право… Хотя понимать надо: уж коль не было ни одного выстрела со стороны неприятеля, то для пущей видимости боя пальнем разочек «Мухой» с нашей стороны и отсалютуем своей победе холостой и неопасной хлопушкой. А раз стрельба случилась да взрывы «Мух» и грохот пушек, то и победа обрела иной вид и иное звучание. Тем более что, действуя в начале штурма быстро и решительно, в течение оставшихся часов до рассвета десантники не почивали на лаврах, а принимали оружие от 150 добровольно сдавшихся и тушили несильный пожар. Огнище становилось неопасной традицией в ту ночь на многих объектах, и здесь тоже кукарекал и витал «красный петух». И это небольшое возгорание пришлось даже кстати — кто сумел, воспользовался. Невпечатляющие пепелища воспламенили образ: земля горела под ногами супостата. Повсюду, от края и до края. Свобода шествовала — огнем играя, сжигая вчерашний черный день. И — очищая…
Пока суть да дело, беготня, толкотня, ведра с водой, заливание несильного пламени в дружном единении с плененными афганцами — те, которые посознательнее, командиры занялись следующим. Посчитали потери — один легкораненый при… пожаре. Обратились по мегафону к разбежавшейся охране с призывом вернуться, сдать оружие и быть свободными. Советским поверили. Пришли те, которые недалече убежали. Вначале проявили недоверие, но, убедившись, что обмана нет, поспешили группками сдаваться и сдавать оружие, командиров и неверных товарищей, которые без твердых убеждений шлялись по двору и в прилегающих садах и палисадниках, маскируясь под оголенный куст. Побросав в кучу винтовки и автоматы, получили бессрочное увольнение и с превеликой радостью покинули ухоженные пределы могучих департаментов, оскверненных гусеницами десантных машин и присутствием коварных чужаков. И не было им больше никакого дела до революции, до нового старого правительства, до всего, вокруг них происходящего. Душу согревали мысли, что все для них обошлось счастливым образом, и состоится свидание с семьями и хижинами. Грели душу и прохудившиеся ношеные-переношеные шинели, которые, спасибо, не реквизировали вместе с оружием. А то — и с жизнью.
Генералы КГБ умилялись — в числе захваченных афганцев оказались все намеченные лица, а также некоторые члены правительства. Занятно, что же в полночь, да и в выходной, делали, не будучи посвященными в ход событий, «намеченные лица» и тем более примкнувшие к ним «некоторые члены правительства»? Что за олухи составляли эти рапорты-реляции? Чего здесь больше: привычного небрежения при составлении донесений или суровой необходимости прогнуть по нужде спину перед начальством? А может, наличие тренированных мускулистых «элитных тел» в принципе не предусматривает спроса: а как насчет головы? А может быть, начитались в детстве разной хреновины о штурме Зимнего в одна тысяча девятьсот семнадцатом? Это когда пролетарский вандал огласил: «Которые тут временные? Слазь!»… И уверовали на всю оставшуюся жизнь, что это затрапезное фабрично-заводское сборище и пьяное солдатское скопище в дни мятежей люди благородных кровей встречают в служебных апартаментах. Средь глухой ночи, изнемогая от ожидания радости встречи с гегемоном. И едва ли не с охапками цветов — собранных букетов красных и оранжевых оттенков, символизирующих дружбу, тепло и радушие…
А еще в течение декабрьской ноченьки спецы от КГБ совместно с лояльно настроенными афганцами произвели сортировку архивных материалов и документов. Спозаранку прибыл генерал Иванов, который, поблагодарив своих за проделанную работу — к десантникам он даже не подошел, не осчастливил их своим высоким присутствием, — обратил внимание на то, что здание, располагавшееся по соседству, по-прежнему находится под охраной сторонников Амина. И он приказал срочно захватить его. Поставил в укор подчиненным факт недосмотра и на вид поставил — не доглядели. Стыдно стало. Опустили очи долу офицеры КГБ. И еще раз умилились генералом— что значит провести годы службы во всебдительности. И без труда, без сопротивления разоружили охранников здания Министерства иностранных дел. И по сейфам без промедления прошлись. Не для того ли затевали «захват» министерства и отстранили сторожей, часть из которых даже не была вооружена? Ну, разве что ключи амбарного размера на поясе болтались. Очень хочется знать: если действительно в налетах участвовала группа «Чалма», то почему люди Громыко готовились сложить голову в коридорах резиденции Амина, а не в залах Министерства иностранных дел Афганистана?..
