В спектакле «Мальчики» простая и правдивая атмосфера, в нем много свежего и искреннего чувства. Чеховский рассказ пришелся впору школьному театру, который Анна Сергина — глубокий педагог и талантливый режиссер — ставила на сцене с мыслями созидательными. Ей не нужен был «поиск», прививающий современному человеку «кочевой образ духа» (М.Меньшиков) или делающий человека «культурным туристом» (А.Панарин). Она сосредоточилась на ценности семейного родства, на благоговейном отношении к детям, на радости уравновешенного бытия. И мощным рефреном спектакля звучит ожидание торжественного обряда — освящающего мир Рождества Христова. Тогда дом и семья видятся тем местом на земле, где копится «постоянство жизни вместо кочевой растраты ее» — растраты сначала в мечтах, а потом и в реальности.
Можно ли «жить в искусстве», не разрушая его содержания, не отрицая саму жизнь и не считая, что достижение совершенного начинается с недовольства? В «Мальчиках» дан убедительный ответ: можно!
Фестиваль завершился. Он подарил радость и сосредоточенное внимание друг к другу, сопереживание намерениям и огорчениями тех, кто остался чуть в стороне от его магистральной линии. Но, все здесь было всерьез, ведь его направленность неизменна вот уже восемь лет. Михаил Щепенко говорит о ней так: «Сориентировать юные таланты на корневые основы русской культуры». Это был в некотором смысле и «Фестиваль протеста» — протеста против тотальной развлекательности современной культуры, против низкого и низменного понимания человека. Это был и «Фестиваль утверждения» — утверждения человека в достоинстве, утверждения колоссальной ценности звучащего слова, утверждения надежды, что человек веры и человек любви сможет остановиться и «на краю пропасти», чтобы вернуться в созидательное состояние. Мне кажется, что все они уехали домой с надеждой, что нужны они не только себе, но и друг другу. Нужны и тем взрослым, что щедро тратили себя на общение с ними и на поддержку (Фестивалю оказало финансовую помощь Федеральное агентство по образования, Межрегиональная общественная организация «Культура- Образование-Досуг» в лице директора Фестиваля Т.Н.Прусаковой).
Любите ли вы театр? На этот вопрос участники Фестиваля ответили утвердительно, но по-разному, ведь скрепляющей идеей стало уточнение: свободное творчество образов в школьном театре невозможно без ответственности. Ответственности за того еще невзрослого человека, в котором пока еще есть вера в добро…
2006 г.
Искать человека
О некоторых результатах «дружбы» Православия и литературы
Православная литература, православный театр, православная культура — об этом теперь говорят много. Но если введение в школьные программы предмета «Основы православной культуры» сегодня всеми воспринимается как принципиальное дело спасения молодых поколений от беспамятства и бездушности, и сама борьба «за основы» пока еще закрывает многие проблемы, с которыми придется столкнуться, то в литературе, напротив, все предельно обнажено. Тут стихи о «крестообразной Иордани», в которой «излечится душа» соседствуют с предложением канонизировать классиков (Пушкина и Толстого, Достоевского, Розанова и Лермонтова). Тут романы объявляются не просто «православными», но «новыми иконами нашего сопротивления», а то и прямо называются «храмами», укрывающими в себе «отблеск русского рая». Тут спектакли ставятся о «Семерых святых из деревни Брухо» (пьеса Л. Улицкой) как «медитации о русском юродстве». Только, — считает критик, — «посмотрит этот спектакль иностранец и скажет: дикие люди эти русские, пням молятся, воду заговаривают, вместо хлеба камни грызут, своей кровью на смертных приговорах расписываются…». Смесь язычества и христианства, соединение «святой веры одних…с циничным безверием других» — все это выльется в «авангардистский спектакль о деревенских святых» (так определила критика суть сего действа). В общем, строго говоря, есть несколько подходов к «православной культуре». Первый состоит в прямых заимствованиях, то есть, в сущности, является постмодернистским принципом «цитации». Православными образами, символами и смыслами «украшают» литературу, используют как «новые эстетические средства», при этом, совершенно не беспокоясь о степени родства с первоначальными подлинными смыслами, о степени соотнесения эстетического и этического. Представителей «другого подхода» отличает непоколебимая уверенность в «строго небесном происхождении», по словам Н. Калягина, их возвышенных стихов с «православной тематикой». Как правило, такие авторы, получая отказы в редакциях, недоумевают: им никак не понять почему столь правильная и возвышенная тематика (о душе, о благости, о святых, о Церкви, куполах и колоколах, адском огне и «вечном бое с сатаной») упрямым редактором называется «не поэзией». Действительно, почему «Тихая моя родина! // Ивы, река, соловьи…» — поэзия, а «Спаси ж меня, воздай и мне по вере! // Ведь Ты сказал нам: “Верящий в Меня // — спасется этой верою от смерти// и не увидит адского огня» (Н.Переяслов) — не поэзия?!
