совсем в другом свете. Алтухов называл это 'эффектом Золушки', когда мусор переставал быть мусором и каждый предмет обретал свое, до сих пор прятанное лицо. Все существующие в мире предметы как бы переставали делиться на полезные и бесполезные, на старые и новые. Алтухову словно открывалась их внутренняя qsymnqr|, и тогда пустой пузырек из-под таблеток обретал такую же ценность, как и редкая китайская ваза. А точнее, ваза ниспровергалась им до уровня пузырька, и, встретившись где-то посередине, они уравновешивались, словно голые люди в бане, становились равными.
Алтухов вернулся к дивану, налил еще и уже через несколько секунд внутри почувствовал приятное тепло, которое постепенно разливалось по всему телу. Ему нравилось это состоянии. Когда у него случались деньги, нравилось медленно напиваться в одиночестве и в полной тишине наблюдать, как сворачивается и исчезает в самом себе реальный мир. Как он теплеет и постепенно уменьшается в размерах. И тогда Алтухов начинал ощущать его мягкую мутную оболочку плечами и спиной. Затем, после энного стакана в уютном коконе гас свет, и Алтухов проваливался в небытие до утра. Правда, на утро Алтухов в который раз обнаруживал, что теплый кокон растворился, и со всех сторон его опять обступил холодный реальный мир. Алтухов вновь начинал чувствовать себя голым и больным, и он машинально тянулся к пустой бутылке, как замерзший во сне тянется за одеялом, чтобы натянуть его на себя, укрыться с головой и снова уснуть.
Алтухов не успел донести кружку до рта, когда услышал, как тихонько открылась, а потом так же тихо закрылась дверь в квартиру. Алтухов замер, боясь выдать себя скрипом пружин, осторожно поставил на пол кружку и стал медленно подниматься с дивана. При этом лицо у него было такое, будто он только что ограбил квартиру и убил хозяев.
Из коридора до него донеслись осторожные шаги. Непрошеный гость как будто подкрадывался к двери, и Алтухов так же тихо, выбирая места, куда можно поставить ногу, прошел за разбитый шкаф и прижался спиной к стене.
Судя по всему, гость уже добрался до двери в комнату. Затем надолго наступила тишина, и после утомительной паузы вошедший похлопал по шкафу рукой и голосом Нины сказал:
– Мертвенький. -‘Тьфу, это ты, Нина? – громко спросил Алтухов, и она испуганно откликнулась:
– Я. А это ты?
– Я, я… – ответил Алтухов и вышел из-за шкафа на середину комнаты. – Вот так встреча. Что это тебя сюда принесло?
– А ты что, здесь и живешь? – удивленно спросила Нина. – Ты же говорил, что у тебя есть комната. Это и есть твой дом?
– Да, – с напускной важностью ответил Алтухов. – У меня таких квартир по две на каждом этаже. Располагайся, коль пришла.
Гостем будешь. Сегодня у меня даже есть чем угостить.
– Значит, ты здесь и живешь, – с горечью повторила Нина.
– Здесь, здесь, – ответил Алтухов. – Участковый меня достал. Вот сегодня переселился. Давай отпразднуем новоселье. Гостей вроде больше не предвидится. Во всяком случае, я на это надеюсь. Так что, можно начинать. – Алтухов плеснул в кружку портвейна и протянул ее Нине. – Давай выпьем за этот мертвый дом. Здесь, наверное, и привидения водятся. Ты веришь в привидения?
Нина не ответила и села на диван.
– В общем, за мое последнее пристанище. Дай Бог нашим управителям закончить свое существование в подобном интерьере. – Алтухов nabek взглядом комнату. – Больше я им ничего не должен. Я свободен! – Явно красуясь, он сунул кружку с портвейном Нине в руку. – Свободен, понимаешь?
Нина кивнула головой и печально улыбнулась.
– Понимаю, – сказала она и пригубила вино.
– Да ты пей, пей и садись, – возбужденно сказал Алтухов. – Оказывается, для того, чтобы стать свободным, нужно только умереть. Не больше, не меньше.
Неожиданно они услышали шаги, а затем и невнятный разговор на лестничной площадке. Громко шаркая ногами, кто-то поднимался по ступенькам на второй этаж.
