взгляд человеческое, начинает обрастать бурой шерстью. А уж когда сквозь благообразное лицо вдруг проглянуло звериное рыло, корректор Перразий не вынес столь ужасающего зрелища и потерял сознание.
Очнулся он в луже холодной воды, образовавшейся стараниями светлейшего Пордаки. Префект анноны так и стоял с кувшином над поникшим корректором и озабоченно заглядывал в его лицо. Руки Пордаки дрожали то ли от напряжения, то ли от испуга. Перразий сделал попытку приподняться, палач Муций и трибун Марк бросились ему на помощь и общими усилиями поставили корректора на ноги.
– Что это было? – ошалело спросил Перразий.
– Демоны, сын мой! – простонал падре Леонидос, потирая ушибленную коленку. – Мы едва спаслись от них бегством. Ни крест, ни молитва не помешали им надругаться над несчастной женщиной.
– А где Ефимия?
– С собой уволокли, – пожал плечами Пордака. – Удружил ты нам, светлейший, ничего не скажешь. Один из агентов впал в буйное помешательство. А нотария Серпиния мы до сих пор не можем привести в чувство. У меня самого зубы стучат.
Перразий подозрительно глянул на Пордаку – уж не издевается ли? Но белое лицо префекта анноны говорило об обратном, и недоверчивый корректор с сокрушением в сердце вынужден был признать, что поступил опрометчиво. Даже глупо. И теперь у его противников появился ценный свидетель, показания которого уже никто не сможет опровергнуть, – это сам корректор. Префект анноны Пордака может торжествовать победу. Никто теперь не рискнет привлечь к ответственности человека, дважды мужественно противостоявшего нечистой силе. Ну что такое сто тысяч украденных денариев по сравнению с таким подвигом. Вся христианская церковь восстанет против корректора Перразия, если он вдруг заикнется о хитрости или обмане. Да и сам Перразий в этом случае будет выглядеть в глазах императора Валентиниана полным ничтожеством. Ибо чиновник, испугавшийся ряженых, достоин лишь презрения. И хотя испугался Перразий в хорошей компании, вряд ли это послужит ему оправданием.
– Человек слишком слаб, чтобы противостоять в одиночку силам ада, – хриплым голосом произнес корректор. – И да поможет нам в этой борьбе святая христианская церковь.
Часть 3 Шествие
Глава 1 Княжич Белорев
Для княжича Белорева семь лет, миновавших после смерти Прекрасной Лады, оказались почти потерянным временем. Он, правда, сумел занять достойное место в окружении кагана Баламбера, хотя далось это ему совсем непросто. Гунны – народ коварный и непостоянный. Пока вождь в силе, они готовы превозносить его до небес, но стоит кагану ослабнуть духом или плотью, как они его тут же смешают с грязью. Это вам не готы, которые много лет хранят верность немощному старцу Герману Амалу, чье пребывание в этом мире давно должно было завершиться. Дважды Белорев подсылал к готскому вождю отравителей, но оба раза покушения закончились неудачей. Верный пес Сафрак никого не подпускал к телу верховного вождя. Справедливости ради надо сказать, что достойной замены старому Германареху среди готов из рода Амалов не было. Единственный сын верховного вождя рекс Витимир был слишком слабым человеком, чтобы удержать земли, завоеванные отцом. За время болезни Германа Амала от Готии практически отпала Русколания. Борусия тоже перестала платить готам дань. И только Антия ежегодно направляла к верховному вождю своих послов с дарами, вот только эти дары с каждым годом становились все скуднее. Свои надежды готы связывали с внуком Германареха Винитаром, но тот был еще слишком мал, чтобы принять бразды правления от слабеющего деда. В последние годы Герман Амал обосновался в Ольвии, превратив этот цветущий эллинский город в столицу своей империи. А пограничную с гуннами Тану бдительно стерегли аланы, верные готскому вождю и люто ненавидящие степняков. Да и с какой стати им любить кагана Баламбера, отнявшего у них цветущую страну и превратившую ее в пастбище для скота. Княжич Белорев собственными глазами видел развалины аланских городов и очень сокрушался по поводу неразумия гуннских вождей, не понимающих преимуществ оседлого образа жизни. Справедливости ради надо заметить, что гунны составляли лишь малую часть той огромной орды, которую Баламбер объединил под своей рукой. Кроме гуннов в нее входили угры, булгары, хазары и даже венеды, переселившиеся еще во времена князя Кия на берега Итиля.
