В тот день я долго толкался в коридорах Думы, пытаясь понять, что делать нам, горстке большевиков. Уже под вечер, выйдя из дворца, увидел частую тогда картину. Опасаясь расправы, в Думу приходили сами сдаваться царские министры, полицейские чины. Но иногда их приводила разъяренная толпа. Помню, как солдатики волокли по ступеням седобородого в великолепной шубе с бобровым воротником. Видно, кто-то из больших сановников. По-революционному волокли — за этот самый бобровый воротник. Седобородый покорно-жалко семенил. Уже кричали снизу из толпы:
— Да что его вести! Кончай мерзавца!
И в этот самый миг на ступени Думы, на этот нынешний народный форум, пулей вылетел из дворца некто во френче — худой, весь дергающийся. Будто заклиная, выкинул руку! И яростно, страшно, приказным тоном крикнул:
— Оставьте мне этого человека! Его будет судить наш беспощадный революционный суд!
Такое бешенство, такая угроза была в его крике! Толпа в страхе замолкла.
И он увел арестованного в глубь дворца.
Увел в особый павильон внутри, где они преспокойно сидели, защищенные думской охраной от ярости Революции. Этот, во френче, их попросту спасал. Керенский (это был он) — не настоящий революционер. Он боялся крови. Разве могут управлять Революцией те, кто страшится крови! Нет, они обречены.
Как же я презирал их тогда… Газеты славили мирную Революцию, но я знал — дудки! Таковой не бывает! Это пока только репетиция настоящей… Но она — настоящая — уже в пути! Как я ждал, звал ее… Прочел в газете: «Убит тверской губернатор!» В гарнизоне начали постреливать — «их благородий»- офицеров. Она просыпалась, безумная в похоти, наша красавица, кровавая девка, истинная русская Революция! Разве захочет она долго спать с этими приличными господами?!
Однако был
И был еще один, который понимал кровь. Мой друг Коба.
Рождение новой власти
Наконец-то! Я получил телеграмму от Кобы. Он вместе с ссыльными большевиками выехал на поезде из Туруханска в Петроград. Влиятельный думский депутат меньшевик Чхеидзе был мой дальний родственник. Все жители нашей маленькой Родины, если порыться в родословных, — родственники. Я отправился к нему просить автомобиль для достойной встречи. Все-таки приезжали Каменев и Муралов — депутаты Думы. Да и мой друг Коба был членом ЦК революционной партии. Все они пострадали, как тогда говорили, «при проклятом царском режиме».
Я наткнулся на Чхеидзе в коридоре. Родственник стоял, сверкая лысиной. Рядом — в зеленом френче узколицый, носатый, вечно возбужденный Керенский. В этот миг в коридоре показался шумно дышащий председатель Думы Толстяк Родзянко.
Родзянко, как обычно в те дни, мчался по коридору, но они его перехватили. И я стал свидетелем сцены, изменившей судьбу России.
Керенский зашептал (сорвал голос на митингах), обращаясь к Родзянко:
— Мы тут посовещались… Необходимо немедленно образовать Совет рабочих депутатов.
— Зачем? — изумился Родзянко, уставившись на него глазами, окруженными фиолетовыми (от недосыпания) тенями.
— То есть как зачем? Такой Совет был детищем первой нашей Революции в пятом году. Его разогнал царь. Нам непременно следует указать на преемственность Революций, — шептал Керенский.
— Вы уверены, что это не увеличит… как бы сказать… — Родзянко остановился, стараясь выразиться поделикатнее и не обидеть «революционеров», как наверняка про себя называл эту пару.
— Анархию, — подсказал Чхеидзе и ответил: — Совсем наоборот! Рабочие поймут, что есть защитники их прав. Им не надо будет все время митинговать. Достаточно будет прийти в Совет и поговорить.
— Ну хорошо, господа, если надо — так надо! — неуверенно согласился Родзянко. — Еще раз: как будет называться ваш Комитет?
— Совет! Совет рабочих депутатов! — прохрипел Керенский.
— Ну, хорошо, хорошо, господа, пусть Совет, — успокаивающе сказал Родзянко. — Только без анархии, очень прошу вас, господа. И будьте ответственны. Я и так не понимаю, что у нас происходит. Телеграмма за телеграммой уходят в Ставку к государю, но «безумный шофер» не отвечает! — Родзянко уже собрался продолжить бег по коридору, но мой рассудительный родственник спросил:
— А где заседать Совету?
— Действительно? — остановился Керенский, который тоже приготовился лететь дальше.
Родзянко задумался.
Тогда кто-то из солдат, куривших, сидя на полу, лениво подсказал с пола:
— Отдай им, барин, нумер двенадцать, там таперича никого. Мы из нее стулья утром повынесли в главный зал, она у тебя пустая.
— Совершенно точно, господа, — оживился Родзянко. — И это не обычная комната, это, можно сказать, целая зала… Там прежде сидела наша бюджетная комиссия… Там есть отдельный кабинет для председателя вашей комиссии…
— Совета, — поправил Керенский.
— Ну, с Богом, господа… Только без излишеств. — И Родзянко весело побежал по коридору. Керенский — вслед за ним.
Так в пару минут они создали главный орган будущей Революции, который уничтожит их всех…
Тотчас несколько человек, дотоле стоявших поодаль, подошли к Чхеидзе. Они были меньшевиками и эсерами, освобожденными утром толпой из петроградской тюрьмы. И выбранными в Совет другой толпой — на площади перед Думой.
Здесь же в коридоре эти бестии вместе с моим родственником, меньшевиком Чхеидзе, быстренько назначили руководство Совета — Временный Исполнительный комитет Совета рабочих депутатов.
Но, слава богу, рядом оказался я:
— Позвольте, господа, а где же в вашем Исполкоме большевики?
— Это временный комитет… Выборы истинного Исполнительного комитета Совета состоятся завтра утром, — успокоил Чхеидзе.
Клянусь, я сразу понял: вот она — власть восстания! Как в 1905 году! Ну конечно же Совет — не эти перепуганные думские князья и графы. Разве они смогут руководить слоняющейся без дела грозной толпой? Совет заберет себе ее волю! Нам надо захватить Совет.
Уже к вечеру через посланца я вызвал для совещания всю троицу руководителей петроградских большевиков.
Молотов, в неизменной косоворотке и пиджачке, помалкивал, поблескивая пенсне. Говорили, перебивая друг друга, Залуцкий и Шляпников.
Шляпников, окая, кричал (в эти дни люди разучились говорить спокойно):
— Горит Питер! Фейерверк, восторгу нашего расейского много. Но как устанут от восторга и спросят: «Как без царя жить?» И опять испугаются, как в первую Революцию… Там, глядишь, величество с фронта пожалует, да с войсками…
Залуцкий подхватил:
— Нет, царь так сдастся… На-кась выкуси… Нужны наши действия. Подогревать надо народ! Ежечасно!
— Взорвать, взорвать что-нибудь надо! — кричал Шляпников.
Они что-то еще вопили в восторге и безумии.