– Что-то сегодня здесь много народу, – поморщившись, проговорил Алтухов, но увидев, как Нина испугалась, добавил: – Да ты не бойся. Наверное, мужики, бутылку распить. ’Холодно на улице.
Шаги приближались. Затем кто-то вошел в квартиру, громко выругался, и дверь в комнату отворилась. За ней стояли два человека: один – длинный и сутулый, с разбитой, грязной физиономией, другой – маленький, с рыжей свалявшейся бородой.
Оба одеты были примерно одинаково, в 'антикварные' драповые пальто со следами бесчисленных ночевок на вокзальном полу и в таких же вот квартирах. ’арактерные скрюченные позы этих бродяг говорили о том, что внутри у них не осталось ни одного здорового органа, и каждое движение требует от них немалых усилий и причиняет боль. Видно было, что оба уже давно дошли до ручки, и от смерти их отделяет каких-нибудь два десятка бутылок водки или одна неудачная попытка пьяными добраться до ночлега.
Увидев Алтухова с Ниной, бродяги растерялись, захлопнули дверь, и на некоторое время в доме снова стало тихо. Понятно было, что они молча стоят в прихожей, чего-то выжидают или решают, как поступить. Молчали и Алтухов с Ниной. Наконец дверь снова отворилась, и длинный простуженным, клокочущим голосом проговорил:
– Слышь, мужик, это наше место.
– Тебе что, квартир мало? – беззлобно, но с заметным вызовом спросил Алтухов. – Поднимитесь выше.
– Там нет дивана, – сказал длинный.
– Пойди купи, – ответил Алтухов, всем своим видом показывая, что уступать он не собирается.
Дверь снова закрылась, но бродяги остались стоять за ней, и Нина едва слышно прошелестела:
– Они не уйдут. Пойдем отсюда.
– Нет, мы первые, – так же шепотом ответил Алтухов.
– Но нам же есть куда, а они бездомные.
– Нет, – твердо повторил Алтухов. – Это что, гостиница, что ли?
Здесь кто первый пришел, тот и хозяин.
Алтухов забрал у Нины кружку, поднес к губам, но выпить не успел.
– Слышь, мужик, – снова появился в дверях длинный. – Уе… отсюда по-хорошему. На четвертом этаже свободно.
– Ну-у… – протянул Алтухов и поставил кружку на пол. – Нехорошо. Здесь же дама…
– Там есть на чем сидеть, – таким же булькающим голосом сказал p{feanpnd{i. – Ящики есть.
– Нет, ребята, мы не уйдем, – покачал головой Алтухов и взялся за диванный подлокотник. Тяжелый полированный брус легко поддался, вышел из пазов, и Алтухов постучал дубинкой по ладони.
Они стояли так не более минуты, будто примериваясь друг к другу и оценивая свои силы. Алтухов знал, что бродяги не нападут – слишком слабы, – зато Нина страшно перепугалась. Она сидела, готовая вскочить в любую секунду, и широко раскрытыми глазами смотрела на длинного.
– Ну так что, вы проходите или как? – наконец спросил Алтухов.
Не ответив, бродяги хлопнули дверью.
Алтухов с Ниной слышали, как они покинули квартиру, но потом с лестничной площадки еще долго доносился какой-то шорох и тихий бубнеж.
– Они сейчас приведут подмогу, – сказала Нина. Она подняла с пола кружку и, громко глотая, торопливо выпила все вино.
– Не приведут, – успокоил ее Алтухов. – Вот это и есть настоящие бомжи. Венцы творения, так сказать, во всей своей красе. Не бойся, они трусы. Я же сидел, знаю, кто чего стоит.
– Ты сидел? – изумилась Нина.
– Да. А что, не похоже? – хохотнул Алтухов и пропел: – Сколько я зарезал, сколько перерезал, сколько душ невинных загубил…
– А за что тебя? – осторожно спросила Нина.
– Не хочу рассказывать. Надоело. – Он взглянул на Нину, налил себе вина, залпом выпил и добавил: – Не бойся, я никого не убивал, не насиловал, не грабил. Так, по глупости.
– А их тебе не жалко? – вдруг спросила Нина и как-то нетрезво мотнула головой в сторону двери.
– Нет, – ответил Алтухов. – Мне давно никого не жалко. Мне даже себя не жалко. Каждый живет в