Последние, благодаря браку Баламбера с венедской княжной Преславой, занимали в окружении кагана видное место. Княжич Белорев за время своего изгнания тесно сошелся с братом Преславы, княжичем Пласкиней, который и поспособствовал его браку с младшей сестрой кагана Иргуль. Удачный брак многое мог изменить в судьбе Белорева, но это только в том случае, если каган, одержавший немало побед, сумеет сохранить власть. Один раз Баламбер уже находился на краю гибели и уцелел только благодаря поддержке венедов Пласкини, составлявших его личную гвардию. Именно Пласкиня семь лет назад снес голову сопернику Баламбера гану Гонзаку и разметал по степи угорские роды, поддержавшие самозванца. Ныне враги Баламбера вновь поднимают голову. И хотя каган здоров и полон сил, по степи опять пошел гулять слух о его предполагаемой слабости. Степным ганам нужна война и добыча, а Баламбер медлит, не решаясь открыто бросить вызов готам. Да что там готы, он даже аланскую столицу Тану не смог взять, не говоря уже об аланских крепостях на юге. А ганам будто бы невдомек, что такой укрепленный город, как Тана, нельзя взять без осадных орудий, которыми гунны пользоваться не умеют. Да и зачем этот город Баламберу? Это в прежние времена Тана была одним из центров приазовской торговли, а сейчас там кроме прокисшего вина и битых горшков взять нечего. Гуннам не нужны города, им нужны степи. Их стихия набег. Внезапный удар, когда противник теряет голову и в панике бежит. Но если орда натыкается на стену, каменную или железную, ощетинившуюся копьями, то здесь степняки оказываются бессильными. Более того, обращаются в бегство. А у Германа Амала под рукой не только готская пехота, но и сарматско- скифско-аланская тяжелая конница, на голову превосходящая по вооружению и угров, и булгар. Прямым ударом Готию не взять. Наскоком железную стену не проломить. Вот почему медлит каган Баламбер, несмотря на недовольство степных ганов. Конечно, большую помощь в борьбе с готами и их союзниками гуннам могли бы оказать русколаны, борусы и анты. Но русколанский князь Коловрат и слышать не хочет о союзе с Баламбером. Не говоря уже о воеводе Валии. У росомонов давняя вражда с угорскими ганами за донские степи. Князь и воевода скорее поддержат Германа Амала, чем Баламбера. О засевшем в Киеве князе Световладе и говорить нечего. Этот никому не доверяет, ни русколанам, ни готам, ни гуннам, ни антам. Окружил свою землю, поросшую густыми лесами, крепостями и засеками и рассчитывает пересидеть бурю. И, скорее всего, пересидит. Ибо гунны лесов сторонятся, готы тоже вряд ли сунутся в его земли, им сейчас не до того, ну а антам князя Буса и вовсе незачем ссориться с потомком Кия. Княжич Белорев не раз посылал к отцу верных людей, но старый князь не спешил откликаться на зов сына. Готов он ненавидел, это правда, но ведь и гунны антам далеко не родня. Стоит ли менять старый хомут на новый? Князь Бус если и поддержит Баламбера, то только в том случае, если почувствует большую выгоду для Антии от такого союза. А пустыми посулами его не прошибешь. Белорев очень хорошо знал своего отца, а потому его поведению не удивлялся.
– А если мы все-таки одолеем готов у Таны? – спросил княжича Пласкиня, приподнимаясь на стременах и оглядывая ровную как стол местность.
– Тогда князь Бус непременно ударит ослабевшим готам в тыл, – усмехнулся Белорев. – Уж он-то своего не упустит.
Охоту можно было считать удачной. Два десятка конных венедов во главе с Белоревом и Пласкиней загнали оленя в ловушку, и тому просто деваться было некуда, кроме как бросаться в волны Азовского моря. Пласкиня уже вскинул лук, чтобы прикончить животное, но Белорев придержал его руку.
– Погоди! Он идет, ты же видишь!
– Куда идет? – не понял приятеля Пласкиня.
А олень как ни в чем не бывало продолжил свой бег по воде, как по суше, к далекому, смутно проступающему сквозь дымку противоположному берегу.
– Но там же Готия? – растерялся Пласкиня.
– Готия, – подтвердил Белорев, посылая своего коня вслед за оленем. Конь фыркнул на воду, но не остановился. Верный признак того, что под ногами у него твердая земля. А олень несся вперед, не замедляя хода, похоже, путь для него был знакомым и не единожды хоженным. Брызги летели от него в разные стороны, но это не мешало его быстрому бегу.
– Упустим! – воскликнул Пласкиня, вновь вскидывая лук.
– Да и бес с ним, – возликовал Белорев. – Неужели ты не понимаешь, княжич? Это же брод! Мы пройдем по Азовскому морю как по суше и окажемся там, где нас не ждут. В самом сердце Готии.
Пласкиня открыл было рот для возражения, но тут же его закрыл. Кони уверенно несли всадников по Азовскому морю туда, где их ждали добыча и слава. Пока их было только двадцать, но завтра здесь могла пройти целая орда.
Олень выскочил на берег и скрылся в зарослях. Венеды ступили на землю Готии вслед за ним. Сомнений у них уже не осталось. Перед ними лежала земля богатая и беззащитная. Если готы и ждали нападения гуннов, то только не в этом месте. А неожиданное нападение – это половина победы.
У каганова шатра венеда и анта встретили градом насмешек. Многие ближники Баламбера знали, что княжичи отправились на охоту, и их возвращение с пустыми руками
