хотели и хотят войны, ганы. И это правильно. Война – это добыча. Война – это скот и красивые женщины. Война – это слава. Но никто не жаждет поражения и смерти. И это тоже правильно, ганы. Ибо позорная смерть – это забвение. А поражение гуннов – это обида для наших богов. Каган наконец осмелился бросить вызов готам – это хорошо. Но каган не спросил совета у наших мудрых старцев – это плохо. Он не спросил совета опытных беков – это плохо. Его советчиками стали люди молодые, люди чуждой гуннам крови, даже не угры или булгары, а венеды – это плохо. Если каган одержит победу – это хорошо. Для всех нас. И тогда мы все, и в первую очередь я сам, скажем – Баламбер поступил мудро, он лучший среди нас. Но если каган потерпит поражение, то это будет только его виной. Тяжкой виной. И тогда мы вправе будем спросить с него полной мерой. Но только тогда, а не раньше, мы вправе будем объявить всем окрестным племенам и родам – Баламбер худший среди нас, и он не должен быть каганом. Боги отвернулись от него, и люди обязаны последовать их примеру. Я, ган Эллак, сказал.
Все собравшиеся в шатре Эллака ганы дружно закивали. Каган вправе объявлять войну, но и лучшие мужи подвластных ему племен вправе спросить с Баламбера за поражение. И покарать его если не смертью, то изгнанием. Никто из простых смертных никогда не сможет оспорить то, что провозгласили мудрые боги. В том числе и Баламбер, ибо оплошавшему кагану нет места ни на небе, ни на земле.
– Можно ли считать поражение бека Буняка и темника Белорева под Таной поражением кагана Баламбера? – уточнил существенное ган Хулагу.
– Можно, – важно кивнул Эллак.
– Должны ли мы ждать, пока Баламбер погубит все наши тумены, или вправе возвысить свой голос раньше?
– Мы не будем ждать слишком долго, – покачал головой Эллак. – Сила гуннов не должна иссякнуть из-за глупости одного человека, как бы высоко он ни был вознесен.
– Я понял тебя, уважаемый ган, – склонил голову Хулагу. – Мы все будем готовы и к победе, и к поражению. Но сильные мужи должны уметь даже поражение превращать в победу.
– Хорошо сказал, ган, – поклонился сметливому Хулагу уважаемый Эллак. – Боги не оставят нас, пока в сердцах наших не угасла гуннская доблесть.
Бек Буняк, вознесенный волею кагана на огромную высоту, пребывал в некоторой растерянности. Одно дело пробуждать зависть и злобу в сердцах ганов хвастливыми речами и совсем другое – взять укрепленный город, в котором находится пятитысячный отряд хорошо вооруженных воинов, готовых стоять насмерть. В конце концов, Буняк хоть и снес голову Вульфиле, но убил-то его совсем другой человек. И скорее всего, именно к этому человеку перешла сила и удача, которой раньше владел готский колдун. Наверное, Буняку следовало рассказать об этом кагану Баламберу раньше, еще до того, как тот возложил на его плечи неподъемный груз. К сожалению, теперь уже поздно было оправдываться, оставалось только пить купленное в той же Тане вино и сверлить глазами княжича Белорева, который явился в шатер бека за указаниями. Под началом у Буняка было два тумена, один угорский, другой венедский. Угры были лучшими наездниками, чем венеды, зато последние превосходили их в стойкости. При штурме городских стен многое зависело именно от венедов, умевших сражаться не только на коне, но и пешими.
– Когда выступаем? – спросил Белорев у захмелевшего угра.
– Завтра, – процедил тот сквозь зубы.
– Это правильно, – кивнул ант, – чем раньше мы окажемся под стенами Таны, тем лучше.
– Ты что, торопишься умереть, княжич? – криво усмехнулся Буняк.
– Я собираюсь жить очень долго, бек, дольше, чем Герман Амал.
– Баламбер знает, какую участь готовят ему ганы в случае нашего поражения?
– Каган знает все, – твердо сказал ант. – Даже час нашей смерти, если мы с тобой не выполним приказ.
– Я не собираюсь бежать, княжич.
– Тем лучше, бек, – улыбнулся Белорев. – Но, тем не менее, хочу тебя предупредить, что каган предусмотрел все, в том числе и твою измену. К тебе ведь приходили люди Эллака?
У бека Буняка появилось горячее желание швырнуть чашу с вином в улыбающуюся рожу анта, но он сумел сдержать и свой гнев, и свою руку. Княжич Белорев успел заслужить среди степняков славу непревзойденного бойца, и Буняку не хотелось вступать с ним в драку. К тому же смерть анта ничего бы не изменила в его судьбе, зато добавила бы массу хлопот, коих у угра и без того хватало.
– У меня был ган Хулагу, – не стал отрицать Буняк.
– Который пообещал тебе мешок золота в обмен на предательство.
– Можно сказать и так, княжич, – криво усмехнулся бек. – Правда, я попросил два. И один из них готов предложить тебе.
– Я расцениваю твое предложение как шутку, Буняк, иначе мне пришлось бы убить тебя на месте.
– Ты мне угрожаешь? – удивился бек.
