22 июня. Черный день календаря.

дневная контратака, и они опасаются, как бы мы не проявили активности и ночью. Конечно, хорошо бы сейчас ударить по врагу, но это невоз­можно: в танках нет ни горючего, ни боеприпасов. А если ночное наступление предпримут немцы? Нам придется туго. За такое короткое время не удастся заправить машины всем необходимым. Но гитле­ровцы тоже, видимо, рассчитывают использовать ночь, чтобы собрать свои рассеянные части, под­готовить их к бою.

В лесу, где разместился командный пункт пол­ка, деловое оживление. Захожу в свой «кабинет» — под брезентовый навес у одной из машин. Са­жусь на раскладной стул и только тогда чувствую, как тяжелы уставшие ноги. Приходит начальник штаба капитан Кривошеее, докладывает свои со­ображения о мероприятиях на ночь и на завтраш­ний день, хотя полной ясности в обстановке у нас нет.

Вдруг к брезентовому навесу торопливо подхо­дит начальник разведки лейтенант Корж.

— В районе Немирова разведчики слышали шум моторов. Полагаю, что немцы подтягивают танки, — докладывает он.

— Готовятся к утренней атаке, — заметил начальник штаба.

— А вдруг пойдут перед рассветом, — предположил я. — Надо сделать все, чтобы ускорить заправку машин и подвоз боеприпасов.

Подъехали военный инженер 3-го ранга Бялоцкий и интендант 3-го ранга Боженко. Они доложи­ли, что горючее и боеприпасы подвезены и направ­лены в батальоны. С тревогой сообщили и другое: автоколонна по пути на дивизионные склады была обстреляна. Одного стрелявшего задержали. Он оказался вражеским лазутчиком.

— Сплошного фронта сейчас нет, — сказал я Бялоцкому, — и в наш тыл могут проникать не только отдельные диверсанты, но и подвижные группы противника. Поэтому усильте охрану тылов полка, особенно горючего и боеприпасов. Экипажи, оставшиеся без танков, используйте для усиления ремонтных бригад и эвакослужбы...

Едва успел отдать необходимые распоряжения начальнику штаба и работникам тыла, как вызвал командир дивизии. Минут через двадцать я был у него. Пушкин сообщил, что в течение дня наш полк

остановил части 125-й немецкой пехотной дивизии, поддержанные танками.

— Героями вас называть рано, — заметил он, — но экипажи заслуживают благодарности. А теперь докладывайте об итогах дня.

Я подробно рассказал о ходе боя, о поведении людей. Заметил, что могли бы добиться большего, если бы атаку танков поддержала артиллерия, авиа­ция, пехота.

— А то получается так, что даже пленных взять некому, — пожаловался я, — для этого надо выделять людей из экипажей.

— Что поделаешь, — согласился Пушкин. — Сам знаешь, что формирование мы не закончили, и вся артиллерия дивизии — один артиллерийский дивизион, а 32-й мотострелковый полк у нас забрали под Радзехув. В 97-й и 159-й стрелковых дивизиях полки тоже малочисленные, они не успели перейти на штат военного времени. С наступлением темноты на участке вашего полка занимает оборону 202-й мотострелковый полк 81-й мотострелковой дивизии. Организуйте с ним взаимодействие. Главная ваша задача — не допустить прорыва противника на Львов...

Возвратившись от комдива, собрал командиров батальонов, своих заместителей. Коротко расска­зал им о сложившейся обстановке, о задаче, кото­рую предстояло решать нам завтра. Комбатов об­радовало, что действовать будем вместе с мотострелками.

— Мы прикроем их броней, они пойдут за нами в атаку и закрепятся на освобожденной от врага земле, — сказал Колхидашвили.

Наполненная заботами, быстро, будто торопясь, проходит фронтовая ночь. Командиры батальонов возвратились в свои подразделения. Там полный порядок: танки заправлены горючим, пополнены боеприпасы, застрявшие в низине машины — в строю, подбитые и неисправные — эвакуированы. Да, люди не растерялись в опасности...

