наемника.
Верзила, не выпуская из рук оглобли, отходил последним. Он не паниковал: погоня приближалась, но и постоялый двор был недалеко.
Не напрасно доверенного слугу короля прозвали Незаметным. Он держался так скромно и тихо, что превращался в невидимку — до тех пор, пока не начинал говорить. И тут уж все слушали с полнейшим вниманием, потому что каждое его вежливое, негромкое слово могло сломать человеку жизнь — или даже лишить жизни.
Но сейчас поведение Незаметного было таким странным, что бросилось бы в глаза любому. Вот только никакого «любого» рядом не было. Незаметный был один в крошечной комнатушке, которая служила ему кабинетом.
Смахнув прямо на пол несколько свитков, он водрузил на темный деревянный столик небольшую жаровню. Угли уже тлели в ней, оставалось лишь бросить пригоршню заморских благовоний, чтобы ароматный дымок потянулся к низкому потолку.
Но черная сморщенная горошина, извлеченная из шелкового мешочка, не похожа была на сухие благовония, которые привозят купцы из Наррабана и Ксуранга. Да и держал ее Незаметный с явным недоверием и опаской, словно изловленную за хвост мышь.
Колдовство — штука непонятная и страшная. Чувствуешь себя Ночным Магом, которые и слова доброго не стоят. Но на королевской службе приходилось делать вещи и похуже чародейства. Отсюда не докричишься до берегов Тагизарны, а связаться со своим «человечком» нужно срочно.
Мысленно попросив прощения у богов, Незаметный бросил горошину на угли. Та вспыхнула голубоватым мерцающим облачком и тут же погасла.
Воздух над жаровней сгустился — и в мозгу Незаметного зазвучал чужой голос, которого никто другой не услышал бы.
— Успокойся, — ответил вслух Незаметный, глядя в марево над жаровней. — Ведь знаешь, я не стал бы дергать тебя по пустякам.
Он четко и коротко рассказал о чарах, наложенных на королеву, и о талисмане, который мог бы ее спасти. Затем воцарилась тишина: Незаметный выслушивал ответ.
— Разбойники? — охнул он вдруг. — Ну, подстроила Многоликая! И что делать?..
Короткое молчание — и тревожное выражение исчезло с лица мужчины.
— У тебя? Уже? Да как же ты… ах, себе оставить хотелось? Не выйдет! Для блага королевства необходимо… Не перебивай! Вовсе я тебя не морочу красивыми фразами! Насчет награды можешь не сомневаться. Где сейчас амулет?.. А оно надежное, это твое логово?.. Ладно, молчу, молчу. Беги за амулетом и постарайся скорее доставить его в Джангаш. Обещаю, что королевская щедрость… Да заткнись ты! И не думаю пичкать тебя пустыми обещаниями! Тем более что плата пойдет не из моего кармана… Это тебя-то обманывать? Мне еще жить не надоело. Жду тебя и талисман!
На постоялом дворе «Посох чародея» ко многому привыкли: места опасные. Поэтому не перепугались, а лишь встревожились, когда во двор с диким ржанием ворвалась рыжая кобыла Рябинка, чуть не стоптав замешкавшуюся на пути Недотепку.
Кринаш, Молчун и Дагерта, вооружившись чем попало, выбежали к воротам.
По дороге приближалась кучка измученных людей, на ходу отмахиваясь топорами от наседающих ящеров.
Зрелище было не только жутким, но и странным. Почему чудовища до сих пор не настигли свою добычу, почему не навалились скопом?
Секрет был в том, что среди ящеров редко встречаются истинные воины. Охотиться — это пожалуйста, но биться насмерть… Большелапый и Пожиратель были самыми свирепыми бойцами в отряде — и вот один погиб, другой контужен! Люди куда опаснее, чем кажутся! Поэтому ящеры изображали друг перед другом грозную погоню, но на топоры не лезли.
