столбов с протянутыми на них веревками; внутри огромного овала, образуемого ими, орали торговцы напитками, другие продавали программы скачек, третьи — сигары; гул не утихал; взад и вперед сновали полицейские; колокол, висевший на столбе, покрытом цифрами, зазвонил. Появилось пять лошадей, и публика уже заняла свои места.
А меж тем тяжелые тучи задевали своими завитками верхушки вязов. Розанетта боялась дождя.
— Я захватил зонтики, — сказал Фредерик. — Да и всякую всячину, чтобы позабавиться, — проронил он, приподнимая переднее сиденье, под которым была корзинка с закусками.
— Браво! Мы друг друга понимаем!
— И будем еще лучше понимать, не правда ли?
— Возможно! — сказала она, краснея.
Жокеи в шелковых куртках старались выровнять в линию своих лошадей, обеими руками сдерживали их. Кто-то опустил красный флаг. Тогда все пятеро, склонившись над гривами, тронулись. Сперва они шли вровень друг с другом, сплоченным строем; но вскоре цепь удлинилась, перервалась; жокей, на котором был желтый камзол, в середине первого круга чуть было не упал; долгое время Филли и Тиби шли впереди, не отставая друг от друга; потом их догнал Том Пус, но Клабстик, с самого начала шедший сзади, обскакал их всех и пришел первым, опередив сэра Чарльза на два корпуса. Это была неожиданность; в публике кричали; дощатые помосты дрожали от топота ног.
— Тут весело! — сказала Капитанша. — Я люблю тебя, милый!
Фредерик больше не сомневался в успехе; ведь слова Розанетты были подтверждением.
Шагах в ста от него в двухместном кабриолете появилась дама. Она высовывалась, потом быстро откидывалась назад, это повторилось несколько раз; Фредерик не мог разглядеть ее лица. У него мелькнуло подозрение — показалось, что это г-жа Арну. Но нет, не может быть! К чему бы ей приезжать сюда?
Он вышел из экипажа под предлогом, будто хочет посмотреть на весы.
— Вы не слишком-то любезны! — сказала Розанетта.
Он не слушал ее и шел вперед. Кабриолет повернул, лошадь побежала рысью.
В ту же минуту Фредерика перехватил Сизи:
— Здравствуйте, дорогой! Как поживаете? Юссонэ вон там! Послушайте!
Фредерик старался отделаться от него, чтобы нагнать кабриолет. Капитанша знаками приказывала ему вернуться. Сизи ее заметил и пожелал непременно поздороваться с ней.
С тех пор как кончился траур по его бабушке, он воплощал в жизнь свой идеал, стремясь приобрести
Прозвонил колокол, Сизи отошел, к великому удовольствию Розанетты, которой, по ее словам, он очень надоел.
Второй заезд ничем особенным не ознаменовался, третий также, если не считать, что одного жокея унесли на носилках. Четвертый же, в котором восемь лошадей состязались на приз города, оказался более интересным.
Зрители трибун взобрались на скамейки. Прочие, стоя в экипажах и поднеся к глазам бинокли, следили за движением жокеев; а те, точно пятнышки — красные, желтые, белые и синие, — проносились вдоль толпы, окружавшей ипподром. Издали их езда не казалась особенно быстрой; на другом конце Марсова поля она как будто даже становилась еще медленнее, лошади словно скользили, касаясь животами земли и не сгибая вытянутых ног. Но, быстро возвращаясь назад, они вырастали; они рассекали воздух, земля дрожала, летел гравий из-под копыт; камзолы жокеев надувались, точно паруса, от ветра, врывавшегося под них; жокеи ударами хлыста подстегивали лошадей — первыми прийти к финишу, то была цель. На табло одни цифры снимались, выставлялись другие, и победившая лошадь, вся в мыле, с опущенной шеей, еле передвигаясь, не в силах согнуть колени, шла среди рукоплесканий к весам, а наездник в седле, находившийся, казалось, при последнем издыхании, держался за бока.
