал. Она закинула на балку телячью веревку и испытала ее на прочность. Если я застану тебя на сеновале с Петром, я тебя убью! А если бы я знала, что ты – гомосексуалист! Историю эсэсовца, замахивавшегося на тебя плеткой, когда ты, четырнадцатилетняя девочка, пригнанная с Украины, в горной каринтинской деревне шла за парой тянущих плуг волов, я тоже возвращаю тебе. Эсэсовец, идя за плугом, проверял борозду и начинал орать, когда волы останавливались и не хотели идти дальше: «Гони их! Бей их!» Эсэсовец замахивался плетью на тебя, пока ты, как ты мне рассказывала, в диком испуге на пару шагов забегала перед мордами тяжело дышащих волов. Видимо, ужас перед волами, который он видел в глазах четырнадцатилетнего ребенка, если использовать твои выражения, удерживал его от того, чтобы ударить тебя плеткой. Выяснилось, что волы не могли идти потому, что плуг перекосило, и он стал тормозить. Позже, как ты мне рассказывала, этот эсэсовец потерял на войне руку, которой поднимал плетку на четырнадцатилетнюю украинскую девочку. Если я застану тебя на сеновале с Петром, я тебя убью! А если бы я знала, что ты – гомосексуалист! Историю мамы, крестьянки с горного подворья, через десять лет после смерти ставшей твоей свекровью, которой ты спустя два месяца после депортации с Украины сказала: «Год здесь, и я умру!» Мама ответила: «Барбара, ты не умрешь!» А когда ты прожила год на каринтийском горном подворье мама сказала тебе: «Смотри, Варя, сегодня год, как ты живешь здесь, и не умерла!» Если я застану тебя на сеновале с Петром, я тебя убью! А если бы