двери. Хотя отлично знал, что магистр двора принял все меры предосторожности, прежде чем пригласил его для серьезного разговора.
– Темная лошадка, – наконец отозвался на заданный вопрос Аркадий. – О всех его возможностях не ведаю даже я, но в средствах он не испытывает недостатка.
– А мне казалось, что он человек бедный, – удивился Евтапий.
– Не исключаю, что он тратит чужие деньги, – пожал плечами ростовщик.
– Сиятельного Аспара?
– Нет, – покачал головой Аркадий. – У франка таких денег нет. По моим сведениям, Маркиан выплатил большую сумму комиту финансов Хрисафию, после чего тот заявил, что в императорской казне нет денег для войны с вандалами в Африке. Пыл сторонников этой войны мгновенно угас. Против высказалась и сиятельная Пелагея.
– Ты хочешь сказать, что им заплатили? – нахмурился магистр.
– А тебя удивило бы это, магистр?
– Иными словами, ты считаешь Маркиана агентом Гусирекса?
– А почему нет, сиятельный Евтапий. Ты ведь помнишь, как закончил свои дни префект Сирии Модестос. Он был самым, пожалуй, непримиримым врагом князя Верена. Именно его многие прочили в магистры пехоты после конфуза, приключившегося с Аспаром. Шайка разбойников ворвалась ночью в его дом, и лучшего полководца империи зарезали как жертвенного барана.
– Неужели это сделал Маркиан? – возмутился Евтапий.
– Смерть Модестоса была выгодна многим, – пожал плечами Аркадий. – Но для вандалов она обернулась спасением. Они выиграли время и прибрали к рукам африканские провинции. Впрочем, сейчас империи не до Африки. По моим сведениям, война гуннов с Византией – вопрос решенный. Нападения можно ждать в любой момент. Мой тебе совет, магистр: если у тебя есть имущество и деньги во фракийских городах, то лучше вывезти их в Константинополь.
Вот вам и нотарий Маркиан! Кто бы мог подумать, что у этого негодяя такие обширные связи. А ведь Евтапий уже собрался устранить наглеца. Подослать к нему наемных убийц и тем спасти сиятельную Пелагею от позора. Не объявлять же, в самом деле, сына десятника своим наследником! Разговор с осведомленным Аркадием круто изменил мысли Евтапия. В конце концов, почему бы и нет? Иметь в союзниках зятя императора – это не самый плохой выбор для магистра двора. Расторопному молодцу, судя по всему, удалось сломать гордую Пелагею и заставить ее плясать под свою дудку. С Евдокией, возомнившей себя правительницей империи, Маркиан тоже справится. И тогда перед ним откроется прямой путь к власти. Ибо у божественного Феодосия нет сыновей. А его старшая дочь замужем за императором Запада Валентинианом. Казалось бы, выбор – лучше не придумаешь. Но Валентиниан слаб и вряд ли сумеет объединить под своей рукой и Рим, и Константинополь. Для этого нужно быть по меньшей мере Константином Великим, а не выкормышем скандально известной вдовы патрикия Аттала. В такой ситуации пройдоха Маркиан для магистра Евтапия просто находка. Его можно будет либо поддержать, либо с выгодой продать. Благо покупатели наверняка найдутся.
Император Феодосий был до того поражен величиной яблока, подаренного Евтапием, что тут же захотел поделиться своей радостью с женой. Евдокия на зов мужа явилась незамедлительно, но по ее лицу было видно, что повод для восторгов она считает ничтожным. Супруга императора хорошо сохранилась для своих лет. Евтапий, не видевший Евдокию несколько месяцев, вынужден был это признать не без душевной скорби. Зато умной он эту женщину не назвал бы. Во всяком случае, она могла бы более тщательно скрывать порочащие ее связи. Но Евдокия настолько уверилась в своем могуществе, что в последнее время практически не таила симпатий к молодому Паулину, который по ее просьбе из трибунов конюшни был переведен в комиты свиты, с весьма существенным повышением в жаловании. Об этой постыдной связи не догадывался только один человек в императорском дворце – божественный Феодосий. К сожалению, открыть ему глаза на горькую правду пока никто не решался. В том числе и сам Евтапий. Феодосий был добрым человеком, но уж очень непримиримым к клеветникам. Сомнений в верности жены, с которой он прожил душа в душу двадцать лет, у императора не было, и это создавало потенциальным осведомителям дополнительные трудности.
– Считай это моим рождественским подарком, – сказал Феодосий, нежно глядя на жену, – пусть оно станет яблоком согласия, а не раздора в нашей семье.
Вряд ли Евдокия была очарована столь оригинальным подарком, но все же у нее хватило ума принять его с ласковой улыбкой на губах, а потом приложиться этими губами к лысеющей голове мужа.
– Я буду считать этот дар залогом нашей любви, – произнесла нараспев императрица.
– Именно любви, – зашелся от избытка чувств Феодосий. – На вечные времена.
Магистр Евтапий уронил слезу умиления. Это было сделано как нельзя кстати, поскольку глаза повлажнели и у Феодосия, склонного к сентиментальности.
