мне сдалась. Поди, старая уже стала. И молодая-то была – змея. Правда, красивая. И то! А старая змея мне и подавно ни к чему.
Первого и единственного ведра ночной сгущенки хватило нам на всю зиму. Мы подсоединили к нему не только домашнюю электропроводку, но и никогда не бывший в эксплуатации электробойлер, который вдруг взял и заработал: прежде ему сроду не удавалось нагреть котёл, потому что по техусловиям для этого требовалось пять киловатт, выжать которые из дрянных внешних проводов мы не могли даже с помощью мощного повышающего стабилизатора. Точней, раньше мы всегда должны были выбирать между электробойлером и всем остальным, и всегда выбирали всё остальное – например, освещение, чайник и стиральную машину. Или – освещение, посудомоечную машину и обогрев аквариумов. Или – освещение, обогрев аквариумов и пылесос. Ни в одной из этих компаний электробойлеру не было места, а к ведру ночной сгущенки можно было подключить хоть сто электробойлеров, но у нас был всего один, и его оказалось вполне достаточно, чтоб перестать гонять дизельный «Китурами». Мы прекратили жечь вонючую соляру и стали жить хорошо и очень экологически чисто.
Не могу сказать, что мы тоже, как и другие, не попытались выяснить для себя принцип открытия деда Костика. Попытались. В общих чертах оно выглядело так. Ночью – но только не в полнолуние – густая тьма облепливается вокруг всех предметов, стекая по ним в землю (именно там, где ночи особенно темны, водится самый качественный чернозем, - утверждал дед Костик). Дело оставалось за малым – собрать тьму в подходящую ёмкость, тут же закрыв её крышкой, чтоб не расплескать по дороге. Для сбора тьмы деду Костику и служил ветряк: ночь стекала по его лопастям, под которые дед Костик знай подставлял вёдра. Работал он в полной темноте, отключая на это время всё домашнее освещение. Наполненные тьмой-сырцом вёдра старик отволакивал в сарай, где у него находился большой самогонный аппарат с центрифугой в комплекте. Центрифуга, служившая раньше для ускорения процесса брагообразования, стала теперь работать сгустителем тьмы. Дед Костик аккуратно сливал в неё вёдра свежей ночи, наощупь тыкал пальцем в кнопку «пуск» и на выходе получал лёгкую, но тягучую как расплавленный гудрон, готовую к хранению и употреблению ночную сгущенку. В сгущёном виде тьма уже не боялась света, разве что под прямыми лучами солнца черная поверхность тьмы подергивалась корочкой, а содержимое ведра уменьшалось в объеме.
Готовую сгущенку дед хранил в жёлтой полуцистерне с надписью «КВАС». Какими судьбами квасная бочка попала к деду Костику, мы не спрашивали: во многих хозяйствах нашей деревни есть подводные лодки, и на этом фоне глупо было бы интересоваться такими вещами, как ёмкость из-под кваса. Гораздо интересней было её содержимое. Даже от пластикового ведра с ночной сгущенкой тянуло такой мощью, что усомниться в потенциальных её возможностях никому не пришло бы в голову. Что касается квасной бочки, то рядом с ней мог находиться только сам дед Костик – никто, кроме него, не умел вытерпеть ни секунды подле ёмкости с тысячей литров ночного концентрата. Выстоять возле бочки, от которой несло ночным кошмаром в энной степени, не смог ни один доброволец, так что деловитое спокойствие деда Костика навевало мысли о том, что он водится с сатаной. Стали поговаривать, что дед Костик и вправду непростой старик, хотя доказательств против него ни у кого не было. Только за.
Дед Костик снабдил всех до единого потребителей ночной сгущенки специальными, изготовленными им самим, переходниками. На вид это были самоклеенные папиросные гильзы, в которые надо было засунуть концы проводов, чтобы затем погрузить их в ведро с темнотой. Почему нельзя было обойтись без бумажных гильз, никто не понимал, но дед Костик сказал: «так надо». Спорить с ним было бы глупо – в конце концов, кто ужинает деревню, тот её и танцует, а дед Костик дал Южнорусскому Овчарову возможность спокойно перезимовать. Так трудно ль было деревне засовывать провода в бумажные гильзы?
Рвануло ближе к апрелю. Точней, это случилось ранней ночью с 21 на 22 марта. Наш дом, расположенный к подворью деда Костика ближе остальных, качнулся как перед стартом и едва не оторвался от земли. Сам взрыв был абсолютно беззвучным; к тому же, он не сопроводился обязательной для взрывов вспышкой света. Наоборот: это была вспышка тьмы, которая разошлась кругами и пожрала деревню. На некоторое время исчезло всё – контуры домов и дальних крыш, абрис леса, силуэты столбов и деревьев. Когда тьма стала помаленьку рассеиваться и привычный рисунок панорамы в окне гостевой комнаты вернулся на своё место, в нём недоставало одной характерной детали: ветряка.
Это было первое, чего мы не увидели. Затем мы не увидели крыши дедова дома и угла сарая, в котором стояли бочка и центрифуга. Крольчатник и уборная, впрочем, оставались на месте.
