либо лично, либо при посредстве.
— Хорошее окружение! — иронично отозвался Виктор.
— Время такое было, — списал на время Сергей, как списывают и все прочие.
Виктор задавал еще вопросы.
— Я строителем работал когда-нибудь?
— Нет.
— В футбол играл?
— Разве только в детдоме. На физкультуре.
— Животные в доме есть?
— У тебя на них аллергия. В смысле — на кошек и собак.
— Да? Не замечал. И лошади не было?
— Нет. Ты сроду на лошади, насколько я знаю, не сидел, — отвечал Сергей.
— А что мы тут разговариваем? — спохватилась Ксюша. — У нас самолет вечером, в восемь часов! Собирайся, Витя!
— Что, и билет взяли?
— Конечно.
— По какому документу?
— По паспорту, — Сергей выложил на стол паспорт. — Восстановить с нашими связями — плевое дело.
Виктор раскрыл его, рассматривал.
— А кто такой Мушков? — спросил он.
— Понятия не имею, — сказал Сергей. — Ксюша, ты не знаешь?
— Никогда не слышала. А кто это, Витя?
— Сам не знаю.
Татьяна пошла в хлев — задать корма Тишке.
Сказала ему:
— Ну все, хватит. Сегодня же приглашу Митрюхина, пусть тебя режет. Хоть ты и хороший, а все равно свинья. А свинье свинская участь, понял? Сожрут тебя. Обидно? А почему? Чем ты лучше других? Других свиней режут, а тебя до старости кормить? До естественной смерти? И кому от этого польза? Тем более — станешь старый, будешь болеть, мучиться, а тут чик по горлу — и даже не заметишь. Митрюхин хорошо режет, ты не бойся. Он, говорят, не ножом и не топором, а такое у него длинное шило. Он им сунет в сонную артерию — и все. И отправишься в свой свинячий рай, прости меня, Господи. Надо, что ли, лампу опять проверить…
Она долго уже отсутствовала.
Она знала, что Георгий, то есть Виктор, будет ее разыскивать, чтобы проститься. И зайдет сюда.
Она знала, как поступить.
Если он сейчас уйдет от нее, все помня о ней, это больно. Пусть уйдет без памяти. Ты человека помнишь, он тебя нет — это все равно что человек умер. А об умершем можно лишь тосковать, но нельзя надеяться на его возвращение. Тосковать Татьяна была согласна, надеяться — нет. С ума сойдешь.
Она разожгла лампу.
Увидела в щель: Виктор идет к хлеву.
За ним, ни на шаг не отставая, шла Ксюша.
— Татьяна! — окликнул Виктор.
Татьяна промолчала.
Виктор открыл дверь, заглянул, увидел Татьяну, вошел.
А Ксюша, зажав нос, закричала:
— Виктор, выйди оттуда! Ты провоняешь весь! Ужас!
И, не в силах стерпеть запаха, отбежала от хлева.
— Ну что ж, Таня… — сказал Виктор.
— До свидания, всего хорошего, — заторопилась Татьяна. — Вы бы забрали все свое. Машину, другие вещи. Велосипеды у пацанов можете взять в счет денег.
— Не стыдно тебе? Ты знаешь, я бы остался… Но каждый человек должен жить своей жизнью, а не чужой.
— Зачем вы мне это говорите? Не надо мне ничего говорить! Слава богу, не дура, все понимаю! — говорила Татьяна, не поворачиваясь к Виктору.
Лампа стояла перед нею на ящике, из форсунки выбивалось небольшое пламя.
Татьяна схватила лампу, подкачала несколькими резкими движениями, направила на Виктора, тот отшатнулся. Она подскочила ближе, почти опаляя лицо.
Виктор ударился спиной о стену, осел. Закрыл глаза.
Все, как обычно.
Татьяна погасила лампу, ждала.
Тихонько постучала Виктора по щекам.
Он открыл глаза.
— Здравствуйте, — сказала Татьяна. — Объясняю: вы потеряли память. Оказались здесь, у посторонней женщины, то есть у меня. Но вам повезло, вас нашли ваша жена и ее брат. Они вас ждут.
— Хватит дурить, Татьяна, — сказал Виктор. — Все я помню. Какие-то эксперименты проводишь. Зачем?
— Чтобы ты меня забыл. Хотя — и так забудешь.
— Таня… Ты не представляешь, как я благодарен…
— Слушайте, езжайте уже! — закричала Татьяна.
Виктор не понял ее грубости, даже слегка обиделся. Он просто не знал, что нет для женщины ничего нестерпимей, чем благодарные слова мужчины при уходе. Когда он ругается на пороге, проклинает и обвиняет во всех грехах — это понятно, это обидно, но не оскорбительно. А когда вот так вот рассусоливает — дескать, ты славная, хорошая, но… — убить хочется. И задать вопрос: если я такая славная и хорошая, чего же уходишь?
Ехали в машине (Сергей нанял такси до самого аэропорта), сидели в зале ожидания, летели в самолете — Виктор все спрашивал и спрашивал, желая узнать о себе как можно больше. А Ксюша не сводила с него глаз и постоянно держала его за руку, что Виктору было не только не стеснительно, а очень даже наоборот: он видел, что все окружающие смотрят на Ксюшу — хороша женщина! Стройная, стильная, голову держит высоко, а глаза той самой глубокой голубизны и загадочности (с темноватыми тенями на веках, что делает их еще глубже), какая заставляет мужчин чуть ли не скрежетать зубами: “Почему не моя?!”.
Прилетели.
На автомобиле с затененными стеклами отвезли Виктора под Сарайск, где было его поместье в элитном поселке — среди прочих таких же теремов.
— Неплохо живешь, а? — спросил Сергей зятя.
Виктор оглядел дом и пространство перед ним: дорожки, елочки, декоративный пруд. Ему понравилось. Спросил только:
— Сам делал?
— Ты-то? Ты, извини, хоть и детдомовский, а не приспособленный ни к чему. Гвоздя вбить не умеешь. Если и работал руками, то когда своим дзюдо занимался. Ладно, отдыхай, наслаждайся, а завтра я к тебе целый консилиум привезу. Лечить тебя будем. Новейшими методами.
Ксюша при слове “наслаждайся” даже вздрогнула.
Она ждала ночи.
Она надеялась, что ночь все поставит на свои места.
И все было, в общем-то, славно, хорошо, бурно. Но когда утром Сергей, живший в этом же доме на третьем этаже, спросил томно-утомленную и сладко потягивающуюся сестру с родственной