Наконец, «православную литературу» используют как некое новое оружие — идеологическое — в борьбе с «кремлевскими схемами “управляемой демократии”».
«Левый» прорыв к Православию и его результаты еще более плачевны в сравнении с графоманской искренностью любителей сочинять «духовное». Когда-то, в XIX веке, бывшие семинаристы, ставшие нигилистами и социалистами, активно боролись с христианством. Теперь «левая идея» прошла такой путь, что она, напротив, стала нуждаться в христианских ценностях, зачастую приспосабливая их под свое понимание, в том числе и литературы. Но для того, чтобы навязать и оправдать «свое понимание» — необходим протест, необходим «враг», каковой и найден в лицах — носителях «официальной православной религиозности». Ясно, что следовать канону труднее, чем чувствовать свободу от него, объявив попутно сам канон необязательным (типичная сектантская позиция).
Правда, нам рассчитывать на полное и вразумительное объяснение своих взглядов «левыми» патриотами не приходится (кроме самого общего — признания «христианской составляющей» отечественной истории и отечественной культуры). Трудно что-либо существенное понять в таком пассаже, например, Вл. Бондаренко (статья «Новая православная проза», «Завтра», № 3, 2004. С. 6): «Более того, минуя и направления стилистические, и метафизические обличья, современная проза явно стремится к христианскому началу. Не боясь при этом ни бледного стыда, ни изображения страстей, “что так и валят из нутра”». Бедная современная проза — чего стоит только один «бледный стыд» и все такое прочее, что валит из нутра! Но что такое «христианское начало», к которому так ходко движется нынешняя проза? Что такое ее «метафизические обличья», выглядящие в статье как мыслительные лохмотья самого критика? И почему так припозднились вообще с «православной прозой»? (В журнале «Москва», например, дискуссия на эту тему прошла этак лет шесть-семь тому назад.)
Никакая особенная «православная проза», на мой взгляд, современной русской литературе не нужна. Тем более такая, которую предлагает лево-пламенный с элементами нью-реакционной кривизны критик газеты «День литературы». Другой идеолог национальной идеи России в образе Пасхи — Александр Проханов — испробовал все! Осталось только толкнуть в публику мысль о «наибольшей религиозности и подчеркнутой православности» последнего романа «Крейсерова соната», что и делают ряд критиков. Я не буду говорить об этом романе. Сейчас важно другое — все-таки попытаться найти критерии, по которым те или иные произведения оказываются у левых «новой православной прозой».
«Адское нашествие на Россию», отраженное в сочинениях Проханова, Ю. Никитина, М. Елизарова (прежде отчасти — у Ю. Кузнецова) становится для левой критики признаком «православной прозы». Сюда же приписана и повесть Распутина «Дочь Ивана, мать Ивана» — все на том же адском основании: «откровенное изображение отнюдь не приглядной нашей жизни», нашего «национального упырства»… По этому же ведомству «новой православной прозы» приписан Дегтев, Сенчин и Буйда. Названные писатели
