расходы, – всплеснул руками Максим. – Куриалы будут решительно возражать!
– А ты передай своим куриалам, что если готы не получат продовольствия, то они разорят все загородные виллы, – прорычал разъяренный комит, – а я не смогу им помешать, поскольку у меня не хватит сил, чтобы обуздать многотысячные толпы.
До ректора Максима наконец дошло, что ситуация может обернуться очень скверно, настолько скверно, что даже заступничество сиятельного Петрония не спасет его от гнева императора Валента. А потому он заверил комита и нотария, что будет всячески содействовать их разумному плану и даже внесет небольшую толику средств для закупки продовольствия.
– Сколько? – прямо спросил Пордака.
– Пятьсот денариев.
– Две тысячи, – жестко сказал комит Лупициан, чем поверг нервного ректора в тихий ужас.
Решено было пригласить вождей варваров в город, дабы здесь, за крепкими стенами, продиктовать им свои условия. Пордака усомнился, что готы примут условия комита, и настоятельно советовал Лупициану вызвать к Маркианаполю десять легионов пехоты и три тысячи клибонариев. Такая демонстрация силы не будет лишней.
– Ты преувеличиваешь опасность, светлейший Пордака, – возразил нотарию Максим. – Сил в городе и вокруг него достаточно. Я приказал трибуну Аполлинарию перекрыть все дороги, ведущие из города. К тому же мы не можем на виду у гуннов снимать легионеров с границы империи. Чего доброго, Баламбер воспользуется ситуацией, и тогда нам с вами станет совсем худо.
Комит Лупициан счел опасения Максима разумными и решил для начала провести переговоры с вождями, а уж потом принимать силовые меры.
– Я бы поступил иначе, – прищурился на комита Пордака. – Если вожди не примут наши условия, их следует убить. Вряд ли обезглавленные готы смогут оказать нам серьезное сопротивление.
– С этим торопиться не будем, – нахмурился Лупициан. – Надо прощупать настроение вождей, подкупить колеблющихся, а уж потом избавляться от упорствующих.
Нотарий Пордака, озабоченный спасением империи, тем не менее не выпускал из виду Фронелия. От своих агентов он узнал, что бывший магистр наведался в лагерь вестготов и о чем-то долго разговаривал с одним из вождей. К сожалению, имя вождя агенты не запомнили, уж слишком экзотично оно звучало для эллинского уха. После визита к вестготам Фронелий развил бурную деятельность. На глазах агентов Пордаки он закупил до полусотни подвод и чуть ли не целый табун лошадей. Причем посредницей во многих сделках выступала прекрасная Целестина. Из чего нотарий сделал вывод, что вдова патрикия Кастриция пошла на сговор с врагами империи, дабы получить свою долю сокровищ. Скорее всего, Фронелий попытается через Целестину договориться с ректором Максимом о беспрепятственном выезде обоза из города. Наверняка ничего не подозревающий ректор такое разрешение даст, и тогда у бывшего магистра пехоты появится шанс умыкнуть золото из-под носа верных слуг императора. Промедление в данной ситуации было смерти подобно, а потому Пордака скрепя сердце вынужден был обратиться за помощью к Лупициану.
– Ты уверен, что Целестина собирается похитить золото Прокопия? – недоверчиво покосился на Пордаку комит.
– А для чего ей, по-твоему, понадобилось пятьдесят подвод? – усмехнулся нотарий. – Что еще можно вывезти из этого захудалого городишки? Благовония, что ли? Кроме того, я опознал в одном из гостей прекрасной патрицианки бывшего магистра Фронелия.
– А почему ты его не задержал? – сверкнул глазами Лупициан.
– Тебе золото нужно, комит, или старый солдафон, о котором уже забыли оба императора? – обиделся Пордака.
– О Валенте не скажу, но в отношении Валентиниана ты, пожалуй, прав, – криво усмехнулся Лупициан.
– А что у нас с Валентинианом? – удивился Пордака.
– Император умер десять дней тому назад, – сказал спокойно Лупициан. – Я разговаривал с гонцом, которого комит Меровлад направил с печальной вестью к божественному Валенту.
Пордака так и не смог придать своему лицу скорбное выражение, приличествующее случаю. Его буквально распирало от восторга. Со смертью Валентиниана заканчивалась опала бывшего префекта анноны, и он теперь мог без опаски вернуться в Рим. И хорошо бы вернуться в Вечный город с казной, распухшей от золота.
– Не так откровенно, Пордака, – осудил обрадованного нотария Лупициан.
– Я считаю, комит, что в создавшейся ситуации нам следует наплевать на договоренности с префектом Софронием. Ведь наверняка Целестина действует по его указке.
– Допустим, – задумчиво протянул Лупициан. – А что ты скажешь императору Валенту?
– Ничего, высокородный комит, – усмехнулся Пордака. – В конце концов, у нас с тобой слишком много забот, чтобы следить за блудницами. И если благородная Целестина сгинет где-то на дороге вместе с обозом, то в чем же здесь наша вина? Вряд ли в создавшейся ситуации префект Софроний пойдет искать правду к императору Валенту.