С заместителем по политической части старшим политруком Булгаковым стоим у штабного автобу­са, прислушиваемся к приглушенным звукам, что доносятся до нас с запада. Где-то справа рвутся мины, далеко сзади — тяжелые снаряды. В районе деревень Вербляны, Ногачев, Свиданица и Краковец взмывают ракеты, раздается редкая стрельба из винтовок и автоматов.

Мы молчим, думая, наверное, об одном: завт­рашний день принесет нам новые, может быть, еще более суровые испытания, чем день прошедший.

— Пойдем заснем, — предлагаю я. — Хоть не­много, сколько позволит обстановка.

Свалился под брезентовым навесом около штаб­ного автобуса. Отяжелевшие веки сразу сомкнулись, а перед глазами мелькают то карта, то лесные опуш­ки, на которых притаились танки. До слуха доносят­ся редкие раскаты орудийных выстрелов. Они ста­новятся все тише и уплывают куда-то далеко-дале­ко...»

Чем дальше мы сдвигаемся на юг, тем спокой­нее выглядит обстановка. Стрелковые полки 8-го стрелкового корпуса 26-й армии получили приказ занять оборонительные рубежи у границы. Однако до 10.00 командир корпуса не разрешал использовать артиллерию. 8-й механизированный корпус в 5:40 был поднят по тревоге и начал выдвижение во второй эшелон 26-й армии. Сотни грузовиков и тан­ков, выдвигающихся к границе, были замечены нем­цами, и это и вызвало большую тревогу в штабе 17-й армии. В журнале боевых действий ГА «Юг» мы нахо­дим такие слова: «Командующий 17-й армией, на­ходясь под впечатлением полученных данных воз­душной разведки о марше крупных моторизован­ных сил противника из района Стрый — Дрогобыч в западном направлении, первоначально не решает­ся отдать приказ на наступление 101-й легко-пехот­ной дивизии». Поэтому весь день в полосе 26-й ар­мии прошел в мелких стычках вдоль реки Сан, круп­номасштабных наступательных действий ни та, ни другая сторона не предпринимали.

Командир 8-го механизированного корпуса Д.И.Рябышев описал первый день войны в своих мемуарах следующим образом:

«Ровно в четыре часа утра по московскому вре­мени меня разбудил запыхавшийся от бега моло­ денький красноармеец-посыльный.

— Товарищ генерал, — торопливо обратился он, — в штабе вас срочно вызывают к телефону!

Квартира от штаба поблизости. Собрался быстро и через несколько минут поднял трубку телефона. Начальник оперативного отдела 26-й армии от име­ни командующего сообщил, что немецко-фашистские войска во, многих местах нарушили нашу государ­ственную границу, ведут бои с пограничниками, бом­бят наши приграничные города и аэродромы.

— Но прошу без паники, — звучал его взволнованный голос. Затем тоном приказа добавил: —Ду­маем, что это провокации. Не поддаваться на них! Огня по немецким самолетам не открывать! Ждите дальнейших указаний!

Я решил немедленно привести соединения в боевую готовность, вывести их из военных город­ков по тревоге. На этот случай еще ранее условил­ся с командирами дивизий оповестить их особыми словами, значение которых понимали только мы.

— Дежурный, вызвать командиров дивизий к

аппарату!

Прошло не больше трех минут, и дежурный по штабу доложил:

— Командиры дивизий генерал-майор Миша­нин, полковники Васильев и Герасимов на связи!

Я взял трубку и, стараясь быть спокойным, про­изнес:

— У аппарата Рябышев.

— У аппарата Мишанин, — прозвучал приятный, мягкий голос командира 12-й танковой дивизии. — Слушаю вас.

— Здравствуйте. В небе сверкает молния.

— Все ясно, Дмитрий Иванович, — поспешно ответил Т.А. Мишанин.

Пожелав успеха, закончил с ним разговор. В трубке зазвучал густой бас командира 7-й мотори­зованной дивизии:

— У аппарата полковник Герасимов.

— Здравствуй, дорогой! Как у тебя, лес шумит?

— Лес шумит, но лесник свое дело знает, Дмитрий Иванович, — пробасил в ответ А.Г. Герасимов.

— До встречи.