дабы спасти Константинополь! А ведь это выход, причем единственно возможный. Каган Аттила должен клюнуть на эту приманку, ведь брак с Гонорией придаст законность его неограниченной власти не только в глазах ромеев, но и в глазах варваров, что немаловажно. У Аттилы слишком много врагов внутри Великой Гуннии, чтобы он мог вот так просто отмахнуться от столь выгодного предложения. Конечно, прольются реки крови, конечно, Рим, скорее всего, падет, зато у Византии появится шанс уцелеть, ибо Вечный Город не сдастся без боя. Сиятельный Аэций, величайший полководец гибнущей империи, сумеет дать отпор зарвавшемуся кагану и если не разбить гуннов, то, во всяком случае, обескровить.
– Я верю в тебя, сын мой, – торжественно произнес Евтапий. – И да поможет тебе Бог в твоих благородных начинаниях.
В Медиолане византийское посольство приняли более чем прохладно. Высокородный Марпиалий был этим обстоятельством обескуражен и не нашел ничего лучше, как обратиться за поддержкой к магистру двора Валериану. Чем чрезвычайно позабавил высокородного Туррибия, прибывшего ко двору Валентиниана в качестве посла князя Верена. Вандалы, заключив договор с Римом, выгодный на данном этапе обеим сторонам, свято его соблюдали, к удивлению многих патрикиев, полагавших, что с варварами нельзя иметь дело. Рим не испытывал недостатка в продовольствии. Вандалы сумели навести порядок во Внутреннем море и сделали то, что не удавалось римским императорам едва ли не со времен Цезаря, – разгромили пиратов в Сардинии и обезопасили водные пути. Союз, заключенный префектом Галлии Аэцием с рексом Тудором и князем франков Кладовладом, хранил империю от набегов варваров с запада и севера. Что немедленно сказалось на процветании не только Рима, но и его провинций. Вечный Город почти искренне славил своего императора, имея, впрочем, в виду не столько вздорного и капризного Валентиниана, сколько его мудрую матушку Галлу Плацидию, которая не собиралась пока выпускать власть из рук. И уж конечно, вдовая императрица не захочет лишиться преимуществ, полученных в результате мирного существования с варварами, ради призрачного единства с Византией, утратившей в результате войн едва ли не две трети своих земель. Все это высокородный Туррибий с охотою донес до ушей византийского посла, с которым его познакомил светлейший Маркиан.
Нельзя сказать, что римляне не сочувствовали византийцам в их беде, но одно дело – сочувствовать, а совсем другое – лить кровь за чужие интересы. Высокородного Марпиалия и его свиту разместили в одном из самых богатых палаццо Медиолана, принадлежавшем императрице Плацидии. Дворец был доверху набит языческими идолами и картинами сомнительного содержания, забавлявшими Маркиана, но шокировавшими набожного дукса. Марпиалий расценил это едва ли не как насмешку коварной Плацидии над религиозными чувствами византийцев, но всезнающий Туррибий объяснил ему, что императрица здесь абсолютно ни при чем. А виной всему покойный сенатор Пордака, построивший этот дом и собравший под его крышей скульптуры и картины едва ли не из всех уголков империи.
– Ты еще подвала не видел, высокородный Марпиалий, – усмехнулся Туррибий, салютуя кубком загрустившему дуксу. – Там Пордака разместил жуткие образины, доставленные из Нумидии, Ливии и Венедии. Вот это ужас так ужас. В тех подвалах киснет даже вино, не говоря уже о христианских душах. Говорят, что сенатор Рутилий Намициан, казненный по обвинению в ереси и разбоях семь лет тому назад, именно там черпал вдохновение для своих сатанинских оргий.
– Я попрошу магистра Валериана подыскать для нас другое помещение, – взволновался Марпиалий.
– Напрасный труд, – покачал головой Туррибий. – Неужели ты еще не понял, дукс, что вы здесь гости далеко не желанные и римские чиновники сделают все возможное, чтобы вы убрались из Медиолана поскорее?
– Но сиятельный Валериан обещал похлопотать за нас перед императрицей, – усомнился в словах вандальского посла дукс.
– Валериан, конечно, человек со странностями, – усмехнулся Туррибий, – но все же не до такой степени, чтобы навлекать на себя гнев божественной Плацидии.
По мнению Туррибия, помочь Маркиану встретиться с сиятельной Гонорией могла только Климентина, супруга магистра двора Валериана. Сделать это было крайне сложно, ибо сестру императора стерегли едва ли не как самое главное сокровище империи. Ни Валентиниан, ни Плацидия не были заинтересованы в браке Гонории, и уж тем более не жаждали сюрпризов в лице незаконнорожденных младенцев. К сожалению, супруга Валентиниана сиятельная Евпраксия родила ему двух девочек, и вопрос о наследнике мужского пола в Риме стоял по-прежнему остро. Тем более что император окончательно охладел к Евпраксии и проводил время в обществе чужих жен, а то и вовсе девиц легкого поведения. В Медиолане не было притона, который не посетил бы сладострастный Валентиниан. Честь Гонории защищал верный пес императора евнух Гераклион. Говорили, что он даже спал у дверей царственной девственницы, что было, конечно же, преувеличением.