– Нет, предупреждаю. Каган приставил к тебе своих людей. Ты их не знаешь. Но именно они убьют тебя раньше, чем ты успеешь изготовиться к бегству. Мне очень жаль, бек Буняк, но тебе придется стать первым среди угров человеком, взявшим на щит укрепленный город. Слава о тебе будет греметь в веках.
– Издеваешься? – прямо спросил бек.
– Нет, – ответил ант. – Просто я уверен в победе.
– Ты безумен, княжич, – покачал головой Буняк.
– И это говорит человек, напавший с сотней головорезов на готский стан.
– А вдруг я солгал, чтобы подзадорить ганов?
– Нет, бек, в этот раз ты сказал правду. Я собственными ушами слышал рассказ о твоем налете от воеводы Валии. С тобою были патрикий Руфин и боярин Гвидон, у которых в стане готов были союзники. Эти союзники и позаботились о том, чтобы твои угры беспрепятственно приблизились к спящему стану.
– А зачем ты мне об этом рассказываешь? – насторожился Буняк.
– Догадайся сам, – криво усмехнулся ант.
Буняк соображал быстро, и в этом ему даже выпитое вино не было помехой. А ведь он поначалу вообразил, что каган Баламбер решил принести его в жертву. Более того, уже почти согласился помочь гану Эллаку свалить ненавистного Баламбера. Для этого требовалось всего ничего. Напасть с уграми на спящих венедов, а потом уйти на Дон, в Русколанию, словом, куда угодно, лишь бы не мозолить глаза новому кагану Эллаку, который обещал не преследовать гана. Конечно, при этом пострадало бы доброе имя Буняка, но зато голова сохранилась бы в целости и сохранности.
– Значит, мы возьмем город, княжич Белорев?
– Мы не просто захватим Тану, бек Буняк, мы еще отвлечем на себя основные силы Германа Амала, и вот тогда участь Готии будет решена.
– Каким образом? – удивился Буняк.
– Это тайна, бек, которую я открою тебе в Кремнике города Таны, за чаркой доброго аланского вина. Дай срок, и мы с тобой будем пировать в Риме. Весь мир будет лежать у наших ног, слышишь, Буняк. Вот цель, достойная настоящих мужчин.Князь Оман узнал о появлении гуннской орды сразу же, как только она переправилась через Дон. К сожалению, дозорным не удалось установить ее численность. Но в любом случае речь шла об очень серьезной силе, в десять-пятнадцать тысяч человек. Возможно, это был всего лишь передовой отряд, посланный для того, чтобы обеспечить беспрепятственную переправу основных сил Баламбера. С осадой Таны гунны не торопились и тем самым только подтверждали самые мрачные предположения аланского князя. Он успел отправить гонца к рексу Германареху, и теперь ему оставалось только ждать и надеяться, что верховный вождь готов не оставит его в беде. Гунны, верные своей тактике, рассыпались по степи и стали разорять окрестные села и станы, угоняя скот. К сожалению, князь Оман не мог им в этом помешать. Имея под рукой две тысячи конных алан и четыре тысячи пеших готов, он мог только в бессилии скрипеть зубами да слать проклятья на головы своих врагов. Справедливости ради надо сказать, Герман Амал не забывал о своем союзнике и буквально за два дня до нашествия готов прислал князю Оману пятьсот пехотинцев во главе с рексом Ведомиром. Ведомир проделал по степи немалый путь, но это никак не отразилось на его самочувствии. Своим цветущим видом он мог поспорить с любым из ближников Омана.
– Так ведь в телегах ехали, а не пешком шли, – усмехнулся рекс Ведомир в ответ на немой вопрос.
Именно от рекса Ведомира князь Оман узнал, что от Германа Амала не ускользнули приготовления кагана Баламбера и он уже принял необходимые меры, чтобы предотвратить возможное нашествие. Верховный вождь Готии призвал под свою руку вестготов Оттона Балта, древингов Придияра Гаста и герулов рекса Гула. О времени их выступления рекс Ведомир не знал, но нисколько не сомневался, что Германа Амал двинет свое войско к Дону в ближайшие дни. Кроме обычного в таком случае устного послания, рекс Ведомир привез еще и письмо епископа Викентия настоятелю Танского храма отцу Константину. И именно к Константину князь Оман, как добрый христианин, обратился за советом. Убеленный сединами пастырь с удивлением глянул на озабоченного.
– Ты не доверяешь рексу Ведомиру?
– Мне кажется, что я где-то видел этого человека, хотя, по его словам, он впервые в наших краях.
– Ты мог видеть его в Готии, – пожал плечами Константин, – ты ведь бывал в тамошних городах.
– Рекс Ведомир не гот, а древинг, – вздохнул Оман. – А его люди – венеды.
– К стыду своему должен сказать, князь, что я не различаю вестготов и древингов, да и так ли уж велика разница между ними? Одно могу сказать тебе твердо – рекс Ведомир истинный христианин, что он и доказал, преклонив колена в нашем храме.
– А что пишет епископ Викентий?
– Он пишет, что Герман Амал уже полностью оправился от раны и чувствует себя весьма бодро для своего возраста. Он вновь твердо взял в свои руки власть и теперь собирает силы для отпора Баламберу.
Сведения,
