— Владимир Захарович? Котелков говорит… да… да… да. Они там интересуются, что делать?… что?… Нет, я объяснить не могу… да. Вы будете у себя? Ага, хорошо… да… да, привели, да, он у меня, да, хорошо… Я вам позвоню, да. Положил трубку. Проворчал что-то.
Чем же все это кончится? Ну, просто надо вытерпеть: один, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь…
— Ты что там шепчешь? Молишься?.. Молись, молись! Типичный антисоветчик!
Может, сказать ему одной фразой, что все это ложь? Или еще проще: ничего не говорить?
— Повернись!
Котелков забарабанил пальцами по столу.
Поворачиваюсь. Он смотрит на меня в упор, не мигая. Глазные щели расширились, воспаленные глаза надвигаются на меня, будто гипнотизируя, приоткрылись зубы:
— Нану и Леву знаешь?
— Нану и Леву?
— Да, Нану и Леву?
— Знаю.
— Что, мерзавец, тебе этого не достаточно?
— Про что это вы?
— Ты не можешь понять?.. Слушай, кончай крутить мозги — 'про что'. Ишь, христосик!… 'Про что это'? Я тебе вот что скажу: мы пока так с тобой, по-хорошему, понимаешь?
— Что вы хотите от меня?
— Нану и Леву знаешь?
— Да, слегка.
— Слегка, говоришь?
— Да, слегка.
— Ну, хорошо, а знаком давно?
— С тридцать шестого года.
— Как же вы познакомились?
— Через моего отца.
— Вот это я понимаю, ну, ну, дальше…
— Что дальше?
— Ну, брось, ты же умный, а как замороженный — тянешь резину… Ну, ну, об отце…
— Что об отце?
— Расскажи, как он тебя познакомил с агентами японской разведки, как они тебя завербовали… Да ты не волнуйся.
Котелков откинулся на спинку кресла и посмотрел на часы:
— Ну, хорошо, понимаю, трудно сразу. Подумай, время есть… Даю пять минут. Он скрестил на груди руки.
— Ты что-то хочешь сказать?., нет?.. Ну, думай, думай.
Большой волосатой рукой подвинул к себе стопку бумаги и что-то стал вычерчивать карандашом. Но вот снова посмотрел на меня:
— Ну, как?.. Пора бы уже, а?..
— Что пора?
— Не знаешь, — усмехнулся Котелков, — небось, трудно признаваться, родословная нехорошая, а?
— В чем признаваться?.. Ведь это все не так.
— А как?
— Вы, как я понимаю, хотите, чтобы я сказал, что отец мой шпион?
— Вот-вот… Смекаешь?
— Вас интересует, кто такие Нана и Лева?
— Именно, — одобрительно подхватил Котелков.
— Я только одно знаю, что они приехали из Харбина два года назад, после продажи КВЖД. Лева учился по классу скрипки у моего отца, а Нана по классу рояля у жены отца…
— Подожди! — перебил Котелков, — не пойму, это что?.. Он у тебя второй раз женился?
— Вам же об отце должно быть больше моего известно, вы же все знаете… С двадцать шестого года у него новая семья.
— Ну, хорошо, договаривай про то.
— Что договаривать?
— Боишься сделать какую-нибудь промашку?.. Так значит, говоришь, шпионы?.. Одну секунду…
Котелков наклонился к столу и стал что-то записывать, но вот он снова поднял голову:
— Ну, дальше?
— Что дальше?
— Это невозможно, гражданин следователь. Или, вы думаете, я сошел с ума, клеветать на отца, на себя?
— Вот видишь, какая ты сволочь! Кто же заставляет тебя клеветать?
Он застучал ногтями о стол, вдруг локоть его соскользнул, он наклонился, выдвинул один из ящиков письменного стола, вынул оттуда какую-то бумагу:
— Ну, хорошо, подойди сюда, ближе, ближе… Вот, читай…
Я чуть не споткнулся о коврик, взял дрожащими руками бумагу. На официальном бланке типографским шрифтом крупно: Мера пресечения. Ниже уже машинкой: моя фамилия, имя, отчество, год рождения, место рождения, национальность… Еще ниже: пятьдесят восьмая статья, пункты шестой, восьмой, десятый, одиннадцатый… Внизу подпись начальника отдела, внизу сбоку синим карандашом: согласен — прокурор, сверху: утверждаю, зеленым карандашом — зам. наркома внутренних дел. Лейтенант Котелков, привстав, заглянул в мои глаза:
— Ну, что?
— Я не понимаю, зачем все это? Это бред какой-то. Вы же сами прекрасно все знаете.
— Больше ничего не скажешь? — спросил он тихо.
— Нет, ничего.
Он обмакнул перо и протянул мне ручку.
— Тогда подписывай.
— Я этого не буду подписывать.
Вдруг — странное дело — лейтенант Котелков положил руку мне на плечо:
— Что, растолковать тебе? Эта же подпись ни к чему не обязывает. Просто подпишешь, что я тебя ознакомил с предварительным обвинением… Ну?.. Ну, чего же ты?
— Так зачем же подписывать, если я не согласен.
Котелков положил на стол ручку, взял у меня бумагу и ее положил на стол, присел в кресло. Вдруг заторопился:
— Мы же будем с тобой еще работать — протокол допроса составлять, а это простая формальность (он повертел в руках'меру пресечения')… это же еще ничего не значит…
— Как?.. Вы говорите, что это не доказательство вины?
— Ну, да, точно. Вот, теперь ясно? Это так — пустой звук, формальность.
— Как же вы можете тогда лишать свободы?
— А у нас такой метод, — откинулся Котелков на спинку кресла, — прямо берем и все.
— Как же это так?
— А так, — прищурил он глаз. Вдруг что-то дрогнуло, лицо совершенно перекосилось:
— Сволочь! Стать в угол! Гад, в угол! Взъерошились волосы, нависли над низким лбом.
