22 июня. Черный день календаря.

В штабе напряженная, деловая обстановка. Связисты вызывают абонентов, в штабном авто­бусе хлопочет начальник штаба. Вижу, что устал. Ведь пережито за этот день так много! Марш, пер­вые налеты вражеской авиации, работа под бом­бами... Но Кривошеее держится бодро, доклады­вает обо всем четко, как в служебном кабинете. Вместе с ним намечаем, как организовать боевое охранение, разведку. Поручаю Кривошееву лич­но проследить за подвозом горючего, боеприпа­сов, доставкой горячей пищи экипажам. Тороп­люсь на передовую. Надо осмотреть рубеж, на котором находятся сейчас роты, вместе с коман­ дирами батальонов продумать систему огня на случай атаки немецких танков и пехоты. А самое главное — хочется встретиться с людьми после первого сурового испытания, хоть немного обо­дрить уставших, сказать доброе слово об отличив­шихся.

— Что докладывать в штаб дивизии, товарищ командир? — спрашивает Кривошеее, провожая меня к танку.

— Необходимые данные о бое у вас есть, — отвечаю ему. — Сообщите их немедленно. Просите поддержки пехоты, артиллерии и авиации. Без этого нам не отбросить немцев...

Решил побывать сначала во втором батальоне. Механик-водитель выводит Т-34 на знакомую до­рогу. То справа, то слева беспорядочно рвутся сна­ряды. Идти с открытым люком опасно, и я веду на­блюдение через смотровую щель. Пойма реки Шкло изрыта воронками бомб и снарядов, расчерчена следами гусениц.

По номеру узнаю танк майора Колхидашвили. Прошу остановить машину и быстро выбираюсь из люка. Заметив меня, Василий Григорьевич делает шаг навстречу.

— Первый экзамен экипажи выдержали, — говорю майору. — Молодцы! И все же торжествовать еще рано: отбросить немцев за пределы государственной границы нам пока не удалось.

— Экзамен трудный, — вытирает Колхидашвили пот со лба. — Некоторые растерялись немного, оробели, кое-кто отставал в атаке, но трусов не было. Это самое главное. На таких машинах можно воевать. Только оружие не все использовали как надо. Старались немцев больше гусеницами давить. А гусеницы без огня — не дело. Пришлось по радио напоминать об этом.

Правильно уловил Колхидашвили то, чего не хватало экипажам в первом бою. Надо обязательно, и сегодня же, разъяснить всем: сила танка — огонь и броня. Пусть об этом поговорят с людьми командиры, политработники, коммунисты.

— Скоро подойдут цистерны с горючим, машины с боеприпасами, полевые кухни, — говорю Колхидашвили. — Надо быстро заправить танки, накормить людей, эвакуировать раненых.

Корреспондент роты пропаганды фотографирует раздачу фронтовой газеты.

Близится ночь, и неизвестно, что может пред­принять враг с наступлением темноты. Правда, уча­ стники боев в Испании рассказывали, что немцы очень пунктуально соблюдают распорядок дня — рано ложатся спать, рано встают, в определенное время принимают пищу, ночью боевых действий не ведут. Но это в Испании. А как будет у нас?

Спешу на правый фланг полка, где находятся первый и третий танковые батальоны. Когда пере­секали небольшую высотку, по башне и корпусу за­барабанили пули, а в каток слева ударил снаряд. Вот тебе и рано ложатся спать! Ввязываться в бой не стали. Ограничились лишь тем, что развернули баш­ню и, отстреливаясь, помчались дальше. После вы­яснилось, что мы столкнулись с немецкой разведкой. Готовясь к новой атаке, гитлеровцы выдвинули роту пехоты, усиленную тремя танками. Они хотели нащупать стыки между нашими частями и ударить по этим наиболее уязвимым местам. Экипаж моего танка совершенно непредвиденно атаковал разведку противника и, как мы узнали потом, рассеял несколько отделений пехоты.

На опушке леса походная кухня. Привезли ужин. У кухни уже собрались танкисты. Среди них и май­ор Дорожков. Почти сутки люди находились то на марше, то в бою. До сухого пайка и то, наверное, никто не успел дотронуться.

