тишина.
– Что они, вымерли все?! – зло процедил сквозь зубы Кладовой, стоявший посредине атриума, словно статуя языческого бога.
– Скот пал, – крикнул вбежавший в дом Ладислав.
– То есть как пал?! – ошалело уставился на него Родован.
– В конюшне мы насчитали более десятка дохлых лошадей, а в хлев мы только заглянули, от него несет мертвечиной.
– Мор! – первым догадался Драган. – Надо бежать отсюда, князь.
Зачем Кладовой открыл эту дверь, ведущую, судя по всему, в комнату прислуги, никто так и не понял. Зато все увидели, как он пошатнулся, схватился рукой за грудь и рухнул на каменные плиты, даже не вскрикнув. Оперенная стрела угодила старшему сыну князя Кладовлада прямо в сердце, пробив не только крепкую броню, но и тело. Княжич Ладислав с криком ринулся вперед, чтобы покарать убийцу отца, но никого в помещении не обнаружил.
– Самострел! – уверенно предположил Драган, но поиски лука, из которого был произведен роковой выстрел, оказались безуспешными. Стрела прилетела словно бы ниоткуда, разом похоронив надежды князя Родована на успех дела. Гепид вдруг ясно осознал, что его предали. Обвели вокруг пальца. И за его ошибку княжич Кладовой заплатил жизнью.
– Ратмир! – крикнул во всю мощь своих легких Родован, не в силах больше сдерживать рвущуюся из груди ярость. – Я убью тебя, слышишь!
Ответом князю было только эхо, гулом отдававшееся под сводами чужого дома. Замок Каменец молчал, не желая выдавать свои тайны. И Родовану стало страшно, быть может, впервые в жизни. Ему вдруг показалось на миг, что он бросает вызов не блудливому рексу, а самому богу Велесу, защитившему своего сына.
– Поднимите княжича, – приказал Родован своим мечникам. – Пусть этот замок будет проклят отныне и во веки веков.Нелепая смерть княжича Кладовоя потрясла франков. Говорили, что старший сын Кладовлада был убит из самострела, поставленного каким-то растяпой на охотничьей тропе. Нашлись и такие, которые кивали на Меровоя, но им быстро заткнули рты. Княжич Меровой в роковую ночь, когда погиб его старший брат, находился при хворающем отце, на виду у многих людей. А от случайностей на охоте никто не застрахован – ни княжий сын, ни простой смертный. Родован сам спросил Меровоя о рексе Ратмире. Ярман глянул на гуннского посла с изумлением:
– Был он у меня в Каменце три дня тому назад, но, после того как начался падеж скота, я приказал всем покинуть замок. А почему ты меня спрашиваешь о нем?
– Хотел проститься, – криво усмехнулся гепид.
Ратмир и его дружина исчезли из Паризия, словно в воду канули. Торговец Велизарий, в доме которого проживали свевы, только руками разводил. Был и пропал, только его и видели.
Смерть княжича Кладовоя все расставила по своим местам. Теперь у князя Кладовлада был только один наследник, а потому спорить стало не о чем. Князю Родовану следовало уносить ноги из Паризия, и как можно скорее. Ибо княжич Меровой догадывался, что со смертью его брата далеко не все чисто. А виной тому был гонец, посланный Кладовоем к отцу. И хотя знал тот гонец немного, упоминание о Калиновом мосте должно было насторожить и князя франков, и его младшего сына. Знали о поездке Кладовоя в Каменец и его старшие дружинники. Во всяком случае, сотник Басога прямо спросил Родована о роковой ночи:
– Вы здорово наследили в замке?
– Думаешь, Меровой догадается? – отозвался вопросом на вопрос Родован.
– Он же не глупец, – усмехнулся криво мечник. – Среди франков прошел слух, что Кладовой убит стрелой Велеса за то, что покушался на жизнь брата. Если волхвы этот слух подхватят, то нам всем солоно придется. Проклятье Чернобога падет и на сыновей, и на мечников Кладовоя. Но в любом случае под Меровоем нам не жить.
– Но ведь вы не ходили в Каменец?
– Об этом знаем только мы с тобой, – покачал головой Басога. – Да княжичи Ладислав и Сар. Оба они уверены, что ловушку на их отца расставил именно Меровой, и горят жаждой мести.
– Скорее всего, они правы, – вздохнул Родован. – Смерть Кладовоя была выгодна только его младшему брату.
– Калинов мост – это серьезно, – кивнул Басога. – Кто кому бросил вызов, уже неважно. Важно, что битва началась. И поражение отца бросает черную тень на его сыновей. Ладиславу и Сару придется пройти этот путь до конца. Только бесславная смерть Меровоя снимет клеймо с Кладовоя и обелит в глазах франков его сыновей.
Дело было, конечно, не в богах, а в волхвах. У Кладовоя было много знатных и могущественных сторонников, и все они могли сплотиться вокруг его сыновей. Вот почему так важно было очернить и самого погибшего княжича, и Ладислава с Саром. Проклятье Чернобога ляжет на них несмываемым пятном.
– На поле битвы этот спор решится, – с нажимом произнес Басога, глядя прямо в глаза гепида. – Мы отдаем и наши сердца, и наши мечи в распоряжение кагана. Ты меня понял, князь?
