Капитанша вернулась и, представляя ему Сизи, сказала:
— Я его пригласила. Не правда ли, я хорошо сделала?
— Еще бы! Конечно! — И Фредерик с улыбкой мученика попросил аристократа присесть.
Капитанша стала просматривать меню, останавливаясь на причудливых названиях.
— Что, если бы нам съесть тюрбан из кролика а ля Ришелье и пудинг по-орлеански?
— О нет! Только не по-орлеански![142] — воскликнул Сизи, который принадлежал к легитимистам и думал сострить.
— Вы предпочитаете тюрбан а ля Шамбор?[143]
Такая угодливость возмутила Фредерика.
Капитанша решила взять простое филе, раков, трюфели, салат из ананаса, ванильный шербет.
— А там видно будет. Пока ступайте… Да, совсем забыла! Принесите мне колбасы. Без чеснока.
Она называла лакея «молодым человеком», стучала ножом по стакану, швыряла в потолок хлебные шарики. Она пожелала тотчас же выпить бургонского.
— Пить перед едой не принято, — заметил Фредерик.
— По мнению виконта, это иногда делается.
— О нет! Никогда!
— Уверяю вас, что делается!
— Ага! Вот видишь!
Она сопровождала свои слова взглядом, означавшим: «Он человек богатый, так слушайся его!»
Между тем дверь ежеминутно открывалась, лакеи бранились, а в соседнем кабинете кто-то барабанил вальс на адском пианино. Разговор со скачек перешел на искусство верховой езды вообще и на две противоположные ее системы. Сизи защищал Боше, Фредерик — графа д’Ор. Розанетта наконец пожала плечами:
— Ах, боже мой! Довольно! Он лучше тебя знает в этом толк, поверь!
Она кусала гранат, облокотившись на стол; пламя свечей в канделябрах дрожало перед нею от ветра; яркий свет пронизывал ее кожу переливами перламутра, румянил ее веки, зажигал блеск в ее глазах; багрянец плода сливался с пурпуром ее губ, тонкие ноздри вздрагивали; во всем ее облике выступало что- то дерзкое, пьяное и распутное; это раздражало Фредерика и в то же время зажигало в его сердце безумное желание.
Затем она спокойно спросила, кому принадлежит вон то большое ландо с лакеем в коричневой ливрее.
— Графине Дамбрёз, — ответил Сизи.
— А они очень богаты, да?
— О! Чрезвычайно богаты! Хотя у госпожи Дамбрёз, — она всего-навсего урожденная Бутрон, дочка префекта, — состояние небольшое.
Муж ее, напротив, получил, как говорят, несколько наследств. Сизи перечислил, от кого и сколько; бывая у Дамбрёзов, он хорошо знал их историю.
Фредерик, желая сделать неприятность Сизи, упорно ему противоречил. Он утверждал, что г-жа Дамбрёз — урожденная де Бутрон, упирал на ее дворянское происхождение.
— Не все ли равно! Мне бы хотелось иметь ее коляску! — сказала Капитанша, откидываясь в кресле.
Рукав ее платья немного отвернулся, и на левой руке они увидели браслет с тремя опалами.
Фредерик заметил его.
— Постойте! Что это…
Все трое переглянулись и покраснели.
Дверь осторожно приоткрылась, показались сперва поля шляпы, а затем и профиль Юссонэ.
— Простите, я помешал вам, влюбленная парочка!
Он остановился, удивясь, что видит Сизи и что Сизи занял его место.
Подали еще один прибор. Юссонэ был очень голоден и потому наудачу хватал остатки обеда, мясо с блюда, фрукты из корзины, держал в одной руке стакан, в другой — вилку и рассказывал в то же время, как он выполнил поручение. Собачки доставлены в целости и сохранности. Дома ничего нового. Кухарку он застал с солдатом, — этот эпизод Юссонэ сочинил единственно с тем, чтобы произвести эффект.
Капитанша сняла с вешалки свою шляпу. Фредерик бросился к звонку и еще издали крикнул слуге:
— Карету!
— У меня есть карета, — сказал виконт.
— Помилуйте, сударь!
— Позвольте, сударь!
И они уставились друг на друга; оба были бледны, и руки у них дрожали.
Капитанша наконец пошла под руку с Сизи и, указывая на занятого едой Юссонэ, проговорила:
— Уж позаботьтесь о нем — он может подавиться. Мне бы не хотелось, чтобы его преданность моим моськам погубила его!
Дверь захлопнулась.
— Ну? — сказал Юссонэ.
— Что — ну?
— Я думал…
— Что же вы думали?
— Разве вы не…
Фразу свою он дополнил жестом.
— Да нет! Никогда в жизни!
Юссонэ не настаивал.
Напрашиваясь обедать, он задавался особой целью. Так как его газета, называвшаяся теперь не «Искусство», а «Весельчак», с эпиграфом: «Канониры, по местам!» — отнюдь но процветала, то ему хотелось превратить ее в еженедельное обозрение, которое он издавал бы сам, без помощи Делорье. Он заговорил о своем старом проекте и изложил новый план.
Фредерик, не понимавший, вероятно, в чем дело, отвечал невпопад, Юссонэ схватил со стола несколько сигар, сказал: «Прощай, дружище», — и скрылся.
Фредерик потребовал счет. Счет был длинный, а пока гарсон с салфеткой под мышкой ожидал уплаты, подошел второй — бледный субъект, похожий на Мартинона, и сообщил:
— Прошу прощения, забыли внести в счет фиакр.
— Какой фиакр?
— Тот, что отвозил барина с собачками.
И лицо гарсона вытянулось, как будто ему жаль было бедного молодого человека. Фредерику захотелось дать ему пощечину. Он оставил ему на водку двадцать пять франков сдачи, которые ему хотели возвратить.
— Благодарю, ваша светлость! — сказал человек с салфеткой, низко кланяясь.
Весь следующий день Фредерик предавался гневу и мыслям о своем унижении. Он упрекал себя, что не дал пощечины Сизи. А с Капитаншей он клялся больше не встречаться; в других столь же красивых женщинах не будет недостатка; а так как для того, чтобы обладать ими, нужны деньги, он продаст свою ферму, будет играть на бирже, разбогатеет, своею роскошью сразит Капитаншу, да и весь свет. Когда настал вечер, его удивило, что он не думал о г-же Арну.
«Тем лучше! Что в этом толку?»
На третий день, уже в восемь часов, его посетил Пеллерен. Он начал с похвал обстановке, с любезностей. Потом вдруг спросил:
— Вы были в воскресенье на скачках?
— Увы, да!
Тогда художник начал возмущаться английскими лошадьми, восхвалять лошадей Жерико, коней Парфенона.
— С вами была Розанетта?
