взглянул на меня с веселым сочувствием, даже подмигнул понимающе. А я вот уже
четыре часа не могу успокоиться; кажется, я и в самом деле никуда не иду и только
сейчас об этом догадался.
Наверное, когда я выйду на пенсию, я перестану вести дневник; в моей жизни
будет ведь еще меньше событий, а чувствовать себя опустошенным, да, вдобавок
оставлять тому письменное доказательство, просто невыносимо. Самое лучшее для
пенсионера, мне кажется, — отдаться безделью, некоей неподвижной дремоте,
чтобы нервы, мускулы, энергия постепенно ослабевали, привыкали умирать. Но нет.
Бывают минуты, когда я надеюсь и верю, что пенсионная моя жизнь будет
наполненной, богатой, будет последним шансом найти себя. А если так, то и в самом
деле не стоит бросать дневник.
Сегодня обедал в центре один. После обеда иду по Мерседес, и вдруг
5
налетает на меня какой-то тип в коричневом Костюме. Что-то бормочет, вроде как
здоровается. Я поглядел, видимо с любопытством, потому что тип остановился и
нерешительно протянул руку. Лицо его показалось мне знакомым. Словно бы
Карикатура на какого-то человека, с которым я часто встречался прежде. Я пожал
протянутую руку, стал извиняться, давая понять, что нахожусь в недоумении.
«Мартин Сантоме?» — спросил он, обнажив в улыбке редкие зубы. Без сомнения, я
— Мартин Сантоме, однако растерянность моя нисколько не уменьшилась. «Улицу
Брандсен помнишь?» Ну, не очень-то хорошо помню. Тридцать лет прошло, а я не
могу похвалиться отличной памятью. Да, конечно, до женитьбы я жил на улице
Брандсен, но, даже если бы меня стали колотить палками, я и тогда не смог бы
сказать, как выглядел наш дом, сколько на нем балконов и кто жил по соседству. «А
кафе на улице Дефенса тоже забыл?» Вот теперь да, туман немного рассеялся, на
какой-то миг я увидел огромный живот галисийца Альвареса и его широченный пояс.
«А, помню, помню!» — воскликнул я, сияя. «Ну так вот, а я — Марио Вигнале».
Марио Вигнале? Не помню, хоть убей, не помню. Однако признаться смелости не
хватило. Он так, казалось, радовался встрече... Я сказал, что да, что конечно, прошу
прощенья, у меня отвратительная память на лица, на прошлой неделе я встретил
своего двоюродного брата и не узнал (вранье). Разумеется, по случаю встречи
следовало выпить чашечку кофе, так что субботняя моя сиеста пошла прахом.
Беседа тянулась два часа с четвертью. Он упорно припоминал подробности, он
хотел во что бы то ни стало убедить меня, что играл какую-то роль в моей жизни: «Я
даже помню, какую твоя мать готовила яичницу с артишоками. Объеденье. Я всегда
норовил зайти к вам в пол-одиннадцатого, чтоб к столу пригласили». И захохотал
громогласно. «Всегда?» — спросил я, все еще исполненный недоверия. Тут он
устыдился: «Да ладно, ну, может, три раза или четыре». А тогда какова же во всем
этом доля правды? «Как мать твоя себя чувствует?» — «Умерла пятнадцать лет
назад».— «Черт побери! А отец?» — «Умер два года назад, в Такуарембо. Он жил у
тети Леонор».— «Наверное, совсем уже был старый». Разумеется, отец был старый.
Господи боже мой, что за канитель! В конце концов он придумал более толковый
вопрос: «Слушай, а ты тогда женился на Исабели?»— «Да. У меня трое детей». Я
стремился сократить диалог. А у него — пятеро. Какое счастье. «А как Исабель
поживает? Все такая же красотка?» «Умерла»,— сказал я с самым бесстрастным
видом, на какой только был способен. Слово «умерла» прозвучало как выстрел, и он
6
— что не так уж плохо — растерялся. Поспешно допил третью чашку кофе и тотчас
