* * *
Славка в сотый раз перечитал письмо, силясь отыскать в нем скрытый смысл. 'Сперва эта странная записка от тетки Софьи, теперь вот и дядя Марк, спустя десять лет выискался. Засуетились что-то покойнички, или кто там под них косит? Впрочем, дядю мертвым никто не видел. Но если он жив, почему за прошедшие годы никак себя не проявил, ни разу не попытался связаться с ними? Странно все это! Странно до такой степени, что мозг отказывается признавать это реальностью. Матрица какая-то. Ладно, не время сейчас мудрствовать,' — он перевернул листок и вгляделся в карту. От его нынешнего местоположения, обозначенного жирным крестиком, до деревни, километров десять не больше. Но это по прямой, а в горах нет прямых дорог, также как и ровных. Добраться же желательно засветло, еще ведь надо найти какого-то Леку-колдуна, может хоть тогда что-то прояснится.
Приняв решение, старлей почувствовал себя гораздо уверенней. Есть цель, ее надо достичь. Это по военному — просто и понятно. Но все равно, что-то мешало уйти, червь сомнения точил душу — уйдешь, а вдруг коридор появится опять? Помаявшись еще минут десять, Слава сплюнул с досады, послал червя сомнений в направлении известном каждому русскому человеку, и, закинув тубус на плечо, пошел к обрыву.
Цепляясь за кусты и ветви деревьев, иногда даже на четвереньках или на 'пятой точке' он сумел благополучно выбраться на более пологий склон. Дальше уже можно было идти относительно спокойно, если не считать за серьезные препятствия лесную чащу и громадные осколки скал. Встречались и более значительные преграды. Ровная, вроде бы, земля, буквально под ногами разверзалась узкими щелями- оврагами перебраться через которые, без специального снаряжения, не представлялось возможным. Приходилось разворачиваться, возвращаться назад и идти в обход. Проведя в бестолковом шарахании на местности несколько часов, Слава понял, что смертельно устал. Ему стало казаться, что он бродит взад- вперед по склонам одного и того же холма-горы, и никогда этому не будет конца и края. Хотя карта говорила, что это не так и он все же продвигается в нужном направлении, утешало это мало — ноги-руки болели неимоверно, голова раскалывалась от жары и усталости, во рту пересохло, а перед глазами все кружилось и плыло в зелено-золотом мареве. Солнце торчало над самой головой и нещадно жгло макушку и плечи, легкая, точно цыплячий пух, зелень на деревьях не давала желанной тени. Прохладный ветер от ледников не добирался до дна долины.
Наконец, старлей выбрался к шумливому горному ручейку. Вода тонкой струйкой прыгала с высокого обрыва, и с шумом разбивалась на камнях, рассыпаясь во все стороны радужными брызгами. Слава долго ловил в ладони эту невесомую ледяную водную пыль, кое-как смочил горло и обтер лицо. Стало чуть легче. Подумалось: 'А может ну его на фиг, не ходить никуда, а посидеть до вечера здесь, около водопадика?' Сил уже не было совершенно. Он поднял глаза к небу. Нет, оставаться нельзя — солнце явственно пошло на вторую половину дня, разворачиваясь за горы. Ночевать в незнакомом лесу — слуга покорный!
С трудом, оторвав зад от такого удобного плоского камня, старлей двинулся дальше, напевая для бодрости: 'Ведь ты моряк Славка, а это значит, что не страшны тебе ни горы, ни беда…'
Преодолев очередной бессчетный подъем, он оказался на более-менее открытом месте и с этой 'смотровой площадки' еще раз обозрел окрестности. Сердце радостно екнуло — на востоке, там, куда лежал его путь, поднимались несколько столбов дыма. Сильный ветер сносил их в сторону, и они стелились над самым лесом, отчего и не были видны снизу. Предположив, что дыма без огня не бывает, а там где огонь там и люди, Слава поспешил вниз.
Проплутав по лесу еще с час, старлей обнаружил, что под ногами, наконец, пошла ровная земля. Он прибавил скорости, и, миновав густые кусты, неожиданно вышел на невысокий уступ. Примерно в метре, начиналась, расчищенная от деревьев, полоса земли, а дальше шло вскопанное поле. Черная земля парила на солнце, а за полем, огороженные плетеным забором, стояли невысокие строения — то ли сараюхи, то ли бани. Была видна и часть дороги — с заросшего лесом склона холма спускалась наезженная колея. Она выводила прямо к воротам. Вернее, это раньше их можно было назвать воротами, а сейчас, одна створка была сорвана и валялась на земле, а вторая криво висела на одной петле. Слава остановился, высматривая, где ему лучше спуститься и добраться до дороги. В этот момент рухнула стена одного из сараев, в свою очередь, проломив плетень, и на поле выбралось чудовище.
Не дай бог, попасться такому на глаза.