Плохо, что люди меня не знают. Как мне по­дойти к ним? Как командиру, по всем правилам, или просто, как к боевым товарищам, с которыми рядом шел в атаку? Снимаю комбинезон, бросаю его в танк, и в гимнастерке, над левым карманом которой поблескивает медаль «За боевые заслу­ги», направляюсь к танкистам. Эту скромную на­граду вручил мне Михаил Иванович Калинин за бои на Карельском перешейке, и я очень дорожил ею. А сейчас она особенно кстати: пусть без слов поведает бойцам, что командир полка — не нови­чок в бою, что довелось ему уже повидать опас­ность.

Заметив меня, танкисты встали. Дорожков по­шел навстречу, чтобы доложить. Но я попросил всех сесть и продолжать ужин. Предложили поужинать и мне. Я согласился. Снова застучали ложки. Мол­чание нарушил комбат.

— Ну а дальше, товарищ Толмачев? — обратил­ся он к рослому танкисту.

— Дальше... —немного замялся Толмачев, рассказ которого я, видимо, прервал своим появлением. — В самый разгар атаки отказала тормозная лента, и KB занесло. Ведь до боя мы двести километров отмахали. Вот и пришлось под огнем выбираться из машины и налаживать эту самую ленту. С полчаса провозился, наверное. Но роту мы догнали. Ну а потом действовали, как все.

Я ужинаю вместе с экипажами, внимательно слу­шаю простые рассказы о только что пережитом и невольно проникаюсь гордостью за этих людей, не дрогнувших в минуту опасности. Вот сидят они ря­дом со мной усталые, но не павшие духом, говорят о первом бое, как о трудной работе. И хотя не все эки­пажи вернулись с поля боя, хотя горе первых потерь тяжелым камнем легло на сердце, они верят в себя, в свои силы, в технику, которую дал им народ, в по­беду. Нет, таких людей не сломить врагу.

— Кому добавки, подходите, — мирно, будто на колхозном полевом стане, приглашает повар.

Желающие находятся, и опять позвякивают лож­ки. Первый фронтовой ужин танкистов заканчива­ ется. Хорошо, если экипажам удастся отдохнуть до рассвета хотя бы часа три. Летняя ночь коротка, а сделать надо многое — осмотреть и заправить ма­шины, подготовить боеприпасы.

— Я скажу несколько слов экипажам, — шепчу сидящему рядом со мной Дорожкову.

— Товарищи, слово имеет командир полка, — обращается он к подчиненным.

Притихли, насторожились люди. Говорю им правду:

— Мы остановили врага, но заплатили за это дорогой ценой — жизнью боевых товарищей. В числе павших смертью храбрых командир полка майор Жеглов. Предлагаю почтить память товарищей вставанием.

В сумерках вижу, как обнажили головы танкис­ты, слышу глубокий вздох, который один лишь на­рушил тишину и сказал больше слов...

— Поклянемся отомстить врагу за смерть наших товарищей!

— Клянемся! — прокатилось в ответ...

Идем с Дорожковым в подразделения, что рас­средоточены в роще. Беседуем с командирами рот, взводов, экипажей. Уточняем потери, интересуем­ся состоянием материальной части. Утешительно-

Допрос пленного красноармейца.

го мало: семь машин немцам удалось поджечь, три KB с перебитыми гусеницами остались в зоне вражеского огня, несколько тридцатьчетверок застряли в пойме реки. 

На правом фланге батальона неожиданно встре­тился с подполковником Слепцовым — командиром 15- го танкового полка 8-й танковой дивизии (она тоже была укомплектована в основном танками но­вых образцов). Он сообщил, что с наступлением утра дивизия готовится атаковать противника севе­ро- восточнее Равы-Русской. Эта весть радовала: атака соседей позволит и нам действовать более уверенно и решительно.

Близилась полночь, когда мой танк возвратил­ся на командный пункт полка. Из открытого люка смотрю в сторону противника. Там периодически взлетают ракеты. Значит, немцев здорово отрезви­ла наша