никак не вязалась с нынешним видом инвалида, и он продолжал называть его прилипшим прозвищем.
- Они живы! – крикнул Плотников на ходу, обращаясь к одиноко висящему на дереве человеку. - Я нашёл твою семью…
Самовар, широко раскрыв глаза, внимательно смотрел на взволнованного санитара.
- Ты не рад? – собеседник помедлил и моргнул два раза. - Но почему? Они обрадуются тебе… Прошло столько лет, а ты жив!
Самовар чётко мигнул два раза, и Кирилл сильно обиделся на него.
- Я ведь так старался!.. Как настоящий Шерлок Холмс вычислил и нашёл его семью, а калека даже не поблагодарил.
Две недели они не разговаривали, только в свой последний рабочий день, накануне начала осени, Плотников вновь вынес подопечного на природу. Он накануне много и мучительно думал, почему Самовар не хочет известить о себе собственную семью.
- Ты не хочешь, чтобы они тебя видели в таком состоянии? – догадался он, глядя в потухшие глаза инвалида. - Да?
Самовар опустил и поднял чуткие веки и по его бледным щекам покатились две прозрачные слезинки.
- Прости меня солдат, – после мучительной паузы попросил Кирилл, - я не хотел причинить тебе боль…
Самовар понимающе моргнул один раз и блаженно закрыл уставшие глаза, до вечера он мог понежиться под тёплыми лучами засыпающего солнца. Он знал, что перед ужином шумный Акимыч заберёт его в надоевшую до чёртиков палату...
- Завтра догуляешь!
Плотников молча, пошёл собирать вещи и через час он уже ехал обратно в Москву. Где-то на середине пути в вагон зашёл калека, певший очередную грустную песню.
- Какая разница, где человек потерял ногу?.. В любом случае ему больно. - Подумал студент, вспомнив висящего на дереве Самовара.
Когда инвалид, натужно ковыляя, добрёл до Кирилла, тот достал из собранных на покупку пальто денег, отложенных из зарплаты, крупную купюру и протянул опешившему нищему…
Генерал-майор Шаповалов не видел распростёртый в огне и развалинах Берлин. Его боевой путь закончился в австрийских Альпах.
- Впереди союзники! – донесла разведка.
- Стоп машины, - приказал командир корпуса, - войне конец.
Неожиданно оказалось, что дни утрат и печали минули, поскольку навстречу через реку спешили вооружённые, но улыбающиеся американцы с горячим желанием пожать руку.
- Россия, браво! – с акцентом выкрикивали они, норовили обняться и предлагали заморские сигареты.
- Не Россия, а Советский Союз… - поправил их генерал-майор.
Они закурили и выпили отечественной водки. И закрепили Победу американским виски. Но главную черту в войне подвели на Параде Победы в Москве 24 июня 1945 года.
- Погода выдалась плохой. – С сожалением глядя на насупленные небеса, сказал Иван Матвеевич.
- Столько слёз люди пролили, - заметил стоящий рядом герой-танкист, что природе тоже не грех поплакать в такой день…
Над торжественным городом нависли сумрачные облака, и какой-то осенний дождь брызнул на столичную брусчатку.
- Да разве это помеха для фронтовиков, ещё не отвыкших от скользких дорог и грохота боя! – бодро произнёс он.
- Пройдём как надо.
Перед началом Парада генерал-майору Шаповалову выдали саблю и приказали возглавить сводный батальон танкистов 3-го Украинского фронта. То было захватывающее дух торжество.
- Будто сгусток энергии и порыва армии-победительницы вышел на встречу с народом. – Сказал лейтенант-танкист со следами ожога на лице.
- Который отстрадал вместе с ней долгих четыре года. – Согласился генерал.
- Это пик нашего единства!
Танкисты, лётчики, пехотинцы, моряки ритмично двигались по брусчатке Красной площади в таком же строгом порядке и взаимодействии, в каком ещё два месяца назад громили врага. Влажный ветерок, будто волнуясь, остужал разгорячённые лица маршировавших воинов и принимавшего парад московского люда...
- Прямо дрожь по телу! – признался Шаповалов статному полковнику, когда знамёна разгромленных немецких дивизий полетели к подножию Мавзолея Ленина.
- Мы так долго к этому шли! – полковник украдкой вытер влажные глаза.
- Жаль, что слишком много наших товарищей не дожили…
- Они сейчас гордятся нами!
… После войны Иван Матвеевич поступил в Академию Генштаба и перебрался в Москву.
- Охота тебе учиться!? – подшучивали над ним иные командиры.
- Учится никогда не поздно…
- Вон, какого врага одолели! – хвастались хмельные победители. – Кто лучше нас может воевать?
- За плечами знания не носить, - отшучивался он, - да и военная наука не стоит на месте.
В 1947 году тот решился и пригласил с собою в поездку крестницу Ларису Буханцову.
- Приезжайте в Москву, погостите, познакомлю с семьей, - настаивал он в письмах к отцу.
На Павелецком вокзале они встретились.
- Двадцать с лишним лет не виделись.
Обнялись. Они знали, что удивительно похожи друг на друга. И обоим было приятно сознавать это. Отца вдобавок распирало от гордости за сына: тот в генеральской форме, Герой войны и учится в московской академии.
- Поехали домой, а то встречные засматриваются. – Предложил младший Шаповалов.
- Впервые внуков увижу! – Отец смахнул слезу.
Разговаривали сумбурно. Гости не успевали отвечать на вопросы хозяина:
- Как живёте?.. Как наш посёлок?
- Война сильно порушила Алексеевку, - обстоятельно рассказывал старший Шаповалов. - Много развалин, особенно в центре...
- Вся страна почитай в руинах!
- Но живём. – Засмеялся отец. - Теперь можно жить... Подсолнечник жарим и лузгаем, из него же бьём олию...
- А в клубе на эфирном заводе показывают 'Тарзана'! – не утерпела Лариса.
Пообвыкши в столичной обстановке, она торопливо рассказала:
- Я роблю в 'Кожсапоге'. Артель така. Подходит до мэнэ бригадир и каже: 'Глянь в газету. Угадуешь?'.
Генералу было чрезвычайно приятно слушать плавну речь родной местности, и он с улыбкой слушал откровения добродушной родственницы.
- Я глянула – а там Иван Матвеевич. – Тараторила та. - Большой такой портрет. Герой Советского Союза! Я аж заплакала. От радости. И с газетой к крестному. Вин подывывся: 'Оставь газету!'
- Я вам таких газет, сколько хотите дам!
… В 1949 году Шаповалов окончил Военную академию Генштаба и был направлен в Группу советских войск в Германии. Служил начальником штаба, заместителем командующего танковой армией. С 1955 года генерал-лейтенант Шаповалов пять лет командовал 2-й гвардейской танковой армией. В следующий раз Иван Матвеевич отправился в Алексеевку с тяжёлым сердцем. Позвала горестная телеграмма – умер отец.