Повинуясь инстинкту, Слава рухнул как подкошенный, и задом, задом, отполз в кусты, где и притаился. Монстр обвел взглядом поле, и, издал торжествующий рык.
*****
Древня догорала. Жарким, почти невидимым в свете солнца, огнем. Только струи горячего воздуха заставляли плясать хлопья пепла, да снопы искр, взлетали в небо, когда рушилась еще одна хижина. Никто даже не пытался тушить пожар. Похоже, деревушка была покинута людьми, еще до того, как загорелся первый дом. Хорошо бы если так! Потому что теперь здесь хозяйничали другие.
Это были не звери, в смысле, не животные, но и не люди — точно! Нечто среднее между вставшим на задние лапы медведем и огромной, донельзя лохматой обезьяной. Хотя морда все же не обезьянья — хищная клыкастая, больше похожа на медвежью, только короче. Могучие существа, с непропорционально широкими плечами и длинными мощными руками, двигались довольно проворно для своих размеров. Слава, сидя в своем укрытии на самом краю леса, видел, как, с непонятным упорством, кружили они по дворам, вытаскивая, из еще не охваченных пламенем домов, немудрящий скарб. Не ради поживы, или какой-нибудь корысти, а просто, для того чтобы тут же на улице все разломать и разорвать. Славе была видна только часть деревни — несколько стоящих около леса домов, дальше главная деревенская улица ныряла под горку и взбиралась уже на противоположный холм. Но и того, что он видел, было достаточно — летали перья из вспоротых подушек, валялись осколки разбитой посуды, обломки лавок и столов. К чему был этот бессмысленный разрушительный труд, Слава понять не мог — и без того ведь все сгорит. Потрясенный, он наблюдал, как один из громил-мародеров, ловко ухватив, одиноко метающуюся по двору курицу, разорвал ее за ноги пополам, отшвырнул в сторону еще дергающиеся обрывки. 'Как тузик грелку' — всплыла в голове старая фраза. Фраза из его мира. Его! А это? Господи, где он? Куда его к дьяволу занесло?
Раздался оглушительный треск — увлекшиеся монстры сломали очередную сараюху. Издали торжествующий хрюкающе-рычащий рев и двинули прочь через огород, топча грядки и с ходу опрокинув забор. По мере того, как объектов для разрушения становилось меньше, погромщики теряли интерес к своему чудовищному труду, и просто кружили по разоренной деревне, доламывая и дотаптывая то, что не успели сломать и растоптать раньше.
Ближайшая к Славе команда погромщиков зачарованно наблюдала за огонем, быстро пожиравший два рядом стоящих дома. Старлею даже стало интересно, хватит ли им тупости, чтобы подойти поближе и ухитриться сгореть вместе с остатками жилищ. Не подошли. С грохотом, взметнув тучу искр и клубы черного дыма, обрушилась крыша одного из домов. Монстры, отпрянув от волны жара, переглянулись и резво, словно их кто-то позвал, направились к окраине поселка. Прямо туда, где, прятался в кустах Слава. Испугавшись, что его обнаружили, он уже было хотел дать деру, как вдруг понял: чудовищ интересовала, отнюдь, не его персона. На взгорке за околицей села появился всадник. Еще секунду назад там никого не было — как из-под земли выскочил.
Сейчас Слава четко видел его тонкий темный силуэт на фоне пожара — торопливый огонь добрался до другого края деревеньки — и хозяйничал теперь на склоне противоположного холма — расползаясь как, чудовищная язва. Первым желанием, было высунуться из укрытия, окликнуть, предупредить дурака, чтоб драпал отсюда без оглядки. Разорвут же к ядреной фене! Но что-то остановило его, заставив еще сильнее вжаться в нагретые солнцем камни. Что-то было не так в этом, невесть откуда взявшемся, всаднике. Через секунду стало понятно. Зверь, на котором тот сидел, лишь на первый, невнимательный взгляд, напоминал коня. Туловище и шея лошадиные, морда, вроде бы тоже, но вот стройные мускулистые ноги заканчивались не копытом, а тремя чешуйчатыми пальцами, похожими на птичьи. Слава с омерзением увидел как этот 'конь', подняв ногу к самой морде, начал выкусывать что-то между когтистых пальцев. Оскаленная передняя губа показала, что зубки у него тоже не лошадиные — клыки — сантиметра четыре. К слову сказать, никакой сбруи — узды или поводьев на этой 'коняшке' не было. Лишь тонкий повод, легко завязанный вокруг шеи. И сидел всадник без седла, согнув в коленях ноги и высоко упершись пятками в бока животного. Вот он поднял руку, поднеся к губам странный инструмент, напоминавший своим видом, скрученную в узел флейту. Щеки наездника надулись, и Слава даже поморщился в ожидании мерзкого звука, который издаст
