ситуативным сравнениям.
Чехов продолжал исследование их изобразительно-выразительных возможностей, экспериментируя с формой оборотов.
В рассказе 'Кулачье гнездо' (1885) писатель пробует варианты.
Вот первый из них: 'Тут торчат пни да редеет жиденький ельник; уцелело одно только высокое дерево - это стройный старик тополь, пощаженный топором словно для того только, чтобы оплакивать несчастную судьбу своих сверстников' [С.3; 436].
Гипотетическая ситуация яркой, зримой картины не создает и почти утрачивает собственные свойства, предположительность оборота не простирается далее морализаторского олицетворения.
В еще более слабой позиции оказывается союзная связка 'словно' в следующем примере:
'Наниматели нагибаются и входят в маленькое каменное строение с тремя решетчатыми, словно острожными, окошечками' [С.3; 437]. В этой конструкции союз 'словно' по сути тождествен союзу 'как' и формирует самое обычное, не ситуативное сравнение. В то же время легкий оттенок ситуативности здесь присутствует, обеспечиваемый контекстом. Герои входят в строение - словно в тюрьму.
Работая над рассказом 'Сапоги' (1885), писатель делает попытку ввести в текст гипотетическую ситуацию без сравнительного оборота, без уже привычных нам союзных слов:
'И, глядя на его испуганное лицо, можно было подумать, что на него свалилась штукатурка или что он только что у себя в номере увидел привидение' [С.4; 7]. С.38
В этой конструкции нетрудно узнать несколько видоизмененный оборот типа: 'У него было такое испуганное лицо, словно (точно, как будто) на него свалилась штукатурка или он только что у себя в номере увидел привидение'.
Последний пример из чеховского текста, думается, показывает, что в данном случае писателя интересовал не сам сравнительный оборот, а возможность эстетической игры с гипотетической ситуацией. Причем здесь две таких ситуации, и они оказываются 'синонимичными', в равной мере способными вызвать у фортепианного настройщика Муркина испуганное выражение лица.
Подобный прием 'обхода' привычного оборота видится и в следующем примере:
'- Это я-с! - начал жалобным голосом Муркин, становясь в позу кавалера, говорящего с великосветской дамой' [С.4; 7].
У Чехова приведенная конструкция могла бы выглядеть иначе: 'словно (точно, как будто) кавалер, говорящий с великосветской дамой'.
В обоих случаях имеет место отсылка к какой-то иной ситуации, но конструкции, использованные писателем, значительно ослабляют оттенок гипотетичности.
Рассказ содержит еще один пример отсылки к иной ситуации: 'Целый день ходил он по городу, настраивал фортепиано, и целый день ему казалось, что весь мир глядит на его ноги и видит на них сапоги с латками и с покривившимися каблуками!' [С.4; 9].
Ощущение иной ситуации здесь также ослаблено и, может быть, заслонено тем, что повышенное внимание мира к ногам настройщика было не реальным, а кажущимся.
Однако у художественного текста свои законы. И читатель на мгновение все же представляет себе мир, который глядит на сапоги Муркина.
Соотносятся две ситуации: действительная, отвечающая описываемой в рассказе реальности, в которой скорее всего мало кто обращает внимание на обувь Муркина, и - предполагаемая настройщиком, не гипотетическая, а именно предполагаемая. Герою 'кажется'.
Оттенки, быть может, не слишком значительны, но все же вполне различимы.
Рассказ 'Нервы' (1885) дает любопытный пример соединения в одной фразе двух освоенных Чеховым приемов, старого и нового: 'Ему показалось, что над его головой кто-то тяжело дышит, точно дядя вышел из рамы и склонился над племянником...' [С.4; 13].
Слово 'показалось' ослабляет эффект достоверности иной ситуации, однако от этого она не становится менее зримой.
В другой конструкции из того же рассказа, на первый взгляд, предстают старые принципы: 'Он позвонил еще раз, и словно в ответ на его звон, зазвонили на погосте' [С.4; 14].