Сам дед Костик исчез бесследно. Наутро после взрыва был обыскан каждый миллиметр дедова двора, но никаких останков – пусть даже самых микроскопических – обнаружено не было. Дед Костик как будто сгинул во тьме, концентрированием которой занимался в ту ночь точно так же, как и во все предыдущие ночи. Когда схлынул первый шок и начались разговоры, все пришли к единому мнению: дед Костик просто уснул возле центрифуги, проворонил процесс, и тьма сгустилась до точки самопоглощения.
Мы же почему-то уверены, что дело совсем в другом. Мы полагаем, что дед Костик в ту ночь сделал некое новое открытие. Мы думаем, что дед Костик, научившийся превращать тьму в свет, догадался, как делать тьму из света. И еще он наверняка догадался, что не он один догадался о том, о чем догадался. И тьма милосердно прибрала к рукам великого овчаровского изобретателя до наступления рассвета. Ведь это открытие, в сущности, лежало на поверхности: берёшь отвёртку и плоскогубцы и через полчаса запускаешь центрифугу в противоположном направлении - с противоположным содержимым. Полстакана концентрированного света и, как сказал бы сам дед Костик, пиздец Южнорусскому Овчарову и другим населённым пунктам.
Никто так и не успел спросить деда, сколько времени и на какой скорости должна вращаться центрифуга, чтоб, с одной стороны, тьма сгустилась до нужной концентрации, а с другой – чтоб она не успела – выражаясь словами деда Костика - ебануть. Никаких записей старик не оставил.
Кроме, разве что, одной. У меня на ладони лежит развёрнутая бумажная гильза-переходник. Дёд Костик дал мне её, когда одна из выданной мне пары упала и, как мне показалось, была раздавлена в коровьем дерьме возле дедова забора. Позже я нашла гильзу в кармане куртки. В карман попал снег, гильза расклеилась и развалилась. На её внутренней стороне было написано слово «ГИНИРАТОР». Как хочешь, так и понимай.
P.S.
ОАО «Дальэнерго» больше никогда не приезжало в нашу деревню снимать провода. Даже после того, как здесь – после исчезновения деда Костика – наскоро построили новую подстанцию и по проводам побежало нормальное привычное электричество. Дело в том, что за него по-прежнему никто не платил. Однако санкций не последовало. Объясняется это просто: на центральном въезде в деревню кто-то внёс исправление в дорожный знак, оповещающий путников о том, что они прибыли в населенный пункт «Южнорусское Овчарово». Поправка – в виде красной полосы из угла в угол знака – гласит, что деревня Южнорусское Овчарово осталась позади.
К нам действительно не всякий может добраться.
Дураки
В пасмурную погоду лед не блестит, а притворяется тихой водой. Поэтому кажется, что мотоциклы у нас ездят по морю как Христы. «Уралы» - мятые-битые, серо-буро-малиновые, на сто раз перекрашенные, с обязательным ящиком- гробиком вместо люльки – любимое транспортное средство местных рыбаков. «Уралы» разгоняются над водой и исчезают вдали. В Южнорусском Овчарове ни у кого нету люлек, только гробики. В гробиках лежат снасти для зимней рыбалки.
Залив в нашем месте широкий, не защищенный от ветра, так что поверхность льда, постоянно обдуваемая с севера, обнажается сразу после снегопада. Лёд остаётся голым почти до конца зимы, пока озверевший февраль не натащит из Охотоморья таких снежных тайфунов, что уже не справиться никаким ветрам. А в январе можно выйти на середину залива, найти вчерашнюю лунку, лечь животом над твёрдой водой и разглядывать медленных сонных рыб. Рыбаки у нас удят тоже с живота - разлягутся морской звездой вокруг большой проруби и лежат: головы к центру, ноги врозь. Верные «Уралы» пасутся поодаль. Термосы, коньяки, водки, стаканчики – морские звёзды привозят своё жизнеобеспечение в гробиках и ставят на лёд рядом с собой, на расстоянии вытянутого луча.
Хорошо лежать над рыбами.
Хорошо гулять над рыбами. Найдешь вчерашнее разводье и гуляешь вдоль. То ли плывёшь в воздухе, то ли летишь в воде. А параллельным курсом – под едва заметным глазу льдом – то ли летит, то ли плывёт, обгоняя тебя и разглядывая небо, здоровенная камбала. Можно схватиться с камбалой наперегонки, разогнаться и скользить, и какое-то время плыть-лететь синхронно с ней, но гонка продлится недолго: вскоре вдруг обнаруживаешь, что пытаешься обогнать собственную тень на дне, а камбалы нет, камбала как в воду канула.
Залив - сплошное мелководье. Летом здесь хорошо ловить креветок, а зимой пасти мотоциклы. Море совершенно безопасное, особенно если знать, где проходят донные течения. Но даже если и не знаешь, всё равно ничего страшного: перед тем, как течение взломает морской панцирь и растащит ледовые поля в разные стороны, примерно десять минут лёд будет предупредительно стрелять холостыми. Дураком надо быть, чтоб не успеть отбежать на безопасное расстояние.
В тот день мы
