В какой-то момент Витька остановился и из озорства тряхнул одну из вишен - серебристые брызги воды веером посыпались в разные стороны. Ух-х-х!!! Это была последняя обжигающая влага - вверху, среди изумрудных шевелящихся листьев, как фотовспышка, мелькнуло солнце: день обещал быть жарким.
Откуда-то из-за дома послышались удары топора: там, на тополевой колоде, брат рубил спиленные ветки. Древесина у яблони прочная, тяжелая, и Григорий, порубив, пошел в сарай за пилой. Витька видел, как он шел, на ходу снимая рубаху.
Лягушек попадалось немного, зато все они были жирнющие, аппетитные. Будь сам Витька сомом, у него бы такая наживка не залежалась! В вишнях лягушкам самое раздолье: по вечерам здесь самый плотный туман, и больше всего роится мошкары. А днем сюда прячутся от жары надоедливые мухи.
Дойдя до крайнего дерева, Витька обратил внимание: на соседском заборе, где уже сейчас вовсю припекало, застрекотал первый за все утро кузнечик. Отсюда начиналась картофельная делянка, где тоже водятся лягушата, но ботва настолько перепуталась, что ходить между борозд, не наступая на плети, было очень трудно.
Витька остановился и, повинуясь озорному ребяческому порыву, широко открытыми глазами взглянул на Солнце.
Ослепительная волна света моментально резанула по глазам, причинив острую физическую боль. Ультрафиолетовые иголки заплясали по роговице, заиграли бешеными оттенками лилового. Парень испуганно зажмурился, и Солнце сразу же покраснело, превращаясь из опасного белого диска в пушистый махровый цветок. Витька хорошо видел, как раскрываются его малиновые лепестки - пять, десять секунд, двенадцать, а затем все потемнело и исчезло.
Он открыл глаза и, улыбнувшись каким-то своим мыслям, подумал: 'Сегодня обязательно искупаюсь'.
5.
Часа в четыре пополудни на калистратовской скамейке собралась местная молодежь: Павлик Голынин, Чеграш, Любка Царькова, Лева Калистратов и двое парней из поселка. Гостям лавочки не хватило, и они уселись рядом на корточки. Курили.
Через пару дней Лева собирался отметить свое восемнадцатилетие. Праздник боль-шой, ответственный, и ребята обсуждали его уже не в первый раз.
- Три пузыря водяры я поставлю, - важно рассуждал именинник. - Хватит нам? Сколько человек придет?
После некоторой паузы отозвался Павлик.
- Да все, кто здесь, и придут. Кто еще-то? - Он был самым молодым в компании.
- Любаш, ты кого-нибудь приведешь?
Любка неопределенно тряхнула кудряшками. Ей нравилось, что старшие парни с ней советуются.
- Не знаю... Маринку можно позвать. Со Светкой. Позвать?
- Муравьевских, что ли? - Лева сам знал, что муравьевских, но хотелось что-нибудь такое сказать.
- Ну, - буркнула Любаша.
- А этих-то зачем звать?! - запротестовал Павлик. - Ладно бы своих еще...
Любаша-язва ехидно заквохтала:
- Ой-ой-ой! Это кто ж это не свои? Не надо, Павлуша, пожалуйста. Мы все видели, как ты с Мариночкой кадришься.
Это было своеобразным юмором. Павлик действительно недолюбливал соседских девок: вечно они издевались над его неуклюжестью. Особенно Маринка.
- Не пи...
- Пашка, кончай! - не выдержал Чеграш. - Тебя не спрашивают.
- Кадришься ведь, скажи?
- Заткнись, а?
- 'Бэ'! Тоже витамин. 'Цэ' - тоже не отрава, - жестко отрезала Любаша.
С ней было трудно разговаривать. Старшие ребята относились к ней покровительственно, а младшие предпочитали не связываться. Несмотря на 14 лет, Любка славилась по всей округе своей независимостью и вызывающими манерами. Она уважала Левиных ровесников, но никогда не боялась их. Она всегда умела за себя постоять.
- Ладно, хватит, - именинник нетерпеливо махнул рукой. - Значит, еще двое. Надо отдельно кислятины докупить - девкам.
Чеграш развел руками:
- Сделаем... - И, повернувшись к Любке, уточнил: - Они точно придут?
- Ты сомневаешься? Им только про какую халяву скажи.
Слева от сидящих, со стороны автобусной остановки показалась девушка в длинном платье с толстой заплетенной косой. Внимание молодежи сразу же переключилось на нее.
- О! Врачиха с работы идет!
- Может, ее позвать, а? - сумничал Лева. - Вдруг кому плохо станет после бухла. А, мужики?
Вместо мужиков опять выступила Любаша.
- А Павлик не будет против? Она ведь тоже не из нашей компании.
- Павлух! - Чеграш фамильярно обнял приятеля за плечо. - Ты не возражаешь против врачихи? Может, сгоняешь, пригласишь?
Компания залилась счастливым смехом. Засмеялся даже Павлик, представив себе нелепость ситуации.
Между тем Вера проходила мимо сидящих. Тропинка, по которой она шла, находилась на отдалении от дома Калистратовых, поэтому здороваться с ней никто не стал. Все только на минуту притихли.
- Во идет! - пробубнила Любка, - Уставилась себе под ноги - в упор никого не видит.
- Оттого, что городская, - пояснил Лева. - Городские привычки. Там сейчас такие толпы на улицах - только под ноги и смотреть.
...Некоторое время сидели молча, глядя на удаляющуюся фигурку 'врачихи'. Вера шла какой-то семенящей, торопливой походкой, действительно не по-деревенски. Пару раз споткнулась обо что-то, потерла ладонью туфлю и вскоре пропала за большой раскидистой ивой.
Наконец Чеграш не выдержал. Сплюнув сквозь зубы, с чувством произнес:
- Не уважаю врачей. От ихней медицины только вред один.
- Почему вред? - возразил Павлик. - Лечат же простуды.
- Чего-о? Простуду не лечат, простуда сама проходит! Полежал два дня в койке и все. А у этих начинается: анализы им сдавай...
Любаша хихикнула.
- Нет, серьезно. Какая польза-то?
- Кольку Резчикова она вылечила? Вылечила, - Лева опять напустил на себя солидность. - Моей матери рецепт от сердца выписала? Выписала. Говорит, ничего, помогает.
- Да ну, ерунда, - махнул рукой Чеграш. - Вон смотри, Витек вышел.
Общество заволновалось. Когда обсуждали день рождения, про Витьку как-то забыли. Он вообще держался особняком - редко гулял вместе со всеми. Девки его сторонились; не смеялись, как над Голыниным, но и дружбу не водили. Странный он.
- Здорово, Витёк! Как рыбалка?
