курьер'. Не забыли свою кровь под Бауценом! Все эти 'малые битвы' уничтожали мою армию, в то время как враг получал новые и новые подкрепления. К тому же в тылу появились отряды немецких партизан, и действовали они по образцу варварской России. Король вестфальский Жером вынужден был оставить свою столицу - туда уже готовились вступить русские войска...
Мне следовало немедля идти на Берлин и занять его, но маршалы настаивали, чтобы я остался на Рейне. Они опасались длинных переходов, устали от своих бесконечных поражений. А я настолько обессилел во время странной болезни, что у меня не хватало энергии их переубедить. И я отошел к Лейпцигу... Там и состоялась главная битва. Это побоище тысячекратно описано моими врагами, как 'битва народов'. Да, против меня сражались все народы Европы - мои вчерашние союзники. Так что точнее было бы назвать эту битву 'предательством народов'. Предатель Бернадот, предатель 'дедушка Франц', пруссаки со своим трусливым королем и русские с 'моим братом Александром'. У меня было сто шестьдесят тысяч, у врага в два раза больше. Но я побеждал и с меньшими силами! Итак, полмиллиона человек сошлись под стенами Лейпцига. Невиданная битва - сражение будущего! Судьба Европы!
Перед битвой я почувствовал мучительную резь в животе. Хотели вызвать врача, но я запретил. Моя палатка была слишком хорошо видна отовсюду, на нее смотрела с надеждой вся армия! Нет, пока я на месте, каждый будет на своем посту... Я приказал, чтобы никто не входил в палатку, и опустился на кровать, корчась от боли. Наконец она поутихла. С трудом я сел на коня... И боль прошла! Волей я сумел победить ее!.. Но меня не покидала мысль: болезнь, не давшая мне довершить разгром... и эта острая боль в день решающего сражения - что это? Предчувствие? Конец?..
Битва началась счастливо. Удино с Виктором опрокинули пруссаков, Мортье и Лористон вынудили отойти Кленау, Макдональд был великолепен против австрийцев. И поляки с Понятовским превосходно держались, а Ожеро, Мармон и Ней были достойны всяческих похвал... Но сокрушить противника до конца не удавалось. Время шло, пульс боя лихорадило... Опять русские! Они стояли насмерть и заставили отступить в беспорядке мою конницу. Они не дали развить начавшийся великий успех...
Так закончился первый день. Вечером я произвел в маршалы бесстрашного Понятовского... И, хотя превосходство в этот день было на нашей стороне, я был печален - потери оказались ужасны! Я не имел права терять стольких солдат. Еще немного - и я останусь без армии!
Ко мне в плен попал австрийский генерал Мерфельд. Я приказал вернуть ему шпагу и отпустил, поручив передать моему тестю: 'С некоторых пор я желаю покоя под сенью мира. Я думаю теперь о счастье Франции так же горячо, как прежде думал о ее славе'. Но союзники, к моему удивлению, не откликнулись на предложение мира. Теперь я понимаю - они уже знали, что должно случиться: подлость победит отвагу.
Наступил последний день битвы. И это случилось! В разгар сражения саксонцы, находившиеся в центре, внезапно повернули против меня пушки. И тотчас мне изменила вюртембергская кавалерия... Оказалось, Бернадот подослал к ним своих людей - уговаривал вспомнить, что они немцы. И уговорил... Они доказали, что они - продажные немцы, позор Германии! Забыв, что такое рыцарство, они стреляли в спину вчерашним товарищам...
Но это был не конец несчастий. Беды продолжились и закончились катастрофой... Сапер, который должен был взорвать мост после отступления всей армии, услышал невдалеке случайные выстрелы и принял их за условный сигнал. Мост взлетел на воздух. Четыре корпуса, двести орудий - половина моей армии и артиллерии - остались добычей противнику. И началась бойня русские, немцы, австрийцы, шведы навалились на беззащитных солдат. Храбрец Понятовский, пытаясь наладить переправу, бросился на коне в реку. И остался там навсегда...
В похоронном настроении собрались вокруг меня маршалы. А я сидел на скамеечке и преспокойно писал приказы. Так я их успокаивал... пока моя армия (точнее - ее жалкие остатки) уходила по улицам Лейпцига... Сто двадцать тысяч человек с обеих сторон полегли в этой битве. Союзники овладели Лейпцигом, и их трусливо приветствовал мой вчерашний союзник, саксонский король, за которого я пролил столько крови своих солдат.