Родован понял и вздохнул с облегчением. Разброд среди франков не закончился со смертью Кладовоя. Слишком велики были противоречия между вождями, чтобы их можно было разрешить в один миг. А у кагана Аттилы появится отличный повод, чтобы вмешаться в чужие дела и восстановить попранную справедливость.Глава 7 Каталунские поля
Весть о смерти князя Кладовлада не застала врасплох префекта Аэция. Верховный правитель франков болел давно, а гибель старшего сына, похоже, его окончательно подкосила. К сожалению, далеко не все франки сразу же признали власть его законного преемника. Во Фризии вспыхнул мятеж, во главе которого встали сыновья покойного Кладовоя, княжичи Ладислав и Сар. К чести нового князя франков, он очень быстро доказал, что волхвы не напрасно назвали его ярманом. Мятежники были разгромлены в первой же битве, частью сдались в плен, а частью бежали к Аттиле. Каган взял под свое покровительство беглых отпрысков Кладовоя и даже женил одного из своих многочисленных сыновей на дочери покойного княжича. Не приходилось сомневаться, что он вмешается в распрю франков, вопрос был в другом – когда это случится? Аттила уже обвинил в смерти Кладовоя его брата Меровоя и предостерег Рим от вмешательства в чужие дела. Впрочем, ни у Аэция, ни у Плацидии, ни даже у божественного Валентиниана не было никаких сомнений, что война с франками послужит Аттиле лишь предлогом для вторжения в Галлию. А потеря Галлии ставила империю на грань распада. Пока что каган не оставил надежд получить власть над Римом с помощью брака. И божественному Валентиниану ничего другого не оставалась, как потакать Аттиле в его намерениях. Впрочем, в Медиолане очень хорошо понимали, что долго водить кагана за нос не удастся. Рано или поздно придется сказать либо твердое «да», либо твердое «нет».
– Надо сделать все возможное, чтобы разорвать мирные отношения между Аттилой и Византией, – сказала Плацидия, строго глядя на префекта.
Императрица слабела день ото дня, и уже ни для кого не было секретом, что дни ее сочтены. Она была всего лишь на два года старше Пульхерии, но выглядела по сравнению с ней полной развалиной. Плацидии давно перевалило за шестьдесят, и болезнь настолько источила ее некогда пышное тело, что сейчас она больше была похожа на тень, чем на живое существо.
– Феодосий никогда не пойдет на разрыв с Аттилой, – покачала головой Пульхерия. – Для этого он слишком слаб, а константинопольские патрикии напуганы неудачной войной.
– Тем хуже для Феодосия, – поджала тонкие губы Плацидия и откинулась на подушки.
Императрица то ли заснула, то ли впала в забытье. Префекту и Пульхерии ничего другого не оставалось, как покинуть ее спальню. Слово было сказано, приговор произнесен, оставалось только найти человека, способного привести его в исполнение.
– Князь вандалов Верен обеспокоен усилением гуннов, – скосила Пульхерия глаза на призадумавшегося Аэция.
По мнению префекта, Гусирексу было от чего беспокоиться. Если Аттила утвердится в Риме, то господству вандалов в Африке очень скоро придет конец. Каган не потерпит соперников. А превосходство гуннов в численности не оставляет князю Верену шансов в противостоянии с ними.
– Сколько Гусирексу лет? – замер вдруг Аэций на нижней ступеньки лестницы.
– По моим прикидкам, без малого девяносто, – спокойно ответила Пульхерия.
– Вот уж действительно – ярман, – усмехнулся префект и окинул взглядом спутницу.
Пульхерии было за шестьдесят, но выглядела она лет на сорок пять от силы. По слухам, матрона до сих пор содержала целый штат любовников, отдавая предпочтение зеленым юнцам. До чего же щедры, однако, венедские боги к своим жрецам и жрицам. Впрочем, префекту Аэцию тоже грех жаловаться на здоровье, для своих пятидесяти четырех лет он выглядит вполне пристойно.
– Комит Туррибий всерьез утверждает, что князь Верен бессмертен, – вздохнула Пульхерия. – И пока стоит Рим, будет жить и Гусирекс, поскольку именно ему боги поручили нанести Вечному Городу последний сокрушительный удар.
– В таком случае я бы на месте сиятельного Верена не торопился.
– А он и не торопится, – повела полными плечами Пульхерия. – В отличие от кагана Аттилы.
– Туррибий сейчас в Медиолане?
– Да, – кивнула Пульхерия. – Он хочет повидаться с тобой.
Когда-то Туррибий был лютым врагом патрикия Сара, но с тех пор прошло слишком много лет, чтобы в сердце Аэция сохранилась хотя бы капля ненависти к этому далеко уже не молодому человеку. Впрочем, бывший комит агентов божественного Гонория сохранил еще достаточно сил для путешествий по Внутреннему морю и в Риме он бывал едва ли не чаще, чем в Карфагене.
– Скрипим помаленьку, – отозвался он с улыбкой на похвалы Аэция и поднялся навстречу хозяйке дома, матроне Стефании.
– Как здоровье сенатора Паладия? –
