Кладбище мертвых апельсинов

Господа из Назарета. Облаченные в парадные ризы епископы босиком по красной ковровой дорожке подходили к распятию и, трижды поклонившись, целовали частицу подлинного креста. При этом висевшие на их шеях серебряные распятия с держащим в зубах облатку Иисусом болтались над окровавленным гвоздем в ногах распятого. О возлюбивший крест Иисус! Молю тебя, сотвори из меня истинного поклонника креста, не по принуждению, но добровольно, чтобы здесь я стал твоим верным учеником в страдании, а там – в радости! В стеклянной рамке стояли две сплоченные в виде креста стеклянные трубки с мощами святого. Монахини прикасались собственноручно скрученными бумажными розами к смертным останкам Святой Розы, а затем продавали розы бедным и больным. На стенах церкви были прикреплены восковые бюсты Девы Марии, отлитые по посмертной маске святой. Лохмотья черной рубашки Непорочной Девы, словно траурные ленты, обвивали верхушку распятия. На носах военных кораблей императора Ираклия были укреплены образа Богоматери. На штандартах императора Константина Погоната также были вышиты изображения Девы Марии. Еще в 1935 году вторгшимся в Абиссинию фашистским войскам слали чудотворные образа Мадонны, а оттуда, из Африки, шли открытки, где на башне танка, по обе стороны которого бежали гренадеры, в защитном облаке стоял трон, на котором восседала Мадонна в смертном венце с младенцем Иисусом на руках. В ногах Мадонны можно было прочесть надпись: «Ave Maria!» О славнейшая Дева Мария! Как не любить тебя, когда ты столь прекрасна? Склоняюсь перед твоим мертвым телом и радуюсь твоему счастливому успению. О сколь сильный позыв к добродетели чувствую я в себе, видя святую кончину твою и красоту твоего святого мертвого тела.

* * *

Папа Урбан IV приказал высушить в печи тела двух кардиналов и размолоть их в пыль. Этой пылью наполнили сделанные на манер седельных сумок мешки и вместе с красной попоной положили на спину осла, который всякий раз, когда папа отправлялся в путешествие, вез эти мешки с прахом кардиналов, как постоянное предостережение другим прелатам, следовавшим за представителем Господа на земле.

* * *

Покаянную процессию возглавляли двадцать мальчиков с веревками на шее и с венками цветущего терна на головах. В руках они держали веревки толщиной в палец, которыми до крови хлестали друг друга по спине. Грудь и бедра мужчины, отрезавшего себе соски и постоянно бившего себя по плечам веревкой, были залиты кровью. Монах в насквозь пропитанной воском покаянной рубахе проходил меж двух горящих вязанок дров. Зеркала, которые кающиеся монахи постоянно носили с собой, указывали, что они могут видеть будущее. В летний зной – обнаженные мужчины и женщины, в болотистой воде канала, позволяя тысячам насекомых впиваться в их тела во искупление своих грехов. Монахиня из Сиены, причисленная к лику святых, высекла себя ветвями терновника, обмыла раны уксусом, солью и перцем. Чтобы как следует промерзнуть, она зимой вошла в пруд и на некоторое время подвесила себя вниз головой в дымовой трубе. Как ты можешь потворствовать гнуснейшей похоти, зная, что тем самым умножаешь муки твоего Господа? О мои распятый Иисус! Столь отвратительны грехи мои, что лучше умереть, нежели позволить своей плоти малейшее почтение. В Ветралле, вблизи Витербо, крестьянин убил троих своих детей восьми, десяти и двенадцати лет, чтобы избавить их от нищеты, и как можно раньше, а также прежде всего потому, что они невинны, дать им возможность попасть в рай. О возлюбленные, святые, вы, невинные детишки, заколотые как нежные агнцы во славу агнца Иисуса Христа. Да будут благословенны все ваши члены и все ваши раны! О вы, возлюбленные, святые, маленькие мученики! Ныне вы почитаемы, как первые мученики, нежные агнцы, без ропота отдавшие жизни за возлюбленного Христа.

