цеплялся, больно резал пальцы. Почему-то мне показалось, что еще несколько минут, и мое тело оторвется и полетит вниз, а руки так и останутся висеть. Втянуть туловище обратно на крышу представлялось мне работой для супермена. И в то же время я не мог позволить себе упасть, поскольку шум падения выдал бы мое местонахождение полиции. Я боялся вертеть головой, чтобы рассмотреть, что там происходит внизу, и продолжал висеть, стараясь не обращать внимания на боль, которая становилась нестерпимой. Наконец я услышал, как заработал мотор джипа, и машина уехала.
Только тогда я спрыгнул. Правда, мой прыжок больше походил на падение, но это уже мелочи. Я приземлился на улице — окна австралийца выходили именно туда. Если бы полицейские потрудились поднять голову, они бы меня наверняка увидели. Я прятался в тени, пока не убедился, что ни один из них не остался в засаде, после чего вернулся в ресторан.
Я снова начал пить, с нетерпением ожидая, когда же появятся Хохотун, Бегун и Цыпленок, но их все не было. Зато возвращались другие морские пехотинцы, со смехом обсуждая подробности своего бегства от полицейских.
— Эй, рота Е, — спросил я парней, среди которых был знакомый мне парикмахер, — вы видели ребят из роты Н? Их поймали полицейские?
— Полицейские никого не поймали, — рассмеялись те в ответ. — Они все рванули наверх за тобой. Как, черт возьми, тебе удалось уйти?
— А я и не думал уходить. Я им сказал, что служу в роте Е, и они меня пожалели, — ответил я.
— Щепок, — отреагировал кто-то.
— Рота Е никогда не отступает. Это в роте Н каждый старается спрятать подальше свою задницу.
Некоторое время мы продолжали обмениваться оскорблениями. Назревала драка. Помешало только то, что темнокожий цирюльник, допившись до беспамятства, свалился со стула. Товарищи наклонились, чтобы ему помочь, и как раз в это время в комнату снова вбежали полицейские. Они появились так быстро, что пути к отступлению не оказалось. Я направился было в сторону столовой для рядовых, но был перехвачен.
— Куда, интересно, ты идешь?
— За своим головным убором.
— Головным убором? Скажите пожалуйста... Пошли-ка со мной, парень.
Другие полицейские пытались поставить на ноги цирюльника. Его голова болталась, как у сломанной куклы. Остальные представители доблестной роты Е ускользнули, оставив своего бесчувственного товарища и меня на растерзание полицейским. Один из захватчиков напялил на голову цирюльника шапку и, поддерживая его под руку, повел к выходу. Я обернулся к полицейскому, стиснувшему мое плечо:
— Так как насчет моего головного убора?
— Где он?
— В той комнате. Мне нужно его взять.
— Ладно. Но только я иду с тобой.
Я не спеша подошел к двери, открыл ее, переступил через порог, после чего резко захлопнул дверь за своей спиной, двумя прыжками проскочил комнату, влетел в другую дверь и оказался в кухне, крича:
— Быстро: где здесь выход?!
Проследив за взглядом официантки, указавшим куда-то в угол, я распахнул еще одну дверь и попал на задний двор. Чуть поодаль виднелась высокая кирпичная стена с колючей проволокой поверху. Слыша топот бегущих за мной по пятам полицейских, я пулей пролетел пространство, отделяющее меня от стены, подпрыгнул, ухватился за край, подтянулся на руках — вот... еще немного... теперь одну ногу... другую... Я уже почти на свободе!
Выстрел!
Сукин сын! Он же стреляет в меня!
Спрыгнув вниз, я не устоял на ногах и упал на колени. Руки сильно кровоточили — должно быть, я их разодрал о колючую проволоку. Одежда тоже была разорвана. Но я мог думать только о выстреле и чувствовал, как меня охватывает холодная ярость.
Но теперь мне пришлось защищаться от своры собак, которые собрались вокруг, как только я приземлился в переулке. Они громко тявкали, тем самым сообщая всему миру, где именно я нахожусь. В домах по обеим сторонам начали освещаться окна.
Я пробирался на ощупь вдоль заборов, отбиваясь от собак.
В доме слева от меня зажегся свет. Дверь распахнулась, и мне в спину ударил луч фонаря. Я присел, но не сумел от него скрыться.
— Кто здесь? — позвал женский голос.
— Я — американец, морской пехотинец, — ответил я, здраво рассудив, что было бы глупо притворяться, что меня здесь нет. Тем более, что собаки уже окружили меня и, судя по всему, собрались нападать. — Меня преследует военная полиция.
— Иди сюда. А вы убирайтесь отсюда, чертовы дворняги. — Последнее относилось к собакам.
Женщина отогнала их ярким светом фонаря, и я смог проскользнуть в ворота. Свет фонарика осветил мои окровавленные руки.
— Ты ранен, идем, я перевяжу. Я раньше работала медсестрой.
Я прошел за ней в дом. Она промыла царапины, смазала их дезинфицирующим раствором и забинтовала. Я молча наблюдал за ее ловкими, умелыми руками. Это была простая женщина со строгим, волевым лицом. Судя по всему, ей было около пятидесяти. Она была одна в доме, но ей даже в голову не пришло испугаться.
— Почему ты бежишь от этих кровожадных ублюдков? — спросила она, закончив перевязку.
— Они всю ночь меня преследуют. Мы сейчас на борту «Маиооры», и много наших сегодня отправилось на берег. Но у нас нет увольнительных, и к тому же мы не должны разгуливать по городу в рабочей одежде.
— Я так и думала, — улыбнулась она. — Мне показалось странным, что ты так небрежно одет. Вы, американцы, всегда такие аккуратные, все у вас наглажено, начищено и сверкает.
Я последовал за ней через низкий темный коридор. Женщина вела себя совершенно спокойно, словно у нее вошло в привычку каждую ночь спасать от полиции и перевязывать беглецов. Я остановился за занавеской, отделяющий коридор от кухни.
Она открыла дверь.
Два выстрела прозвучали громом средь ясного неба.
Она захлопнула дверь.
— Опа, — сказала она. — Они подстрелили одного из твоих товарищей.
Ее голос был абсолютно спокойным, словно она сообщила о том, что, наконец, прекратился дождь, а не о том, что полицейский подстрелил беднягу цирюльника. Пуля 45-го калибра, как я узнал позже, пробила ему бедро.
— Он бежал по улице, а когда я открыла дверь, послышались выстрелы, и я увидела, как он упал. Ш-ш-ш, они рядом.
Я инстинктивно сделал шаг назад, пытаясь раствориться в темноте. А она снова осторожно приоткрыла дверь.
— Ну, все, — вздохнула она, — уехали. Слышишь? Их машина удаляется. А с твоим приятелем, я думаю, все в порядке. Во всяком случае, он жив. Они увезли его в своей машине.
Я приблизился и с замиранием сердца выглянул на улицу.
— И часто они так делают? — спросила она.
— Нет, — прорычал я, — никогда раньше не слышал ни о чем подобном. Они его действительно подстрелили?
— Да, я сама видела, как он упал.
— Они об этом пожалеют, — пообещал я.
— Что ты имеешь в виду?
— Я бы не хотел быть этим полицейским, особенно когда товарищи подстреленного узнают, кто это сделал.