Но контекст наполняет оборот значением 'показалось'.
Под этим знаком воспринимаются и как будто бы совершенно определенные утвердительные фразы: 'В коридоре было темно, и из каждого угла глядело что-то темное' [С.4; 15]. С.39
Герою, находящемуся 'под свежим впечатлением только что пережитого спиритического сеанса', действительно к а ж е т с я: 'Ваксин повернулся лицом к косяку, но тотчас ему показалось, что кто-то слегка дернул его сзади за сорочку и тронул за плечо...' [С.4; 15].
Чехов словно задумал художественный эксперимент, в котором заинтересовавший его эффект 'кажимости' проявляется очень активно и мотивирован сюжетно.
Рассказ 'Дачники' (1885) по-своему развивает этот эксперимент: 'Из-за облачных обрывков глядела на них луна и хмурилась: вероятно, ей было завидно и досадно на свое скучное, никому не нужное девство' [С.4; 16].
Предположительное 'вероятно' подчеркивает, выдвигает на первый план гипотетическое начало.
Нетрудно заметить, что вместо 'вероятно' вполне можно было бы поставить 'точно', 'словно', 'как будто'.
Связь с базовой сравнительной конструкцией очевидна.
В следующем примере обнаруживаем старую форму:
'Луна, точно табаку понюхала, спряталась за облако. Людское счастье напомнило ей об ее одиночестве, одинокой постели за лесами и долами...' [С.4; 16].
Вторая фраза могла бы быть присоединена к первой союзами 'словно', 'точно', 'как будто' - у Чехова есть такие развернутые и построенные по тому же принципу конструкции.
Опустив в данном случае союз и превратив гипотетическую часть оборота в отдельную фразу, писатель избежал 'нанизывания' однотипных конструкций и придал последней фразе полную определенность, однозначность. Ситуация подается так, словно (характерно, однако, что все равно не избежать этого оборота, пусть - при интерпретации) ночному светилу в действительности свойственна рефлексия, которая оказывается как бы его органическим свойством и принимается как само собой разумеющееся. Раньше подобное могло высказываться у Чехова лишь в предположительной форме. Перед нами явление, отмеченное еще П.Бицилли: предметам 'приписано то, что поэт д е л а е т с ними'.
Третий ситуативный оборот в этом рассказе также связан с луной:
'Из-за облака опять выплыла луна. Казалось, она улыбалась; казалось, ей было приятно, что у нее нет родственников' [С.4; 17].
Как уже отмечалось ранее, вводное 'казалось' очень близко формам 'словно', 'как будто', 'точно', именно оно здесь создает эффект ситуативности, двоения описываемой картины.
В трех приведенных примерах интересны не олицетворения, уже в чеховские времена не воспринимавшиеся как нечто оригинальное и новое. Интересна игра повествователя с предположительными конструкциями, каждая из которых заключает в себе микросюжет. Причем в последнем случае писатель подчеркивает 'кажимость' эмоций, приписываемых луне, по сути - обнажает использованный только что прием. С.40
Можно сказать, что происходящее с луной выстраивается в некий сюжет из трех эпизодов, представляющий собой своеобразную оценочную параллель происходящему на земле.
Повествователь приписывает небесному персонажу определенные чувства, реакции на то, что он видит внизу. В первом случае это делается в мягкой, 'щадящей' форме и предваряется предположительным 'вероятно'. Повествователь словно стремится угадать 'чувства' луны (как видим, и здесь не уйти от данного оборота, подчеркивающего условность искусства). Затем с полной мерой уверенности, без малейшего оттенка предположения, передает 'эмоции' светила, которое выступает как субъект чувствования.
В последнем из трех эпизодов повествователь предлагает любопытную смену ракурса.
Дважды повторенное 'казалось' как бы поровну распределяет читательское внимание между луной, которая уже предстает в качестве объекта наблюдения, и тем субъектом, которому 'казалось' - будь то повествователь, незримо присутствующий в описываемой действительности, или один из героев, удрученный внезапным и обременительным приездом родственников.
