мальчишкой.
— Обезьяна, — снисходительно растолковал женщине Лейчар, — воплощает в себе все темное, что есть в наших душах.
— Ничего себе если б со мной обезьяна заговорила я б окно лбом вышибла страхи такие принцесса бедненькая как плакала как молилась я тоже ревела свекор сказал дура ты Сайвамара а боги нас с принцессой услышали послали орла он унес обезьяну я так боялась что веревка не выдержит на которой орел и обезьяна поднимались в небеса а господин тоже про страшное будет читать?
— Нет, — улыбнулся Раушарни. — Ничего страшного. Пожалуй, пару монологов из одной старой комедии. Есть там два персонажа. Хозяин — угрюмый философ, разуверившийся в жизни. Слуга — тоже по-своему философ, только более жизнерадостный и наглый… Итак, хозяин ведет разговор с воображаемым собеседником…
Он сплел пальцы, устремил взор перед собой, чуть нахмурил лоб. Все напряглись, глядя на незнакомца, что возник вдруг за столом. Не актер Раушарни, даже не загадочный скиталец, что «прискакал сюда сквозь мрак и ветер». Просто грустный человек со взглядом, припорошенным усталостью. И голос был негромким и горьким:
Жизнь — это в Бездну плавное скольженье. Ничто нам так хлопот не прибавляет, Как наше появление на свет. Плачь, протестуй, хоть надорвись от крика, Коль ты родился — это на всю жизнь! Сначала нас судьба еще морочит. Ты мнишь, что бурной, бешеной рекой Сметешь преграды и прорвешь плотины. Но реки, выходя из берегов, Теряют прыть, мельчают, разливаясь. И не заметишь, не запомнишь день, Когда поток в болото превратится. О зрелость, возраст сытый и степенный! И, недостатков больше не стыдясь, Достоинствами мы их почитаем: Мы трусость осторожностью зовем, А похоть — жизнелюбием… О да, Благословенна чопорная зрелость! Ты в юности парил под небесами? Не любят люди тех, кто рвется ввысь! Причем неважно, дегтем или медом Измажут крылья легкие твои — Ты ими не взмахнешь! Солидно, чинно Вышагивай хозяином по жизни, Ищи что хочешь — только не себя! Заглядывать себе опасно в душу! Познать себя — трагедия, поверь! Куда спокойней натянуть личину, Чтоб сохранить лицо… А коль тоска И одиночество приникнут к сердцу, Ты вспомни: есть на свете зеркала! Ты в зеркале всегда увидишь друга!.. Молчишь, глаза печально отведя? Тебя не умиляет эта рожа, Что на тебя из зеркала воззрилась? Ну что ж, тогда утешить я не в силах Тебя, мой мудрый и несчастный брат! Закончил. Провел рукой по лицу, словно стирая грим. И прежним голосом объяснил ошеломленным зрителям:
— А его слуга услышал этот монолог. И толкует о господских чудачествах…
Губы расплылись в улыбке — то ли простоватой, то ли издевательской. Глаза стали круглее и шире, на дне их замелькали насмешливые искорки.
Да колдун он, что ли, этот Раушарни? Вновь перед зрителями другой человек — причем явно простолюдин! Еще и рта не раскрыл, а видно уже, что лишь с виду простак, а на самом деле — очень даже себе на уме! И первые же слова это подтвердили: выговор грубоват, а речь гладкая, бойкая, почти правильная:
Кто я такой, чтоб презирать себя? Ведь это, я б сказал, нескромно даже! Ах, жизнь моя — стоячее болото? Я на мели сижу? И хорошо: На мелком месте утонуть не страшно! Мой господин частенько повторяет, Что все мы в Бездну медленно скользим. Ах, медленно? Так это ж превосходно — Вот уж туда не стану я спешить! Над «сытой зрелостью» вздыхает он. Оно и видно — голода не знает! Не лучше ли обед без аппетита, Чем аппетит без денег и еды? Нет, я не стану сетовать на жизнь! Судьба ко мне спиною повернется — Я засмеюсь: «Кокетничаешь, стерва, Чтоб я твою фигуру оценил?..» И если точат зубы на меня, Я улыбнусь: меня еще не съели! Зачем же перед зеркалом скулить О том, что жизнь сквозь пальцы утекает? Не лучше ль брать обеими руками Все, что под эти руки подвернется? А если подвернулось и чужое… Что ж, виноват не тот, кто согрешил, А кто в грехе покаялся прилюдно! Греши, но потихоньку… А услышишь Занудный голос совести — ответь: «Сама такая!..» И вновь это немыслимое превращение — словно разом сорвана маска! И Раушарни — прежний! — обводит зрителей смеющимся взглядом: ну как, понравилось? Сейчас в нем нет трагического надлома —
