подала я голос. — Георгия где-то носит, и кто-то его обязательно увидит. Тому, кто врет по пустякам, в большом не поверят.
— Тогда так, — кивнула Серафима, — скажем, мы уехали вечером… Юра, не помнишь, во сколько ты из машины звонил?
— В седьмом часу.
— Ну вот, скажем, что мы уехали отсюда в шесть, а вы остались. Циркач… умер в половине шестого. Дураку ясно, что если ты в шесть был еще здесь, то не мог в пять тридцать быть там. Выглядит все натурально: утром приехали, отдохнули, а к вечеру домой… мне ведь на работу…
— Да где его черти носят? — рявкнул Юрик и стал звонить.
— Может, к нему приехали по срочному делу? — не унималась Серафима.
— Ни одна живая душа не знает, что он здесь… Придурок, какую-нибудь глупость затеял…
Звонки ничего не дали. Серафима стала испуганно ерзать в кресле.
— Юра, может, уехать нам, а? Племяшка как привидение — в гроб краше кладут. Да и нам бы отдохнуть… Отпраздновать завтра можно…
— Ты девку-то вразуми…
— Не дура. Я ж все прочувствовала, как скажешь, так и сделаем. В запасе головы не держим. Отвези нас, а?
— Перебьетесь. Частника поймаете. Я брата дождусь.
— Ну и черт с тобой, — разозлилась Серафима. — Хотя Лике и правда плохо, а тебе бы ничего не стоило…
— Проваливайте, — отмахнулся Юрик.
— Давай еще разочек повторим, что ментам говорить. Видишь, волнуюсь я даже… — Лихой скороговоркой тетушка все повторила. — Все. Отбыли в шесть. Вы нас не повезли, потому что выпили. Если будут неувязки со временем нашего возвращения в город, скажем, долго на дороге стояли.
Юрик слушал вполуха, ему уже все заметно надоело. Тетушка хлебнула коньячку на дорожку и помогла мне подняться.
Только мы покинули особняк, как былая бодрость вновь вернулась, и я заметно ожила. Зашагала бойко, чем порадовала Серафиму.
— Чего несешься как угорелая? — все-таки поинтересовалась она.
— Телефон нужен.
— Так есть у тебя. Или нет?
— Я его в туалете утопила.
— Разумно. Хотя вещь дорогая. На почте должен быть телефон.
— Отсюда звонить нельзя. Нам надо в город как можно быстрее.
К счастью, шоссе здесь оживленное, соединяющее два областных центра. Очень скоро мы выгружались из “Жигулей” возле поста ГАИ, рядом с троллейбусной остановкой. Я увидела телефон и бросилась к нему. — Кому звоним? — спросила тетушка. — Ты знаешь кого-нибудь из, коллег Владимира Петровича?
— Знаю. Заместителя его, Петьку… А что?
— Надо, чтобы кто-то меня выслушал, не перебивая.
— Положим, Петька выслушает. Но за остальное не ручаюсь. Время позднее, на работе его может и не быть, а домашний телефон я не знаю. Придется Вовкиной Катьке звонить. Сама видишь: хлопотно и вилами на воде…
Тетушка набирала номер, я томилась рядом, и вдруг, припав ухом к трубке, едва не взвизгнула от нежданно обрушившегося на меня счастья: на том конце провода был Владимир Петрович.
— Вовка, ты ж в больнице, — удивилась Серафима.
— Давно сбежал. Говорил ведь: два дня, не больше… Живы? Рад, ей-Богу. Признаться, сильно беспокоился.
— А чего домой не спешишь?
— Дела поднакопились. Вас где носило?
Тут я выхватила трубку, слушать дальше их светскую беседу не было сил.
— Володя, старший Катков убил Циркача, — я назвала адрес. Он присвистнул:
— Как же он вас в живых оставил?
— Мы алиби, — я вкратце обрисовала ситуацию. — Сейчас Каток на даче в Красном. Можно устроить так, чтоб его там прихватили и заодно дачу как следует обыскали?
— И что найдут?
— Думаю, что-нибудь такое, что позволит упечь его в тюрьму.
— Занятно. Попробуем сделать… Где вас найти?
— Дома. Мы теперь не прячемся. Больше от меня ничего не зависело. Я разом почувствовала смертельную усталость. Возвращение в квартиру помню с трудом. Вошли, рухнули на диван и, как ни странно, уснули.
Разбудил нас верный друг. Долго и настойчиво звонил в дверь. Утро было хмурым, серым и по- настоящему осенним. Серафима, перепуганная и взлохмаченная со сна, бросилась открывать. Владимир Петрович прошел в комнату, занял любимое кресло и терпеливо ждал. когда мы умоемся и сварим кофе. Сон пошел мне на пользу. Я чувствовала себя почти хорошо. Чего не скажешь о верном друге: он имел вид человека, не спавшего как минимум сутки. Я вспомнила, что он сбежал из больницы, и забеспокоилась.
— Чего ты меня разглядываешь? — усмехнулся он. — Устал как собака, только и всего.
— Не тянул бы ты, Вова, — жалобно попросила тетушка.
Он допил кофе, отодвинул чашку и сказал:
— Каток арестован. По подозрению в убийстве Циркача. Его труп обнаружили в районном центре, и есть свидетели, что ребятки Катка вертелись по соседству…
— У него есть алиби?
— Есть, — кивнул Владимир Петрович. — Он заявил, что с девяти утра до шести вечера вы очень весело проводили время на даче. На вопрос, где брат, ответил, что тот отлучился по делам. Дачу обыскали…
— Да не тяни, ей-Богу, — разозлилась Серафима.
— Нашли труп Жорки. В гараже, в яме. Прикрыт досками. Кто-то сломал ему шею.
— Господи, помилуй. Юрка говорит, и мы подтверждаем: в шесть, когда мы покидали дачу, оба брата были живы и здоровы. Каток сам учил…
Владимир Петрович пристально посмотрел на Серафиму, потом на меня, невесело засмеялся:
— Не хотел бы я быть вашим врагом…
— Как Каток отнесся к смерти брата? — спросила я.
— А ему еще не сказали. Дает показания по подозрению в убийстве Правдина, ведет себя нагло. Называет вас свидетелями… Пусть увязнет поглубже, вот тогда и сообщат. Посмотрим, как он начнет выкручиваться. После вашего отъезда братья вдвоем остались. Свидетели есть, что несколько дней назад между ними произошла крупная ссора: Юрик пинал младшего ногами. Может, нарочно он братишке шею и не ломал, но в гневе вполне мог силушку не рассчитать. Так что дела у Катка неважные. Когда его познакомят с результатами вскрытия, ему будет не до смеха.
— А чего ж ты не рад? — удивилась Серафима. — Хана Юрику, одно из двух убийств на себя брать придется. Конечно, адвокаты много чего наплетут, но власти Юрика не жалуют. На нас ведь тоже жать нельзя: бабы. Припугнут — расколемся. Думаю, лет на семь мы с Юриком простимся.
— Где Жорка прячется, я сказал только вам, — вздохнул Владимир Петрович. — Кто убил?
— Как на духу, Вова, знать не знаем. Наверное, ребята Циркача. Может, сами как-то узнали, а может, и мы протрелались. Что с нас взять?
Тут Владимир Петрович повернулся ко мне:
— А ты что скажешь?
— Катку место в тюрьме. Если я не могу посадить его за убийство Циркача, значит, сядет за убийство брата.
— Лика, тебе придется давать показания в суде. Тебе придется поклясться говорить только правду и не
