покрытые ярко-зеленым ковром с серыми каменными проплешинами и белыми россыпями цветов. Здешняя весна на несколько недель опережала ивингскую, а время суток, наоборот, отставало. Солнце пряталось за восточными вершинами, резко очерчивая пики, и небо над ними светилось нежно-розовым сиянием. Морган усмехнулся при мысли, что даже приблизительно не знает, где находится это место на карте.
– Нам туда. – Каула махнула рукой вправо вниз и взяла Моргана под локоть.
– Я сам. Иди. – Он пропустил Каулу вперед и побрел со своими тростями следом, глубоко вдыхая пряную утреннюю прохладу. Из-за ослабления организма за время, как пренебрежительно выразился Тайнер, вылеживания, переход через врата вызвал приступ дурноты.
Спуск оказался протяженным, но более пологим, чем представлялся сверху. В единственном крутом месте из обломков старых лодок были выстроены длинные широкие ступени, которые Морган легко преодолел. Впереди, закованное в прочные скальные берега, мерцало серебристо-голубое зеркало. Озеро растянулось на мили, а на север уходило так далеко, что противоположный берег сливался с небом. Взгляд перескакивал с утеса на утес и неизменно возвращался к поросли редких кустов по левую руку – единственному подходу к воде без риска сломать шею. Тут и пары сапог не спрячешь, не говоря уже о лодке. Нечто подобное Морган и ожидал увидеть. Каула, сколько он ее помнил, всегда обожала древние россказни и воспринимала даже самые бредовые из них с наивной серьезностью.
На ум вдруг пришла последняя услышанная от нее легенда – о гении жизни и гении смерти. Будто бы они рождаются вместе с человеком и встают у него за спиной, на расстоянии вытянутой руки – гений жизни справа, гений смерти слева. И начинают свой путь по кругу. Где-то между сорока шестью и сорока семью годами они встречаются и решают, человек больше жив или больше мертв. В первом случае он получает дары Богов, во втором – умирает от болезни или несчастного случая. Ничей Дар ни разу не обнаруживал в упомянутых местах ничего, что могло бы сойти за этих двух сущностей, а умирали в разном возрасте, легенда, однако, продолжала жить. Из-под желудка выплеснулся необъяснимый панический страх. Морган почувствовал дрожь в ногах. С каждым шагом дрожь усиливалась и расползалась по телу. Каула бросила обеспокоенный взгляд через плечо, а потом остановилась.
«Не дрейфь, придурок! – выругал себя Морган. – Да, тебе сорок шесть. И что? Самое худшее, что может случиться, с тобой уже случилось».
А вслух сказал с наигранной небрежностью:
– Лодки нет. Может, мне покричать бранные словечки? Сакральные вибрации. По воде звук разносится далеко. Вдруг поможет? Как-то же жрецы чувствуют, когда сюда кто-то приходит по их души.
– Ясновидение, – предположила Каула. Ее лицо оставалось серьезным и озабоченным. – Не торчат же они на вратах круглые сутки в ожидании неизвестно кого.
Морган картинно поскреб затылок.
– В таком случае, может, у них найдется кто-нибудь с яснослышанием?
– Это первое, что я сделала, когда не обнаружила лодки. Даже Тайнер пристыдил бы меня, если б услышал. Мор… – Каула взяла его под руку.
«Довольно убегать от страха, – мысленно продолжил Морган. – Пора посмотреть ему в лицо». Он набрал полную грудь воздуха.
– Твой сон открыл тебе горькую правду о неизбежности неких обстоятельств, заставил принести жертву?
Каула с удивлением повернула голову:
– Жертву? Он сделал меня более сильной. Не знаю, от кого он пришел – от Богов ли, от жрецов, из глубин ли моего существа. Этот Источник, чем бы он ни был, не требует от нас никаких жертв. Скорее он хочет, чтобы мы… – Она задумчиво почесала свой длинный нос. – Были в большей степени самими собой.
– Это твой опыт. Мой может оказаться другим.
– Не сгущай краски. Это целебный бальзам, а не меч. Если хочешь, я…
– Возвращайся, – вежливо отрезал Морган. – И встреть меня здесь завтра на закате.
Каула нахмурилась, но не возразила. И продолжала идти рядом.
