фамильярностью:
— Ну, что? Накушалась секса? — она ответила:
— Накушалась. Но как-то все по-другому. Будто с чужим мужчиной переспала.
— Мужчина-то ничего?
— Более чем!
— Ну и слава богу, — порадовался брат за сестру.
Приехал консилиум: доктор медицинских наук, психиатр, главврач клиники, и два кандидата. Говорили они с Виктором долго, подробно обо всем расспрашивали. Особенно интересовались огнем:
— Значит, как только вспышка или пламя — все забываете?
— Забывал. А последний раз не подействовало.
— При каких обстоятельствах? Огонь возник неожиданно или вы его видели заранее?
— Вообще-то видел.
Виктор усмехнулся каким-то своим мыслям.
Врачи насторожились:
— Еще какие-то детали?
— Она хотела, чтобы я ее забыл, — сказал Виктор, не глядя на врачей и как бы не им объясняя, а себе. — Но, видимо, я этого не захотел. Поэтому и не отключился.
— Кто — она?
— Это вас не касается.
Врачи переглянулись.
Вывод консилиума оказался таким же, к какому пришел чиховский психиатр Кобеницын: органических нарушений нет, это видно без всяких томограмм и энцефалограмм, классический случай ретроградной амнезии, возникшей по причине аффекта, связанного, скорее всего, с огнем; показаны психотерапевтические беседы и общеукрепляющее лекарственное лечение.
— Витамины, что ли, пить? — спросил Сергей, которому врачи повторили свой диагноз.
— В том числе, — ответил главврач и сделал значительную паузу, означающую, что разговор окончен и неплохо бы теперь получить гонорар.
Каковой и был незамедлительно получен.
В тот же день, вечером, состоялся высочайший визит губернатора Затыцкова, следовавшего в свои угодья на берегу реки Волги. Случай, конечно, беспрецедентный, но Виктора не хотели никуда вывозить, чтобы его не видели не только посторонние люди, но даже и сотрудники губернаторского аппарата.
Губернатор обнял Виктора и слегка прослезился. Очень уж его нервировала неопределенность с проклятыми деньгами для министра, а теперь — хоть какая-то ниточка.
Но ниточка никуда не вела: Виктор еще ничего не вспомнил. С губернатором общался очень уважительно, понимая, кто он. Но только понимая, не более. Затыцков, заметив это, разгневался:
— Что ты меня рассматриваешь, как клоуна в цирке?
— Амнезия, — негромко сказал Сергей, оправдывая зятя и надеясь, что врачебный термин подействует на простонародного губернатора, который очень уважал все научное и сам был доктором экономических наук, хотя диссертацию, естественно, не писал и даже не скрывал этого, говоря остепененным экономистам: “Я, в отличие от вас, лохов, экономику на ощупь знаю, а вы мне формулы тычете!”.
На этот раз ученое слово не произвело эффекта.
— Какая амнезия? Он папу-маму может не помнить, а меня — должен помнить!
На этом рассерженный губернатор свернул визит.
— Амнезия! — сановито бурчал он, сходя с крыльца дома. — Я тоже полмиллиона украду и скажу, что амнезия!
— Лучше бы уж он украл, — заметил пресс-секретарь Затыцкого, умница и эрудит Дмитрий Башловитый.
Губернатор вспомнил суть проблемы и согласился:
— Да уж. Не обеднели бы…
Виктор все выспрашивал у Сергея, каким он бизнесом занимался. Но Сергей так и не смог объяснить ему.
— Ну, дела делаешь, с людьми встречаешься.
— Какие дела, с какими людьми?
— Откуда я знаю? Я при тебе всего лишь консультант по пиару, имиджу и общим вопросам. Да еще статьи пишу за тебя в газеты. Ты же у нас публицист. Будущий лидер областного отделения партии.
— Какой?
— А какая будет правящей к следующим выборам.
— Хорошо. Но в какой сфере у меня бизнес — хотя бы приблизительно?
— Да во всех. В человеческой, я бы сказал.
— То есть?
— Ну, решаешь вопросы.
— Какие?
Сергей не знал, что ответить.
Суть в том, что в России помимо людей, занимающихся действительно практическим бизнесом, то есть спекулирующих нефтью, газом, продуктами, лекарствами, ширпотребом, алкоголем (не путать с производством вышеназванных вещей, это не бизнес, а именно всего лишь производство, на нем сидят другие люди), есть огромное количество предприимчивых господ, которые “делают дела” в чистом виде. Они ничего не производят, не продают и не покупают, они даже не выращивают деньги из собственно денег. Им их дают. За что? А за то, как правильно выразился Сергей, что они “с людьми встречаются”, “решают вопросы” и “утрясают проблемы”.
А еще Виктору захотелось вдруг найти маму.
— Какую маму? — удивилась Ксюша. — Ты же сирота!
— Это ясно. Но не от плесени же я завелся, от женщины родился.
— Ты уже пробовал выяснить, в детдоме не нашли никаких документов.
— Еще попробую.
И Виктор уговорил Сергея свозить его в детдом.
Детдома не оказалось: здание обветшало, его снесли, чтобы построить новое. И построили, но в другом месте и с другим персоналом, потому что прежние работники были местными и сниматься с родовых гнезд не пожелали.
Отыскали бывшего директора детдома Яковлева Романа Матвеевича.
Тот, уже дряхлый старик, не узнал Виктора, о его матери тем более ничего не мог сказать.
— Но откуда-то я здесь взялся?
— Документы надо смотреть.
Поехали в новый детдом за сорок километров. Молодая директриса, запуганная с одной стороны детьми, а с другой — бесконечными проверками, к посетителям отнеслась как к начальству (а кто же они еще, приехавшие на серебристом “мерседесе”?) и выдала все документы.
Там не было ничего особенного, кроме акта приема с записью: “Сдала в качестве подкинутого ребенка Суровцева Екатерина Петровна, г. Сарайск, ул. Протечная, д. 12. Записан на фамилию предположительного отца Шумакина Жана, отчество неизвестно. Зарегистрирован: Шумакин Виктор Жанович”.
— А я все думал, откуда такое отчество? — сказал Сергей. — Да и у папаши твоего, надо полагать, это было не имя, а кличка.
Поехали в Сарайск, нашли улицу Протечную, дом двенадцать. В доме было грязно и бедно, копошилось человек десять разнополого и разновозрастного народа, все пьяные по случаю субботы. Впрочем, был бы вторник, можно было бы сказать — по случаю вторника. Единственный более или менее трезвый человек лет шестидесяти (он просто только что проснулся и не успел еще опохмелиться), назвавшийся Леонидом Ильичом, на вопрос о Екатерине Петровне заплакал и сказал:
