скользили по льду довольно долго, до тех пор, пока не наткнулись на место чьей-то вчерашней рыбалки. Собственно, это и было целью нашего пробега по заливу: найти застывшее разводье или лунку, которая затянулась нетолстым – сантиметра три – прозрачным стеклом. Оптика от фирмы «Дед Мороз и компания» - лучшая в мире, да и сам Дед Мороз прекрасный стекольщик. Мы ложимся животами на море и, соорудив из ладоней антибликовое приспособление, приветствуем первый «улов»: здоровенную водоросль-ламинарию. Ламинария пронеслась под нами с такой скоростью, как будто опаздывала на работу. Вслед за ламинарией появилась какая-то рыбина, но рассмотреть её мы не успели. Можно было бы сказать, что рыба проскочила в наших экранах со свистом, но в абсолютное беззвучие визуального ряда свист не вписывается даже сравнением. И тем более неожиданным стал чей-то голос (глас с небес в нашем случае), когда, занятые разглядыванием подлёдного трафика, мы совсем не заметили, что сами сделались объектами наблюдения.
- Вы так ничего не поймаете. У вас там лёд внутри.
Над нами стоял человек в тулупе и цветастой женской шали. Он доброжелательно улыбался. На плече у него подобием байдарки лежала крупная кета, которую он поддерживал левой рукой за зубастую пасть. В правой руке у человека был детский калейдоскоп.
- Вот, - сказал он, показывая нам калейдоскоп, - трубочку нашёл. В неё можно смотреть куда хочешь.
- Зачем? – спросили мы тактично.
- А тогда всё как звёзды, - ответил он и протянул нам игрушку, - хотите попробовать?
Отказываться было неудобно. Мы по очереди посмотрели на звёзды и вежливо вернули калейдоскоп собеседнику. Улыбаясь и не покладая кеты, тот принялся рассматривать небо.
- Очень красиво. Очень красиво.
Зима – не сезон для кеты. Зимой ловят навагу, корюшку, камбалу и селедку.
- А как вам удалось кету поймать? – спросили мы.
- Повезло, - ответил человек и пошевелил бревно на плече, - А вы кто?
- Живём здесь.
- Городские, что ль? Давно в Овчарове?
- Три года.
- У, - сказал он, - новенькие. Хотите, отдам?
- А вы как же?
- А я рыбы не ем. Кальмаров еще туда-сюда, креветок, а рыбу – не. Я её только разделывать люблю.
- Так продать же можно? Давайте мы у вас купим.
Человек с калейдоскопом посмотрел на кетину.
- Не хочу, - ответил он, - или так берите, или я пошел.
- Хорошо, - сказали мы, - давайте.
- Что давайте? – удивился человек.
- Рыбу, - ответно удивились мы.
- Рыбу?! – воскликнул он, - почему?!
- Так вы же сами предложили, - растерялись мы, - только что.
- Ах, ну да, - закивал головой собеседник, - предложил. А теперь передумал, - и засмеялся так, что не удержал кету. Она соскользнула с его плеча и упала на лед.
- Давайте так, - сказал он вдруг с совершенно нормальным, недурашливым выражением лица, - пойдём ко мне, я рыбу разделаю, вы её пустую заберёте.
- Как это?
- Вам тушку, мне кишки, - человек в шали говорил с нами терпеливо, как будто мы были идиотами.
- Зачем вам кишки?! – мы были преисполнены недоумения.
- Выкину.
- Тогда почему?..
- А может, там кольцо внутри, - сказал он, - может, там внутри кольцо с изумрудом.
Марина Владимировна говорит: да они тут все дураки.
«Как?» - «Да очень просто: все по очереди. Прямо в буквальном смысле».
Марина Владимировна всегда всё знает. Работа такая: три человека придут в магазин за гипсокартоном, кафелем или фанерой на 12, а остальные 97 – поговорить. Мы тоже в тот раз зашли поговорить. Больше, конечно, поздороваться – всё равно рядом были – но и поговорить тоже.
- Тут дед перед вами был, - говорит Марина Владимировна, - думала, сдохну. Сорок пять минут как с куста, трындел и трындел. Всякую фигню. Дурак, блин.
- Ну мы тогда пошли, - смеемся мы, - отдохни.
- Э, - говорит Марина Владимировна, - вы-то как раз пусть.
Ну, пусть так пусть. Нам всё равно было ждать, пока почта откроется с обеда.
- Зимняя забава такая, - говорит Марина Владимировна, - ага. Рыбалка и дурак. Нас с Петечкой зовут поиграть. Прокофьевы, соседи, не слева которые, а с железной крышей дом. У них тоже собираются.
- Ходили?
- Да один раз, - Марина Владимировна берёт зазвонивший телефон: «Ламинат по каталогу, с предварительным заказом. Да. Пожалуйста!», - ну, это нечто! Невозможно же каждый вечер ерундой страдать.
Мы тоже кое-что слышали. Ещё бы. Дурак в Южнорусском Овчарове иной, совсем не такой как везде. Овчаровцы играют в дурака серьезно, шестью колодами, одна партия иногда затягивается на несколько дней, а на проигравшем ездят верхом по деревне.
