Пиво оттянуло действие пьянки, но от него, крупного начальника, шел дух, смертельный даже для пролетающих мух. Что ж теперь, весь день молчать? А кто будет давать «ценные указания»? У кого есть эти чертовы шарики? Кто у нас профессиональный алкаш? На первый случай кофе, то есть зерен кофе…
Он пригладил брови и выдернул из носа волосок. И, заранее сделав неприступное лицо большого начальника, вышел. И направился в АДС (аэродромно-диспетчерскую службу) уточнить прилет «героического» борта.
Ему не пришлось спрашивать, а следовательно, и дышать, — старичок РП (руководитель полетов) сам сообщил:
— Борт в зоне аэродрома. Просили подать санитарную машину.
— Что там? — спросил Николай Иваныч «в сторону», как в старинных пьесах, но старого барбоса не проведешь.
— Не понял. Подали реанимацию, как просили. — РП сочувственно вздохнул: — Понимаю ваше состояние. Поедем встречать, машина ждет. Там уже весь генералитет. И высокая комиссия с мухобоем вернулась. Скорбят, что не осмотрели и не приняли после ремонта борт.
— Кому потребовалась санитарная машина?
— Не знаю. — РП отвел глаза.
Крестинин-младший был до такой степени занят своим состоянием и опасением предстать перед генералитетом в непотребном виде, что его душа не выходила за границы собственного тела.
«Уж не батька ли малость покалечился? — подумал он, следуя за РП по рулежной дорожке. — Вечно лезет на рожон!»
Когда РП, а за ним и Крестинин вышли на стоянку, до них донеслось- об этом говорили все, — что борт прошел траверс дальнего привода и шасси выпустились. И посадка не будет представлять особой сложности. Но за штурвалом почему-то второй пилот. Куда делся командир?
— Почему потребовалась медицина? — спросил Крестинин, стараясь стоять лицом к ветру.
— Кому-то плохо. Сердце.
— Кому?
— Кажется, Ивану Ильичу.
«Ну, батька у меня железный человек, — подумал Николай Иваныч. — Не стареют душой ветераны, комсомольцы тридцатых годов. Нет-нет, он не из тех, которые умирают».
Самолет показался над лесом, вот плавно коснулся бетонки — даже дымок не пошел из-под колес — чисто посадил, молодец — и покатился.
— Ну, молодцы! — крикнул кто-то, но высшее командование дулось, не зная, как трактовать авантюру, закончившуюся, скорее всего, благополучно.
Когда самолет подрулил, дверца раскрылась, хотя двигатели еще не выключились, и появился Махоткин. И по его лицу Крестинин почувствовал, что произошло что-то по-настоящему страшное. И его занятое собственным состоянием сердце сжалось.
«Отец!» — догадался он и бросился к выдвигаемому трапу, хотя и понимал, что все, что бы он теперь ни делал, — пустое.
— Задний люк открыт, — махнул рукой Махоткин санитарам с носилками. Там удобнее.
Потом увидел Крестинина-младшего и положил руку на его плечо.
— Так-то, — вздохнул он. — Мужайся, сынок.
Носилки с телом Ивана Ильича проследовали мимо Крестинина-младшего. Лицо старика казалось помолодевшим и пугающе красивым.
Глава восьмая
На похоронах он пребывал в том состоянии, когда окружающее плавится и плывет, как предсонные образы, которые ни понять, ни определить невозможно; он не хотел и не мог поверить тому, что больше никогда не услышит отцова косноязычного рычания, не увидит его комического гнева по поводу классового самосознания и прочего вздора. Он еще не осознавал по-настоящему своей вины перед отцом, кроме общепринятого: «Все мы в конечном счете убиваем своих родителей, беззащитных перед нами». Кроме того, он боялся глядеть на утопающее в цветах лицо, враз помолодевшее, и руки, которые когда-то могли разорвать колоду карт. Он помнил каждый ноготь, каждый волосок на запястьях. Он боялся доказательства того, что отца, собственно, нет. И вообще, он участвует в каком-то обмане.
— Молодой! — услышал он голос какой-то старухи.
«Тут что-то не так, — говорил он себе. — Вышло недоразумение, сейчас все разрешится. Сейчас он откинет эти дурацкие цветы и… и…»
Сознание время от времени прояснялось, и он видел, точнее, не видел ни одного из тех героев, что были на проводах в последний путь «дяди» Миши. Ушли Громов, Урванцев, Гризодубова, Байдуков, Арцеулов, Анохин — ушли те, кто своим существованием оправдал время, — поколение, которое выстояло не воюя с обстоятельствами и идеологией, а своей самоубийственной жертвенностью во имя химер оказалось опорными точками истории России. К этим героям без обмана принадлежал и отец.
Он вдруг сообразил, что ищет Махоткина.
— В больнице, — ответили ему. — На неотложке увезли.
Он, слабо соображая, что делает, выбрался из людского коловращения и, как ему показалось, спрятался за столбом церковной ограды. И не считал нужным глядеть на автобус — знал, что увидит и почувствует, когда будут выносить гроб.
Подошла Серафимовна в трауре. Молча пожала его руку и в наружный карман пиджака сунула листок.
— Телефон, — пояснила она и, как в былые времена, поправила его галстук.
— Возвращайся, — сказал он.
— Об этом потом.
— Побудь рядом.
Около гроба, вынесенного из автобуса и поставленного на тележку у церковных ворот, рыдал в три ручья незнакомый бородатый мужчина.
— Кто этот бородач? — спросил Николай Иваныч.
— А-а, Борис Борисыч, — бросила небрежно Серафимовна.
— Кто он?
— Знал Ивана Ильича по Северу.
— А этот загорелый малый, вернувшийся с курорта?
— Это второй пилот, который перегонял самолет.
— Ах да! — вспомнил Николай Иваныч. — Он с другого курорта. Неужели Борис Борисыч теперь единственный из всех, с кем отец работал на Севере? То есть он последний из поколения, которое на Небесах?
— Похоже на то.
— Ты-то хоть знаешь его? Борис Борисыча?
— Да, немножко.
Второй пилот, обратив внимание, что глядят на него, вытер слезы, подошел и молча пожал руку Николаю Иванычу. Потом Серафимовне.
— Примите… — начал было он, но из его глаз снова брызнули слезы, и он поспешно отошел в сторону.
Подошла вежливая, с печатью профессиональной скорби на лице дама в черном и встала рядом, ожидая, когда гроб внесут в церковь. Это она по просьбе Николая Иваныча нашла священника отпеть человека, который с детства не причащался Святых Таин, но жил по-христиански. И его молитвами были, как и у иных русских людей его поколения — поступки.
В церкви Николай Иваныч увидел раскрытые Царские врата, которые сперва почему-то принял за зеркало.