Люди без потерь добежали до «Посоха чародея». И сразу же за ними в распахнутые ворота с ревом врезалась стая… Именно врезалась! Даже крепостная стена не сдержала бы чешуйчатую банду надежнее, чем тонкая золотая полоска на земле.
Вой разочарования и оскорбленное шипение смешались с радостными криками спасенных.
Кринаш и Дагерта, не обращая внимания на чудовищ, хлопотали над потерявшим сознание Сыном Клана. Мужики вслух благодарили всех богов. Наемник-охранник что-то бормотал, держась за голову. Верзила, не бросая оглоблю, пристально следил за чудовищами: не очень-то он доверял чарам! Камышинка, поймав за шиворот восторженно визжащего хозяйского сына, уговаривала малыша уйти в дом: мало ли что… Певец Арби пронзительно свистел, Хват лаял до хрипоты, а Недотепка, красная и растрепанная, стояла у золотистой черты и кричала, сжав кулачки:
— Дураки! Дураки! Зачем сюда притащились? Уходите сейчас же! И не возвращайтесь! Я кому сказала?!
Словно поняв слова девочки, длинный ящер с глубоким шрамом на носу издал такое шипение, что оно перекрыло общий гам, и прыжками ринулся прочь. Стая, признав временного вожака, потрусила следом.
— Прогнала! — восхитился Верзила. — Ух ты!
Ух я! — не стала скромничать Недотепка. Верзила положил оглоблю и с ухмылкой обернулся к хозяину:
— Господин, а телегу-то я не уберег!
— На этот раз тебе с рук сойдет, а впредь будь аккуратнее! — так же ухмыльнулся Кринаш.
Эти двое всегда хорошо понимали друг друга.
Пламя свечи было совсем близко от стоящего на коленях человека. Так близко, что воск капал на запрокинутое лицо, бледное, с запрокинутыми глазами. Пленник не сопротивлялся сильным лапищам, державшим его за плечи. Замер, застыл, оцепенел.
— Госпожа, — прогудел над ним голос стражника, — мы его в лесу малость потрепали, а он, зараза, молчит!
— Плохо трепали, — промурлыкал женский голос. — Я недовольна тобой, Дэрхи! И вам с Комаром еще предстоит объяснить, почему столько лет я считала этого негодяя мертвым!
Пленник не открыл глаза, только вздрогнул — то ли от ужаса, то ли от омерзения.
— Верный слуга! — Голос женщины сочился ядом. — Как пес верный! А вот я пощупаю, где границы этой верности!
Бескровные губы шевельнулись. Голос мужчины был тихим, но твердым:
— Все равно не поймешь, где кончается служба и начинается дружба. Это не для таких, как ты, сука.
Руки стражников крепче вцепились в пленника, встряхнули. Мужчина с трудом сдержал стон.
Вастер вспыхнула. Закусила губу, отвернулась к окну.
Вот же он, враг! Рядом! Протяни руку — и сомкнешь на горле пальцы!
А руку протянуть как раз и нельзя.
Негодяй Эйнес где-то припрятал документы. А идиоты-стражники, вместо того чтоб там же, в лесу, пытать, пытать, пытать мерзавца, приволокли его к любимой хозяйке — пусть сама разбирается с пленником.
Вастер разобралась бы, да еще как! Увы, в замке торчит муж, отвратительный тип, которому место на погребальном костре — а он этого не знает и живет в свое удовольствие. При взгляде на его румяную довольную рожу Вастер задыхается от бессильного гнева — а Унтоус принимает волнение жены за любовный трепет!
Порой призадумаешься: а так ли наивен этот толстенький веселый Унтоус? Нельзя забывать, что под его покровительством много лет действовала шайка охотников за людьми. А вдруг он слеп лишь тогда, когда не хочет чего-то видеть? Слеп, когда жизнь идет привычной колеей и ничто не угрожает его кругленькой жизнерадостной особе?