Последний заезд затянулся из-за какого-то спорного обстоятельства. Скучающая толпа рассеивалась. Мужчины, стоя кучками, разговаривали у подножия трибуны. Речи были вольные; дамы из общества уехали, шокированные присутствием лореток.
Были тут и знаменитости публичных балов, актрисы бульварных театров, — и отнюдь не самым красивым расточалось более всего похвал. Старая Шоржина Обер, та самая, которую один водевилист назвал Людовиком XI от проституции, отчаянно размалеванная, раскинулась в своей длинной коляске, закуталась в куний палантин, как будто была зима, и время от времени издавала звуки, более похожие на хрюканье, чем на смех. Г-жа де Ремуссо, ставшая знаменитостью благодаря своему процессу, восседала в бреке в компании американцев, а Тереза Башлю, наружностью напоминавшая средневековую мадонну, заполняла своими двенадцатью оборками маленький фаэтон, где вместо фартука была жардиньерка с розами. Капитанша позавидовала всему этому великолепию; чтобы обратить на себя внимание, она усиленно стала жестикулировать и заговорила чрезвычайно громко.
Какие-то джентльмены узнали ее и раскланивались с нею. Она отвечала на их поклоны, называя Фредерику их имена. Все это были графы, виконты, герцоги и маркизы, и он уже возгордился, ибо во всех взглядах выражалось своего рода почтение, вызванное его любовной удачей.
Сизи, по-видимому, чувствовал себя не менее счастливым в кругу мужчин зрелого возраста. Эти люди в высоких тугих воротничках улыбались, словно посмеиваясь над ним; наконец он хлопнул по руке самого старшего и направился к Капитанше.
Она с преувеличенной жадностью ела кусок паштета; Фредерик, из послушания, следовал ее примеру, зажав между коленями бутылку вина.
Вновь показался кабриолет, в нем была г-жа Арну. Она страшно побледнела.
— Налей мне шампанского! — сказала Розанетта.
И, как можно выше подняв наполненный бокал, она крикнула:
— Эй вы там, порядочная женщина, супруга моего покровителя, эй!
Кругом раздался смех, кабриолет скрылся. Фредерик дергал Розанетту за платье, он готов был вспылить. Но рядом был Сизи — в той же позе, что раньше; он еще более самоуверенно пригласил Розанетту отобедать с ним нынче вечером.
— Не могу! — ответила Розанетта. — Мы вместе едем в «Английское кафе».
Фредерик молчал, как будто ничего не слышал, и Сизи с разочарованным видом отошел от Капитанши.
Пока он разговаривал с ней, стоя у правой дверцы, слева появился Юссонэ и, услышав про «Английское кафе», подхватил:
— Славное заведение! Не перекусить ли там чего-нибудь, а?
— Как вам угодно, — сказал Фредерик. Забившись в угол кареты, он смотрел, как вдали скрывается кабриолет, и чувствовал, что произошло непоправимое и он утратил великую свою любовь. А другая любовь была тут, возле него, веселая и легкая. Но, усталый, весь во власти стремлений, противоречивших одно другому, он уже даже и не знал, чего ему хотелось, и испытывал беспредельную грусть, желание умереть.
Шум шагов и голосов заставил его поднять голову; мальчишки перепрыгивали через барьер скакового круга, глазели на трибуны; все разъезжались. Упало несколько капель дождя. Скопилось множество экипажей. Юссонэ исчез из виду.
— Ну тем лучше! — сказал Фредерик.
— Предпочитаем быть одни? — спросила Капитанша и положила ладонь на его руку.
В эту минуту мимо них проехало, сверкая медью и сталью, великолепное ландо, запряженное четверкой цугом, с двумя жокеями в бархатных куртках, обшитых золотой бахромой. Г-жа Дамбрёз сидела