Я мог подвести итог: случай взорвал мост и лишил меня армии, как перед этим случай не дал мне воспользоваться победой под Дрезденом. Да, моя звезда зашла. Счастье отвернулось от меня!.. Впоследствии, когда я освободил Папу, прощаясь со мной в Фонтенбло, он сказал: 'Вы решили объединить Европу кровью и армией... а Он с Креста, без всяких армий, совершил это одной Любовью... Вы наказаны, Бог отвернулся от вас...'
Император остановился.
- Это не надо... вычеркните...
Впоследствии он припишет эти слова себе.
- Я отступил к Франкфурту, а потом и к Рейну. Но, и отступая, с жалкими остатками моей армии я успел разбить союзников. Это дало мне передышку, и за несколько дней я выстроил линию обороны на Рейне.
Восьмого ноября вечером я вернулся в Париж. Перед моим приездом, словно в насмешку, в столицу привезли знамена. Те самые, которые мы взяли у врага в первый день печальной битвы под Лейпцигом...
Вскоре со мной простился Мюрат. Упросил отпустить его спасать свой трон в Неаполе и мои войска в Италии. Прощаясь, он смущенно крутил огромные усищи и прятал свои очаровательно-глупые голубые глаза. И я понял, что уже никогда не увижу его расшитые золотом куртки самых немыслимых цветов и фасонов... Храбрец бросал меня.
Отпала Голландия... Генерал Лебрен бежал, мои войска покинули страну. Англичане привезли туда править принца Оранского... Была решена и судьба бедного Жозефа. Мои маршалы Сульт и Массена отчаянно сражались в Испании и Португалии - но что они могли без меня?!
Я написал матушке: 'Вся Европа восстала против меня. Мое сердце удручено множеством забот'.
Да и во Франции дела были не лучше. Я терял власть.
Я попросил Сенат о наборе новых трехсот тысяч солдат. Потом еще ста восьмидесяти тысяч, а в октябре - еще ста шестидесяти - за счет призыва пятнадцатого года. Я не желал больше иметь дело с союзниками. Сенат согласился, но... Да, я впервые услышал от сенаторов 'но'! Они посмели заговорить... о моем деспотизме! Они заявили, что мое желание продолжать войну мешает 'установлению желанного мира, в котором так нуждается народ'. И я ответил им: 'Я представляю народ! Если вас послушать, то я должен согласиться на позорный мир и отдать врагам все, что они требуют. Нет, тысячу раз нет! Я заключу совсем другой мир через три месяца - и это будет почетный мир, достойный моего народа! Или я погибну!'
И, клянусь, я добился бы этого! Но я не знал, что и в армии меня ждут противодействие и скрытая измена. Я никак не мог собрать в кулак свои силы. Мои маршалы с их корпусами... вдруг перестали быть мобильны... 'Приказываю вам выступить и через шесть часов быть на поле боя! - писал я Ожеро. - Я хочу увидеть ваш плюмаж в авангарде!' Но я так его и не увидел. Это было не просто предательство. Скрытая зависть, которую они столько лет таили... теперь торжествовала. И мой Ожеро потихонечку перекинулся к австрийцам... Однако я решил до конца бороться с судьбой, которая теперь вела себя, как продажная девка!
В это время Фуше написал мне, что, так как разгромить Пруссию, к его величайшему прискорбию, мне не удалось (насмешка, насмешка!), он решил вернуться в Париж. Я немедленно велел ему отправиться в Неаполь, к Мюрату. Едва приехав туда, мерзавец предложил Мюрату вступить в антифранцузский союз, тем самым сохранив свое королевство. Правда, на всякий случай прохвост сообщил мне об этих якобы 'планах Мюрата'. Впрочем, и неаполитанский король сообщил мне о предложениях негодяя.
Почему я допустил эту поездку Фуше? Я был совершенно уверен в Мюрате. Но вскоре я узнал, что Мюрат... женатый на моей сестре!.. который нес мою корону во время коронации и правил в Неаполе под именем Иоахим Наполеон... и моя родная сестра... примкнули к австрийцам! Мюрат встретился с Меттернихом и сделал первый шаг на пути предательства - разрешил в Неаполе торговлю с англичанами. После чего согласился помочь австрийцам изгнать мои войска из Италии. Глупец уже видел себя хозяином в Риме. Но я сумел расплатиться с ним за предательство - освободил Папу, законного владыку Рима, и отправил его в вечный город. Так что желанного Рима Мюрат не получил... И вообще, как положено глупцу, Мюрат все делал не вовремя. Он не вовремя предал меня и не вовремя выступил за меня (во время Ста дней*). Жалкий глупец не знал, что Бог войны ревнив и не прощает храбрецам предательства.