– Ты себе не представляешь, Евтапий, как я дорожу этой женщиной.
Сказано это было с такой искренностью, что у магистра двора дрогнуло сердце. К сожалению, плотская связь с развратницей Евдокией оказалась для Феодосия важнее душевного расположения к сестре. Впрочем, как совсем недавно убедился магистр, ни одна из этих двух женщин не заслуживала тех чувств, которые питал к ним несчастный император.Маркиан застал своего друга Паулина в глубоком раздумье. Ситуация была столь нехарактерной для легкомысленного комита, что нотарий не удержался от смеха. Паулин, надо отдать ему должное, был очень красивым молодым человеком, но, к сожалению, не лишенным крупных недостатков. Главной его страстью была игра. И излечить Паулина от этого порока не могла даже любовь. Впрочем, Маркиан сомневался, что новоиспеченный комит питал хоть сколько-нибудь глубокое чувство к сиятельной Евдокии. Уж слишком часто он исчезал из дворца, чтобы предаться в притонах не только игре, но и другим предосудительным занятиям.
– Напрасно смеешься, – вздохнул Паулин, глядя на гостя грустными глазами. – Передо мной стоит дилемма: съесть это чудесное яблоко или дать ему сгнить естественным порядком.
– Есть третий выход из этой непростой ситуации, мой дорогой друг, – улыбнулся Маркиан. – Подари его кому- нибудь.
– К сожалению, я сам получил его в подарок от императрицы. Она мне сказала, что это дар любви.
– Скверно, – покачал головой нотарий.
– Почему?
– Потому что вместе с яблоком вполне может исчезнуть и чувство. Это принцип магии, высокородный Паулин.
– Видимо, она об этом не подумала, – огорчился не на шутку комит. – А если я его подарю?
– Не исключаю, что любовь дарительницы перейдет на этого человека, – с видом знатока произнес Маркиан. – И у тебя появится серьезный соперник.
– Ну вот, – развел руками Паулин. – Вместо того чтобы помочь, ты, светлейший Маркиан, добавил мне еще одну головную боль.
– Подари его императору, – вдруг осенило нотария. – Божественный Феодосий будет безмерно рад. Он любит диковинки.
Паулин захохотал:
– Ты самый умный человек, Маркиан, из всех, кого я знаю. Вернуть мужу любовь его жены – это воистину дар христианина. А ты зачем пришел?
– Поздороваться.
– Тогда давай заодно и попрощаемся, – сказал Паулин, подхватываясь с места. – Я прямо сейчас бегу к императору.
Как и все комиты свиты, Паулин имел свои покои в императорском дворце, пусть и не такие роскошные, как у царствующих особ или магистров, но все же достаточно уютные, чтобы по меньшей мере одна из благородных матрон могла предаться здесь отдохновению. А Маркиану в этот момент даже в голову не пришло, что он отправил своего легкомысленного приятеля на смерть. К сожалению, нотарий понял это слишком поздно, когда уже ничего нельзя поправить. А открыл ему глаза на страшную ошибку не кто иной, как евнух Евтапий, к которому Маркиан заглянул на огонек.
– Мне почему-то казалось, магистр, что ты подаришь свое яблоко императору.
– Я подарил, – пожал плечами Евтапий, слегка удивленный бесцеремонностью гостя. Магистра огорчил приход нотария в служебные покои, ибо для серьезных, а тем более тайных разговоров они были мало пригодны.
– Императрице? – переспросил Маркиан.
– Императору, – рассердился магистр. – Феодосий на моих глазах отдал яблоко Евдокии и объявил его залогом их любви.
– Какая чудовищная ошибка, – проговорил бледнея Маркиан. – Бедный Паулин. Видит Бог, я не хотел его гибели.Глава 5 Послы Византии
Гунны Аттилы, пройдя походным маршем через Армению, вторглись в Сирию и Месопотамию. Серьезного сопротивления они там не встретили. В Константинополе опасались вторжения во Фракию и не сумели помочь отдаленным провинциям. Впрочем, эта разумная предосторожность мало помогла византийцам, когда гунны переправились через Дунай. Фракийские легионы дукса Марпиалия не сумели сдержать натиска многочисленной армии варваров и были разбиты в пух и прах в первые дни войны. Магистр пехоты Гелиодор выступил навстречу Аттиле, имея под рукой сорок тысяч пехоты и десять тысяч конницы. Но вместо того чтобы изматывать противника в мелких стычках, он дал кагану генеральное сражение, в котором слава Византии закатилась, похоже, окончательно. У Константинополя больше не осталось легионов, а те жалкие остатки, которые сиятельному Аспару, вновь произведенному в магистры, удалось наскрести по городам и весям империи, в лучшем случае могли продлить агонию. Гунны захватили Фракию, Македонию, Мезию и вторглись в Илирик. Пали один за другим крупные города и опорные пункты империи на Дунае – Срим, Ниш, Сардика… Угроза нависла над Константинополем. Это понимали все, кроме божественного Феодосия. Император, тяжело переживший расставание с любимой женой, теперь уповал на