– Я дам тебе людей, Пордака, – кивнул Лупициан. – Куда ты собираешься переправить обоз?
– В загородную усадьбу Максима, которую он передал в твое распоряжение, комит.
– А что ты скажешь моим людям?
– Скажу, что благородная Целестина пыталась вывезти из города продовольствие, вопреки твоему прямому распоряжению, и тем самым обречь нас на голодную смерть.
– Разумно, – согласился комит. – И как мы поделим с тобой это «продовольствие», светлейший Пордака.
– Я свое место знаю, высокородный Лупициан, – улыбнулся нотарий. – Сорок процентов – мне, шестьдесят – тебе. И хорошо бы устроить в городе какую- нибудь заварушку с участием готов. Чтобы отбить у обывателей память об обозе. Был он или не был. Выезжал из города или не выезжал.
– Действуй, Пордака, – приказал Лупициан. – Пусть тебе сопутствует удача.Переговоры с вождями готов не заладились с самого начала. По мнению Пордаки, комит Лупициан взял неверный тон в общении с варварами. Вряд ли следовало столь уж откровенно демонстрировать римское высокомерие. Лупициан даже не предложил вождям сесть, они так и стояли отдельной группой в огромном зале курии, предназначенном для торжественных приемов, а комит с ректором сидели в креслах на возвышении, окруженные десятком телохранителей. Кроме того, Лупициан обложил курию плотным кольцом из легионеров, что, конечно же, не могло не насторожить готов, прибывших на встречу с ромеями в сопровождении небольшой свиты в двадцать человек. Все готы были при мечах, но без доспехов, подчеркивая тем самым свои мирные намерения. Пордаке очень хотелось послушать, о чем будут говорить Лупициан с вождями, но, к сожалению, его терзали другие заботы. Фронелий не подавал признаков жизни. Агенты Пордаки прочесали весь город, но бывшего магистра не обнаружили. Не нашли они и обоза, который, по прикидкам нотария, должен был находиться на одном из постоялых дворов.
– Ищите, – прорычал на своих нерасторопных подручных Пордака. – Упустите обоз – я вам головы оторву.
Нотарий вернулся в зал, когда спор между вождями и римскими чиновниками достиг апогея. Комит Лупициан побурел от гнева и нервно теребил край своего роскошного плаща, ректор Максим, наоборот, смотрелся бледнее обычного и косил глазами в сторону ближайшей двери.
– Оружия мы не отдадим, – твердо сказал один из готов. – Не вы его нам давали, не вам и отнимать.
Пордаке показалось, что он где-то видел этого рыжеватого молодца, тридцати примерно лет, с пронзительными синими глазами. Однако ему пришлось поднапрячь свою память, чтобы сообразить наконец, что перед ним один из тех самых варваров, которых патрикий Руфин бросил на агентов комита Федустия в доме несчастного ростовщика Гортензия, позднее обвиненного в колдовстве. Именно этот рыжий гот едва не снес Пордаке голову, когда тот вздумал проявить неуместную доблесть. Потрясенный нотарий направился прямиком к комиту Лупициану и прошептал ему на ухо роковые слова:
– Это рекс Придияр Гаст, один из сподвижников Руфина.
Собственно, Пордака хотел лишь предостеречь комита от поспешных действий в отношении варваров, но вышло все наоборот. Видимо, в Лупициане все это время жила обида за поражение, нанесенное ему варварами в битве десять лет назад. Он взревел раненым быком и, обернувшись к телохранителям, крикнул срывающимся голосом:
– Убейте их!
Этот приказ был столь неожиданным, а безумие, вдруг захлестнувшее обычно сдержанного комита, столь очевидным, что телохранители растерялись. К тому же Лупициан не взял в расчет того обстоятельства, что вожди варваров числом превосходили его личную охрану раза в полтора, а потому и обнажать мечи в такой ситуации было чистым безумием. Тем не менее кровь пролилась, и пролилась она раньше, чем Пордака, вооруженный, к слову, лишь кинжалом, успел добраться до двери. Опомнившийся Лупициан метнулся вслед за расторопным нотарием с громким криком:
– На помощь, легионеры, здесь убивают вашего комита!
Панический крик Лупициана был услышан, толпа легионеров ворвалась в зал, и началась такая рубка, от которой у Пордаки волосы встали дыбом. Комит и нотарий успели невредимыми покинуть залитый кровью зал. А вот ректору Максиму повезло гораздо меньше, он поскользнулся на мраморном полу и попал-таки под удар разъяренного гота. Со двора курии неслись крики. Похоже, легионеры спешили на помощь своим товарищам. Пордака уже вздохнул было с облегчением, но, как вскоре выяснилось, преждевременно. К готам тоже подошло подкрепление. Трудно сказать, каким образом варвары узнали о кровавой бойне в курии, но весьма значительная их часть прорвала оцепление у ворот и бурным потоком хлынула в город. Пордака, шепча проклятия по адресу как покойного Максима, так и живого пока Лупициана,