С контрразведкой разобрались, но была еще госбезопасность. Здесь определили такие силы: группа спецназа ГРУ — об этом нигде не упоминается. Командовал сержант Алимджан Уразаев, узбек, выходец из города Пскента Ташкентской области. В его задачу входило довести «зенитовцев» до кабинетов и обеспечить прикрытие во время их работы в качестве «медвежатников» — взломщиков сейфов. У «грабителей», правда, отсутствовало спецснаряжение типа «фомки», поэтому дедовские воровские приемы отошли в область преданий; на смену им пришел более эффективный и прогрессивный способ — пластик, который запросто рвет и разносит хитроумные кодовые замки и неоткрываемые банковские запоры. А, между прочим, не оттого ли пожар возник и здесь тоже? Боя-то не было…
Алимджан был первым из «мусульманского батальона», с которым мне было позволено пообщаться еще в Кабуле, перед отлетом отряда в Чирчик. Подкупало, что сержант вел за собой офицеров- профессионалов и справился достойно — на «пять». Разговор был короток, и в рассказе — отсутствие всякой интриги. Буднично выходило по словам сержанта: «Не укрывались, не прятались, не бегали. Вначале мандраж колотил, собранность была и готовность к самому худшему. А через пару минут — патрон из патронника, автомат — на предохранитель и за спину, чтоб не мешал. Никто в нас не стрелял, и мы — ни в кого. Сейфы выгребли, бойцы из группы „А“ нас поблагодарили. В одном кабинете обнаружили початый блок „Кэмела“. Раздал своим, накурились всласть — дым приятный, ароматный. А еще коньяк французский нам отдали ребята, мы пару бутылок с десантниками под утро осушили. Я вообще не пьющий, но тогда очень захотелось сделать глоток». Кому-то коньяк перепал, кому-то нечто гораздо более драгоценное. Не о документах говорю…
Уразаева наградили орденом Красной Звезды. Приятно, наверное, было ему, молодому, — на весь Пскент он единственный такой, заслуженный. А потом и он к ордену привык, и соседи привыкли к герою. И лежала та награда в заветном месте, тускнея от времени. А воссияла, когда на пенсию вышел Алимджан- ака — сказали в собесе, прибавка за орден положена. Вот и вся радость… И ничего другого.
Как-то на авиабазе у узбеков приземлился американец. Говор пошел, как Фатиме, внучке, повезло — замуж за янки собирается. Завидуют ей подруги, гневится дед-аксакал, что не за мусульманина пошла. А жизнь свое берет — девы Востока глазом косят на грудь американца. Летчик, может, и так себе, но на форменной одежде блеску от медалей не меньше, чем от долларов в кармане. Пригласит такой Джордж на коктейли, не поскупится и заплатит по счету одного проведенного вечера эквивалент годовой надбавки к пенсии орденоносца Алимджана Уразова…
Сияет Джордж, и в почете, и в уважении у узбеков пребывает — владетель золотого тельца. А у «афганца», родных кровей мужика, металл боевого ордена тускнеет. А может, уже и совсем поблек…
Глава 8
ЧТО ДО СМЕРТНОГО НАМ ТЕЛА
1
Министерство внутренних дел готовились сокрушать основательно, и наряду с Амином и Якубом в
