преодолеть собственную немощь, Морган поковылял к пустующей хижине, в компании двоюродного племянника-подростка и его приятеля, которым пообещал за воду и двухмесячный запас дров жеребую кобылу. За этот срок он надеялся восстановиться настолько, чтобы ездить в тайгу самостоятельно. Между двух огромных кедров, растущих с двух сторон мощенной камнем дорожки, он остановился в растерянности. Не будь этих кедров, он, пожалуй, не узнал бы творение собственных рук. Тщательно очищенная от снега и наледи, дорожка огибала величественный массив из сугробов и ледяных глыб, в центре которого торчала серая черепичная крыша – то, что по идее было его двором, а служило соседям свалкой снега. Некогда крайняя, хижина ярдов на триста отодвинулась от леса, уступившего место восьми дворам. Переселенцы не раз предлагали за нее хорошие деньги, и каждое извержение вулкана порождало новый наплыв желающих. Морган не продавал дом из-за надежд матери: вдруг у Имандры тяга к самостоятельной жизни возобладает над ленью, или она выйдет замуж и захочет жить отдельно. Года два назад Имандра и вправду пыталась туда заселиться, но, прочувствовав на своей шкуре тяготы ведения собственного хозяйства, вернулась к матери. С тех пор дом использовался исключительно для свиданий и вечеринок.
Снег с крыши и вокруг стен почти стаял, но дверь оказалась примерзшей. Морган зверски устал и взмок до нитки, в позе цапли отбивая лед ломиком, прежде чем смог приоткрыть ее настолько, чтобы протиснуться внутрь. Мебель отсутствовала. Обмазанные глиной стены были покрыты кедровыми досками лишь на треть – слева, у большого камина с плитой, и за ним, где они с женой устроили постель. У Идели шел второй месяц беременности, они хотели поскорее переехать и потом, без спешки, в счастливом ожидании малыша доделывать остальное. Счастливое ожидание продолжалось два дня. С полудня третьего и до глубокой осени Морган метался по скалам, пытаясь найти тело жены. Не отдала река. Забрала себе. Спустя почти пять месяцев бродяжничества по горам он вернулся забрать вещи и поклялся себе, что больше никогда не переступит порог этого дома. Болезненные воспоминания вызвали ощущение удушья. Морган свалил напротив камина медвежью шкуру и свои скромные пожитки, завернутые в спальник, поставил на подоконник банку меда с кедровыми орехами. Похоже, призраки прошлого теперь будут глодать его сутками.
За остаток дня он планировал расчистить путь от крыльца до мощеной дорожки, но боль и усталость свалили его задолго до заката. Холод еще не успел заползти к нему в спальник, как прибыла первая порция дров. Морган попросил мальчишек сложить их прямо в хижине, чтобы дрова просохли, а ему не ходить далеко. Поколебался и попросил растопить печь, а потом сходить к Шенгаю, командиру отряда Токо и Рава, и узнать, здесь отряд или в рейде. Детей трудно приобщить к взрослым сговорам, рано или поздно они пробалтываются. А сам он в ближайшее время едва ли осилит прогулку дальше собственного двора.
Сразу после ухода парней в окно застучали. Что-то забыли? Морган поискал взглядом чужие вещи: в тусклом свете свечи проступали лишь нагромождения дров. Пока он выволакивал себя из спальника, поднимался на ноги, добирался до двери и выдергивал тугую неразработанную щеколду, стук прекратился. На каменных ступенях крыльца его ждала накрытая полотенцем корзина. И никого, кого следовало бы выругать за непрошеную заботу… которую какое-то время придется принимать. В корзине оказалась жареная рыбина, теплые пшеничные лепешки, травы для чая, бутылочка с обезболивающим – до чего же кстати! – и забытая им хозяйственная утварь – посуда, лампа, бутылка терпентинного масла. Глубоко внутри Морган почувствовал облегчение. С едой вопрос решен, хотя и ценой зависимости. «С другой стороны, – утешал он себя, жуя нежное, тающее во рту щучье мясо, – если кто-то делает добро, он сам получает от этого удовольствие и не ждет ничего взамен, иначе это не добро, а попытка загнать в ловушку обязательств. И нет ничего предосудительного в том, чтобы отказаться играть по правилам, которые добротворец станет навязывать как плату за свою заботу». Зыбкий вопрос.
Еда и горячий чай немного оживили его. Морган забрался под одеяло с мыслью о том, что по возвращении его отряда надо пройтись по приятелям: быть может, у кого-нибудь завалялись лишние рыболовные снасти. У них с женой были отличные новые самоловы, изготовленные ее отцом. Они так и остались в реке, там, где они поставили их в тот день, когда в последний раз вышли отсюда вдвоем. Вечером планировался рыбный шашлык с друзьями в честь новоселья. Идель сказала, хорошо бы попались осетры, хотя она предпочла бы сейчас свежезасоленную семгу. Звонко рассмеялась, прижала его ладонь к плоскому пока еще животу.