* * *

В Неаполе во время поста четыре вола тащили по широким улицам к балкону королевского дворца огромную, величиной с четырехэтажный дом, пирамиду на больших колесах, увешанную мясом. На балконе стояли Их Величества и прочие знатные персоны. На самой верхушке пирамиды стояла золоченая статуя короля, а прямо под статуей были привязаны четыре живых теленка. По взмаху королевского платка бедняги бросались на пирамиду и начинали грабить. Сотнями они стояли вокруг и набивали мясо за пазухи своих схваченных поясом белых просторных халатов. Некоторые вместе с мясом срывались с пирамиды, падали и ранеными или мертвыми оставались лежать на земле. Те же, кто был внизу, вытаскивали мясо из халатов мертвецов. В следующее воскресенье пирамида была увешана птицей: живыми гусями, индюшками, утками, в следующее, третье воскресенье на пирамиду вешали различные хлеба и снова бедняки набрасывались на еду, и вновь были погибшие. В четвертое, последнее воскресенье поста, на пирамиде висели различные виды свежей и сушеной рыбы, и опять были погибшие. В тот раз даже пятьдесят волов не смогли сдвинуть с места тяжелую пирамиду, чтобы подтянуть ее под балкон королевского дворца. К пятидесяти волам припрягли еще двадцать. Но и семьдесят волов не сдвинули пирамиду с места, и, чтобы тянуть ее по мостовой, с галер пригнали триста рабов, которым с великим трудом удалось дотянуть увешанную рыбой пирамиду к королевскому дворцу.

* * *

Когда перед раненным в драке сардинцем неожиданно возник карабинер, он застегнул пиджак на кровоточащей груди, обнял своего врага, чтобы защитить его от ареста, и замертво упал на землю. О высокочтимая шуйца Господа моего? Что за боль пронзает тебя? Сколь глубоко входит в тебя гвоздь, сколь жестоко он ранит тебя? От чистого сердца благодарю тебя за эту боль и молю о прощении моих грехов. О бесценная рука! Покаянно целую тебя. Вдова сардинца остригла свои длинные черные волосы, обвязала ими руки своего убитого мужа и закричала: «Carosa me!» Украшенная маргаритками четырнадцатилетняя девочка, плача, села перед телом своего убитого отца, ножницами отрезала прядь своих волос и положила ее на две окровавленные, голубые по краям, раны на его груди.

* * *

Душа священника, обезглавленного за то, что указал убийцу, доверившегося ему на исповеди, произнесла устами убийцы, который, в противоположность священнику, был оставлен в живых: «Я постараюсь заполучить тебя и завладеть тобой. Я буду глубоко вздыхать о тебе и стремиться к тебе до тех пор, пока не получу тебя на вечные времена и не сожру тебя». Немецкий турист, у которого украли бумажник, посетовал на нерасторопность итальянского правосудия. На следующий день, когда туристу нужно было покидать Италию, его провели в комнату, где он обнаружил вора со своим украденным бумажником в руке, висящим в петле.

* * *

На пьяцца Навона в Риме стоял мужчина, язык которого был вытащен наружу при помощи особого зажима, а руки связаны за спиной. Его окружали сотни людей. Они орали и ругались. «Этот проклятый язык, – сказала женщина, – который вы здесь видите, оскорблял нашу Мадонну. Он заслуживает куда большего наказания! Добрая Мадонна, не причинившая ни одному человеку зла, много помогающая больным и утешающая бедных и просящая за грешников перед Господом нашим Иисусом Христом. И если человек совершил преступление из нужды или в ярости или даже убийство, что может случиться с каждым хорошим католиком, но чтобы так ужасно ругать нашу возлюбленную Мадонну! A lingua maledetta, eh hai bestemmiato il nome delia santissima Madonna!» Смотри, мой Спаситель, здесь безбожное тело, каждый член его греховен и какую же боль оно причинило твоему невинному телу. Пошли мне воздаяние и в наказание, которого я по строгому твоему суду заслуживаю. Не жалей меня, режь, жги, распинай меня и на земле, и в вечности на небесах.

* * *

Вместо распятия в руках покойника был зажат карандаш, который я ребенком всегда носил с собой. «У него всегда при себе карандаш!» – сказала тетя. Мои односельчане приспустят флаг, если падет лошадь, и поднимут его, если падшая лошадь заживо придавит меня. Мать молодого самоубийцы, которого я не перестану оплакивать до конца своих дней, должно быть, скажет: «Я так ненавижу этого человека, что даже не плюну на его мертвое тело!» Односельчане отрубят мне голову и бросят ее, и у нее вырастут дьявольские крылья, и она на десятилетия повиснет над деревней, паря в воздухе над домами, словно предостережение и памятник, как трагические маски над театральным входом.

* * *

Во главе процессии, с пением псалмов несущей по полям статую святой Оливы, шел архиепископ, подняв над головой дароносицу с облаткой, на которой была изображена голова насекомого, изгоняя с