– Возвращайся, – повторил Морган. – И если моя мать поднимет бучу по поводу моего исчезновения, скажи ей, что умом я не тронулся и скоро вернусь.
Они медленно спустились к мелководью озерной долины, где из щелей между валунами торчали кусты ракитника. В длинных продолговатых листьях, источающих сладковатую свежесть, шелестел утренний бриз. Рука Каулы соскользнула с его локтя, и Морган благодарно кивнул в ответ на тихое: «Хаурангъя!»
Некоторое время он смотрел на искрящуюся воду – отсчитывал время, дожидался, когда Каула дойдет до врат и он останется наедине с этим зачарованным местом. Наверное, надо сосредоточиться на своем вопросе. Для начала неплохо бы его сформулировать…
«Как жить дальше?»
В груди клокотнул нервный смешок. Видно, он здорово поглупел за время болезни: кроме этой нелепицы на ум ничего не приходит. Наплевать. Тот, кто явится его встречать (или не явится?), считает информацию о нем и так. Он побрел по полоске песка, обследуя тростью береговую линию и прохлопывая, насколько палка достает, воду: лодка, какое заклятье на нее ни наложи, – материальный предмет, деревянный, а значит, осязаемый. Следов на песке нет. И вообще ничьих следов нигде, словно кроме птиц здесь никто не бывает.
Уткнувшись сотни через три ярдов в массивные неприступные скалы, проделал обратный путь, прочесал в той же манере берег по правую руку, чтобы убедиться: местность такова, какой ее видят глаза. Остается тупо ждать, когда кто-нибудь приплывет или нашлет колдовство. Взгляд набрел на относительно плоское, залитое солнцем местечко в скалах. Морган снял и расстелил на звездочках болотно-зеленого мха кожаный плащ.
«Колдовство предпочтительнее, – думал он, укладываясь на спину, лицом к солнцу. – Вдруг жрецам как условие допуска в святилище потребуется чистосердечное признание во всех прегрешениях?»
Жрецы – это хуже, чем все старейшины, взятые вместе. Моргану вспомнились слова Марго о том, как велика разница между общением со священниками и тонким эмоциональным контактом с нетленными останками святого отшельника. Жрецы во всех мирах одинаковы. Они – хранители традиций и блюстители соблюдения установленных столетия назад правил. Правил, которые касаются кого угодно, только не их самих. На отдельного человека жрецам начхать. Им важно, чтобы гигантское колесо бытия, в центр которого они себя водрузили, – источник богатства, добытого чужими руками, пропитанного кровью воинов, – не сворачивало с накатанной колеи. Если кого-то раздавит во имя всеобщего неизвестно чего, значит, так надо.
«О Боги, я не хочу общаться с Вами через посредников. А впрочем, делайте что хотите. Только не боль. Я устал жить с мечом в груди».
С этими мыслями Морган задремал.
Проснулся он далеко за полдень. Повторное исследование берега привело к печальному, но вполне ожидаемому результату: никаких зачарованных лодок. Помянув высокомерных лентяев из жреческого сословия недобрым словом, Морган улегся на прежнее место. При помощи дыхательных упражнений загасил нарастающее ощущение безнадежности, и ему снова удалось уснуть. По наработанной у Хары привычке он продрых до вечера и, если бы не боль в пояснице и бедре из-за неудобной позы, захватил бы и часть ночи. Морган сел и начал растирать спину. Над сиреневатой водой, отражающей небо, царила тишь, изредка нарушаемая криками уток. Сквозь облака просвечивали луны – половинка одной стояла в зените, серпик второй выглядывал из-за восточных хребтов, подернутых синеватой дымкой тумана. Отсутствие реакции жрецов начинало нервировать. И даже сновидения… которых не было. Приснись хотя бы какая-нибудь чушь или кошмар, их можно было бы попытаться расшифровать.
К моменту, когда Морган закончил третий безрезультатный обход берега, стемнело, а озеро заволок туман. Что теперь? Продолжать ждать? Продолжать спать? Доверчивая к легендам Каула внушила себе, что непременно должна получить совет от Богов. И получила без чьего-либо содействия, от самой себя. Самооколдовывание.
«Я не смогу обмануть себя».
Единственная странность в этой истории – таинственное появление лодки. Могла ли Каула не заметить