Возле мостков через Ивинг к ним присоединился Самсар, брат Идели, с женой, и несколько общих друзей. Ветер бережно обсушивал молодую листву редких деревьев после утреннего проливного дождя и разгонял потрепанные сизые облака. Низвергающийся со скал водный поток переливался на ярком солнце всеми цветами радуги. На островках песка цвели мелкие белые цветы. Радостные голоса и смех отражались эхом от складчатых каменных нагромождений. Морган любовался рассыпанными по лицу жены веснушками и рыжими локонами, которые потрясающе гармонировали с задорными синими глазами. Эти глаза никогда не дают погружаться в уныние. Самая веселая девчонка на свете досталась ему. Удивительно, каким он был дураком: по-настоящему полюбил ее лишь спустя год после свадьбы. Влажный томный полдень, лица друзей, сияющая от счастья Идель с искоркой зарождающейся жизни – все, о чем он мечтал.
Длительному восхождению ничуть не мешало морошковое вино, неизменный атрибут любого празднества. Узкий проход между гребнями, которые вздымались громадными горбами, закрывающими полнеба, вывел их на небольшое круглое плато, вершину северного края каньона. Здесь нет ни растительности, ни птиц, ни насекомых. Вокруг только красновато-бежевые камни, облака и вечность, глядящая синими понимающими глазами неба. Узкий веревочный мост над ущельем – единственное напоминание о том, что здесь кто-то бывает. Со дна доносится грохот воды. Все существо пронизывает низкая вибрация – вибрация созидающей и разрушающей мощи природы.
Эйж свистит от восторга, бухается животом на камни и начинает вопить на разные голоса, изображая птиц и животных. Швыряет булыжник. Река спустя несколько секунд отзывается далеким всплеском. Все смеются. Морган шутливо пинает его:
– Не гневи духов. О! – Взгляды устремляются за его рукой, указывающей на просторное уютное плато на той стороне, окаймленное красноватыми каменными бортами.
Эйж вскакивает и, кривляясь, бежит по мосту, отчего тот прогибается и раскачивается. Девушки хлопают. Морошковое вино. Море по колено, горы по пояс. За Эйжем, более осторожно, скользя ладонями по поперечным веревкам, идет Тара, жена брата Идели, а после – Самсар. Морган тоже пропускает жену вперед, чтобы держать ее в поле зрения. Идель оборачивается, весело машет ему, прежде чем ступить на мост.
Внезапно дыхание прервалось, ноги похолодели. Он забыл ей сказать… Что-то ужасное, о чем знает давно. Не дойдя нескольких шагов до середины, Идель приостановилась поправить перчатки. Ум взорвался от воспоминания: широко открытые глаза, смотрящие в смерть, крик, мечущийся в стенах ущелья, ажурная кожаная перчатка в руке, еще теплая от ее ладони. Там, впереди прогнившие доски… они не выдержат четвертого человека! «Подожди. СТОЙ!» Морган рванулся к жене, тело врезалось в невидимую преграду, он в панике заколотил по ней кулаками и ногами. Ударившись лбом, осмотрелся дурным взглядом в темноте.
– Дядя Морган! – позвал приглушенный голос. – Дядя Морган!
Он вытер рукавом вспотевшую шею и лоб. Новая версия старого кошмара. Свеча догорела. Во сне саданулся о стену, а стучат – по стеклу. На ощупь, все еще видя перед собой последнюю улыбку жены, Морган доковылял до окна, вытолкнул раму.
– Его дочь сказала, они должны вернуться со дня на день, – отчитался пацан. – Если не случится ничего экстренного. Ты в порядке?
– Ах да. Да. Спасибо, Амат. Спокойной ночи.
– Угу. – Парнишка растворился в темноте.
Морган уныло выдохнул. Снова никакой конкретики. Если не случится ничего экстренного… А разве уже не случилось, если отряд запаздывает на два с половиной месяца? Боги. Какой по счету этот рейд с тех пор, как он вернулся с того света? Желудок сжался, обе ноги одновременно свела судорога. Морган навалился грудью на подоконник, стиснул ладонями голову. Он висел на локтях, глядя в черноту, пока не заболели руки и плечи.
Утро заявило о себе тягучей болью во всем теле, горечью в груди и мертвой тишиной. Полдня провалявшись лицом к стене, Морган осознал, что причин вставать, кроме как справить нужду, затопить
