долг выяснить, что они везут.
ГЛАВА 14
Известие о захвате подводы имело для французов важное значение. Наконец-то у них появилась надежда на успех экспедиции.
Если в бочонках и в самом деле сокровища бандитов, Бускарен, главное заинтересованное лицо, ни перед чем не остановится, чтобы вернуть их. Начнутся бои, засады. Все это на руку французам. По крайней мере, им больше не придется гоняться за неуловимыми и вездесущими. В борьбе за свои богатства пираты вынуждены будут отказаться от инкогнито, в чем скрывалась главная опасность.
Маленький отряд немедленно отправился в путь. За ним следовали туземцы под предводительством Ивона Кербехеля, который не собирался, по крайней мере сейчас, отказываться от своих прав и обязанностей.
Доктор, и смеясь и сердясь, неистово ругался, отсылая ко всем чертям свою, не дававшую ему ни минуты покоя, «семью».
Вдова Нирро-Ба настолько осмелела, что, таща за собой весь свой выводок, преследовала доктора, даже когда он беседовал с друзьями. Чего только не делала бедная женщина, чтобы обольстить своего неподатливого мужа! На голове у нее красовалось какое-то невероятное сооружение, один глаз был обведен желтой краской, другой – ярко-красной. Добавьте к этому матово-белый нос и ярко-синие щеки, и вы сочтете доктора слишком разборчивым.
Чернокожая Пенелопа[277], желая ублажить своего «супруга», пользуясь его рассеянностью, то и дело пыталась впихнуть ему в рот полные горсти жира опоссума, ароматизированного и смешанного с пахучими травами.
Увы! Неблагодарный затыкал уши, чтобы не слышать ласковых речей негритянки, не обращал внимания на ее поистине фантастический головной убор и плотно сжимал губы перед самыми лакомыми кусками.
Мадам Нирро-Ба в отчаянии испускала крики, пугавшие белых какаду, бросала еду в открытые как копилки рты маленьких Нирро-Ба и с такой силой хлестала себя по лицу, что кровь струйками текла по татуировке.
– О женщины! Женщины!.. – бормотал доктор в полной растерянности.
– Напрасно вы жалуетесь, – сказал как-то Фрике насмешливо. – Многие хотели бы оказаться на вашем месте.
Храбрый доктор вскочил на свои длинные паучьи ноги, поскольку мадам Нирро-Ба при этих словах снова попыталась к нему приблизиться. Спасла доктора показавшаяся в этот момент повозка, запряженная десяткой великолепных чистокровных лошадей. Она напоминала огромный дом на колесах.
Человек двадцать туземцев, вооруженных карабинами, одетых в широкие холщовые штаны и шерстяные рубашки, окружали своего предводителя, молодого мулата атлетического сложения, с умным лицом. Он пожал руку Буало, и тот не мешкая представил его своим друзьям. Прием мулату был оказан, разумеется, самый радушный.
Друзья очень удивились, узнав, что молодого человека зовут Дик МакНайт и что он сын Джо МакНайта, прозванный Рыжим Опоссумом туземцами Центральной Австралии, обязанными ему своей цивилизацией.
Дика вызвал скваттер, сэр Рид, предоставив мулату возможность оказать услугу европейцам, и тот с радостью согласился поехать в экспедицию с Сирилем, своим добрым другом.
Мулат, к великому удовольствию доктора, хорошо говорил по-английски, и последний решил использовать его как переводчика, чтобы объяснить наконец вдове Нио-Ба истинное положение дел, поскольку притязания этой наивной дикарки становились все настойчивее.
В тот же день наших героев ждал еще один сюрприз. Когда Пьер Легаль и Фрике, торжествуя, собрались навестить мастера Холлидея, задержанного мулатом, прискакал всадник. Он легко соскочил на землю и пустил лошадь гулять, как она была, с уздой на шее.
– Смотри! – вскричал тут парижанин. – Ведь это милейший мастер Сэм Смит!
– Он самый, к вашим услугам, мастер Фрике.
– Рад вас видеть, мастер Смит.
– И я рад вашему счастливому возвращению.
– Извините за нескромный вопрос, мастер Смит, но что, черт возьми, привело вас сюда?
– Желание совершить маленькое увеселительное путешествие на очаровательные берега Лоддона, до Инглвуда, первой станции железной дороги. Там я рассчитываю сесть в первый же поезд, доехать до Сендхерста и, не останавливаясь ни в Кестльмене, ни в Кайнтоне[278], приехать в Мельбурн.
– Еще несколько дней назад вы величали себя королем бушрейнджеров, а теперь собрались в столицу! Вам не грозит там опасность?
– Спасибо за заботу, но я больше не бушрейнджер.
– Подали в отставку?
– Да… Чтобы получить отпущение грехов.
– Говорите, пожалуйста, яснее.
– Я буду конвоировать подводу до места назначения, чтобы мои милые мальчики на нее не напали. Пока они еще меня слушаются.
– Не трудитесь, мастер Смит, подводу мы возьмем на себя, и джентльменов, которые в ней сидят, тоже.
– Прекрасно! Тогда поедем вместе.
– Послушайте, мастер Смит, вы мне спасли жизнь, и я не хотел бы видеть вас болтающимся на веревке. Идите своей дорогой и позвольте нам выполнить свой долг.
– Какой долг?
– Мы должны сдать английским властям опасного преступника.
– Но это не мешает мне конвоировать его вместе с вами по берегу Лоддона и железной дороге, грабители – народ отчаянный.
– Вы разве хозяин груза?
– Нет, но имею к нему кое-какое отношение.
– Тем хуже. Ведь груз будет вскрыт в присутствии судейских, и они могут поинтересоваться его происхождением.
– Не вижу в этом ничего плохого. Мастер Холлидей, я думаю, такого же мнения.
– Значит, вы друг этого мерзавца, который прячется как сова… Да и как ему не прятаться?
– Холлидей не прячется, – раздался тут хриплый голос, – он смело смотрит людям в глаза.
Американец вылез из повозки.
– Вот я, – продолжал он, нагло глядя на европейцев. – Что вам от меня нужно?
– Связать вам лапы, пришвартовать к этой хижине на колесах и приставить к вам няньку, как вы это сделали с нами на борту «Лао-цзы», пока вас не повесят, – ответил Пьер Легаль.
Пират криво усмехнулся.
– Вы не сдадите меня властям, и я не буду повешен.
– Почему, скажите на милость?
– Да потому что я вам нужен. Ваши планы мне известны. Но я могу вам пригодиться, если вы будете благоразумны. У вас преобладают эмоции, а я человек дела. Давайте меняться! Мне деньги и свобода, а вам… Впрочем, вы это сами знаете. Хорошенько подумайте, прежде чем сунуть меня в петлю.
– Подумать, конечно, мы можем. А пока вы будете отдыхать под надежной охраной, день и ночь. И не вздумайте бежать, если вам дорога жизнь.