- Необязательно, - говорит Марина Владимировна, - у Прокофьевых не ездят, у них, кто проиграет, идёт к церкви побираться. Не хватало, чтоб я или Петечка там оказались, ага.
- В смысле?! Как побираться?
- В прямом. Заставят в говно нарядиться, а сами у «Антонии» стоят, ржут и фотографируют.
- Шуточки.
- А у Петренок, - Марина Владимировна опять берёт телефон: «Если больше чем на пять тысяч, скидка десять процентов, да, есть, приезжайте», - у Петренок проигравший на лопате катается. А у ваших соседей, с грибами которые…
- У них тоже играют?! – мы были в полном изумлении, - так что, туда не за самогоном ходят?!
- Может, за самогоном тоже, - говорит Марина Владимировна, - но вообще-то, играют.
Вот это да. Понятно теперь, почему у тёти Гали с дядей Васей свет в доме всю ночь горит, а за молоком если к ним идти, то или рано утром, или не раньше трёх.
- Так чем у них проигравший расплачивается?
- Жизнью, - говорит Марина Владимировна. И поспешно добавляет, глядя на наши вытянутые лица: - ну, нет, на самом деле, не так всё страшно.
- Йопт, - говорим мы.
- Ну да, - кивает Марина Владимировна, - оно самое. Но тут дело в том, что дуракам везёт.
- Всем? – зачем-то спрашиваем мы.
- Без исключения, - Марина Владимировна явно наслаждается произведенным на нас впечатлением, - Вы сейчас куда?
- На почту, потом домой.
- Давайте созвонимся вечером, - говорит Марина Владимировна, - идея есть.
У неё всю дорогу идеи.
Кстати, никакого кольца в дураковой рыбе не оказалось. Дурак – по нашему наущению и с помощью нашего же ножика – разделал кету прямо на льду. Обследовав рыбий кишечник, он обтер нож и руки об лёд и зашагал к берегу, насвистывая государственный гимн. Мы подобрали кету и, ругаясь на рыбью пачкотню, отправились домой, намереваясь заехать по пути на почту и в строительный магазин. Когда мы еще шли к берегу, за нашими спинами уже вовсю горланили чайки, налетевшие на требуху.
- Идея, - сказала Марина Владимировна тем же вечером, - идея такая: что нам мешает попробовать?
Да ничего нам не мешало. Они с Петром Геннадьевичем уже и карты купили. Шесть колод.
Шесть колод и никаких пар. Каждый играет сам за себя. Это только кажется сложным, но на самом деле, вовсе нетрудно запомнить, что пять козырных тузов лежат перевернутыми у кого угодно, только не у Петра Геннадьевича, к которому мне было заходить – понятное дело, с козырных десяток, потому что все шесть козырных валетов и все шесть козырных дам собрались у меня. У меня же были и козырные короли, но не все, а лишь четверо; шанс все же был велик, четыре против двух. Вдобавок, шестой туз тоже был у меня. Петр Геннадьевич сграбастывал всё, но когда дело дошло до королей, мне стало ясно, какая чудовищная ошибка была допущена мною. У меня совершенно вылетело из головы, что пачка карт, лежавшая слева от меня, тоже принадлежит мне. А содержимое той пачки было таким ничтожным, что впору кингстоны открывать.
- Оппа.
- Оппа! – радостно засмеялись остальные игроки, - а кто тут у нас дура?
В окнах уже было синее. Никто не заметил, как наступило утро.
- Быстро сыграли, - сказала Марина Владимировна, - но всё равно долго. В следующий раз надо часа в два прерваться, максимум. Не переживай, Лор!
Но мне и не переживалось.
Странным вспоминается то утро. Тяжелая после бессонной ночи голова одновременно ощущалась пустой и гулкой, хотя множество мыслей крутилось в ней хаотично, по- броуновски сталкиваясь лбами и отскакивая друг от друга. Мысли были не слишком мудрёными. Они являлись скорее констатацией фактов, выхваченных из действительности, и в то же время имели собственные, независимые от содержания, форму, цвет и звук. Например, мысль «окно» была зеленоватой, с коричневыми прожилками, но звучала глухо и казалась вытянутой в длину. И наоборот: длинная сложная мысль «садимся в машину» выглядела как плоский квадрат, перечеркнутый по диагонали сиреневой змеёй с сапфировыми глазами. «Дорога» оказалась шипящей, золотистой и сверкающей спиралью; собственный дом (мысль: «дом») каким-то образом уютно совместился с представлением о некой белой полусфере, поросшей беззвучным мхом. Необычная игра увлекала: хотелось бесконечно смотреть по сторонам и разглядывать предметы, людей и природу, хотя сама мысль «игра» звучала в голове тремя короткими звонками (капитан покинул борт судна) и казалась кучей гниющих водорослей. «Надо поспать», - прошуршало в моей голове осенними листьями, над которыми тут же поднялись и зависли в воздухе семь алюминиевых рыб.
До трёх часов наш сон никто не потревожил. В четыре мы посадили в машину собаку и поехали на море. Было тепло и очень солнечно. Голова моя тоже была уже вполне ясной и солнечной. На льду залива, по случаю воскресенья, раскинулось множество морских звёзд, поодаль от которых мирно паслись мотоциклы. Зимнюю удочку мне дал Петр Геннадьевич, а коньяк у нас имелся свой.