– Подкупить Гераклиона вряд ли удастся, – поморщился Туррибий. – Это очень хитрая бестия. К тому же он богат, обласкан императором, а потому предан ему всей душой. Конечно, можно привлечь на свою сторону доместика Петрония Максима, но командир императорских гвардейцев не имеет свободного доступа к покоям Гонории, к тому же он очень дорожит своим местом. Петронию оно досталось после того, как император окончательно рассорился с другом своего детства Ратмиром. Теперь Ратмир находится в Галлии вместе с префектом Аэцием.
– Так ты не исключаешь, что дуксу Марпиалию удастся соблазнить Валентиниана призраком власти? – нахмурился Маркиан.
– После сурового урока, преподнесенного Плацидией неблагодарному сыну семь лет тому назад, Валентиниан затаился, но я нисколько не сомневаюсь, что он ищет повод для того, чтобы выйти из-под опеки матери. Союз с Византией для этого вполне подходящий случай. В Риме и Медиолане хватает людей, люто ненавидящих Плацидию и в силу этой причины готовых поддержать любую, самую безумную выходку ее сына.
К сожалению, Маркиан опоздал. Расторопный дукс Марпиалий не только успел склонить к союзу благородную Климентину, но и с удобствами утвердился на ее ложе. Супруга сиятельного Валериана была женщиной неглупой, но увлекающейся. По слухам, гуляющим по Медиолану, плодами этих увлечений стали два ее сына, одного из которых она родила от императора Валентиниана, а второго – от дукса Ратмира. Любвеобильная матрона с готовностью принялась помогать византийцу, несмотря на предостережения своего старого знакомого и поверенного в сердечных делах высокородного Туррибия. Маркиан попробовал пустить в ход свои мужские чары, но успеха не добился. Во-первых, дукс Марпиалий был моложе его на десять лет, во-вторых, красив, как языческий Аполлон, и, наконец, красноречив, как Цицерон. По словам Туррибия, хорошо знавшего Климентину, матрона одурела от счастья. И ее любовный угар мог дорого обойтись как Константинополю, так и Риму. О любовной связи Климентины и дукса Марпиалия заговорил весь Медиолан, но на магистра двора Валериана это не произвело никакого впечатления. Похоже, этот почтенный шестидесятилетний старец давно махнул рукой на свою красавицу жену. Намеки патрикия Маркиана падали семенами на пересохшую землю, не дав ни единого ростка ревности или даже неудовольствия. А между тем Марпиалий успел уже дважды встретиться с посланцами Валентиниана – евнухом Гераклионом и доместиком Петронием. О чем беседовали эти трое, Маркиану выяснить не удалось. Но, видимо, они о чем-то договорились, ибо император Валентиниан публично объявил, что готов принять посланцев своего божественного тестя через пять дней. Само по себе это еще ничего не значило. Византийское посольство уже почти месяц обивало порог императорского дворца, и пора уже было Риму на что-то решаться.
– Быть может, мне следует поговорить с императрицей? – предложил Маркиан.
– Боюсь, тебя убьют раньше, чем ты увидишь край туники божественной Плацидии, – покачал головой Туррибий. – А заодно уберут и меня. Ищейки евнуха Гераклиона ходят за нами по пятам.
– Но ведь мы пока еще ничего не сделали? – удивился Маркиан.
– Дело не в тебе, – усмехнулся Туррибий, – а во мне. По-твоему, зачем я торчу в Медиолане, подвергая свою жизнь опасности?
– Я полагал, что тебя здесь удерживают чувства к матроне Стефании, – с усмешкой отозвался Маркиан.
– Я ценю юмор, патрикий, но во всем следует знать меру, – строго сказал Туррибий. – Меня не интересовали женщины даже в молодые годы, и тебе это отлично известно. Что же касается супруги несчастного Паладия, лишившегося разума, то я живу в ее доме на правах друга семьи, и это до сих пор не вызывало никаких пересудов.
– А отчего обезумел Паладий? – спросил Маркиан, пытаясь исправить возникшую неловкость.
– Несчастный Паладий столкнулся нос к носу с демонами и не выдержал жуткого зрелища, – вздохнул Туррибий. – Теперь он часто несет околесицу, но иногда на него снисходит озарение и он пророчествует словно оракул. На впечатлительных матрон это действует очень сильно. Сиятельный Валериан частенько приходит к нему за советом. Это забавное зрелище, патрикий. Иной раз я теряюсь в загадках, кто из них больший сумасшедший – отставной сенатор или магистр двора.
Благородная Стефания, женщина лет пятидесяти, сохранившая на лице остатки красоты, в молодости была любовницей Аэция. Возможно, именно поэтому несчастье, случившееся с ее мужем, никак не отразилось на ее благосостоянии. Дом матроны смотрелся полной чашей. И, видимо, в силу этой причины склонный к роскоши Туррибий избрал его местом своего проживания. Не исключено, правда, что Стефанию связывали с посланцем Гусирекса деловые отношения.
