Длинноволосый князь бросил против гуннов не только антрусов, но и пехоту. Рассчитывая, видимо, на поддержку клибонариев Ратмира, которые должны были защитить от удара гуннов ничем не прикрытый фланг франков. Каган Аттила, надо отдать ему должное, не оставил без внимания маневр князя Меровоя и бросил на франков пять тысяч своих гвардейцев, почти сплошь состоящих из угров на удивительно сильных и резвых конях.
– Пора! – провозгласил Ладорекс, обнажая меч.
– Самое время, – согласился с ним Ратмир и первым ринулся вниз с холма.
Удар клибонариев и антрусов явился полной неожиданностью для гвардейцев, почти вдвое уступающих числом атакующему врагу. Катившиеся с горы всадники в тяжелых доспехах частью втоптали угров в землю, частью отбросили под копыта аланских коней. Ратмир сломал меч в первой же сшибке и теперь орудовал тяжелой секирой, прорубая широкую просеку в гуннских рядах. Франк Ладорекс, в окружении верных антрусов, рубился чуть поодаль, показывая хорошую выучку и незаурядную храбрость. Ратмир почему-то позавидовал Меровою, родившему столь отважного сына. Сам дукс жениться так и не успел, а теперь, видимо, уже поздно. Гуннов кругом становилось все больше и больше. Видимо, Аттила бросал в бой свои последние резервы. И в какой-то миг Ратмиру показалось, что ему уже не выбраться из этого жуткого месива конских туш и окровавленных человеческих тел. С него сбили шлем. Щит раскололся в его руке от чудовищного удара чужого меча, но он продолжал отбиваться от сыпавшихся со всех сторон ударов и сам с чудовищных рыком вгонял лезвие своей секиры в чужую плоть. Он потерял из виду Ладорекса и его антрусов. Кругом были только гунны. Ратмир взревел раненым медведем и бросил своего коня навстречу смерти.Префект Аэций наблюдал за битвой с небольшой возвышенности и про себя отметил, что удар клибонариев дукса Ратмира по уграм пришелся как нельзя кстати. Он позволил франкам оттеснить гуннскую кавалерию и обрушиться фалангой на атакующую пехоту Аттилы. Тупой клин, уже разорвавший на две части римские легионы, вынужден был сначала замедлить продвижение, а потом и вовсе остановиться, дабы развернутся лицом к врагу. Легионеры сполна воспользовались передышкой и закрыли телами зияющую в их рядах брешь. Что позволило Аэцию направить резерв на помощь готской пехоте, изнемогающей под натиском гепидов. Префект уже знал о гибели Тудора, но очень надеялся, что сыну убитого рекса Турисмунду удастся удержать своих людей от бегства. Помощь пяти тысяч клибонариев пришлась готам как нельзя кстати. Фаланга, выгнувшаяся было дугой, приняла свой прежний вид. Гуннские пехотинцы стали медленно пятиться назад, под защиту своей конницы. Отступали они в полном порядке, но все-таки отступали. Гепиды князя Родована осаживали коней. Похоже, атакующий порыв гуннов иссяк, и самое время было вводить в битву свежие силы. Увы, таковых под началом у Аэция не оказалось. Римская фаланга двинулась было вперед, но тут же остановилась на виду у гуннской конницы. Для решительного броска легионерам не хватало сил, и они просто ощетинились копьями в сторону врага, давая возможность аланам, принявшим на себя основной удар и истребленным наполовину, укрыться за их спинами для передышки. Аттила попытался бросить на фалангу конницу, но атака получилась вялой, и легионеры отразили ее без труда. Сквозь ряды отступающих конных гуннов каким-то чудом прорвались клибонарии дукса Ратмира и антрусы Ладорекса. Причем и дукс и княжич были живы, чем повергли Аэция в изумление. Ибо префект считал, что шансов уцелеть в гуннском море у них просто не было. Однако сын матроны Пульхерии, залитый кровью с ног до головы, подскакал к префекту с секирой в руке и прохрипел ему едва ли не в лицо:
– Мы победили?
– Во всяком случае, не проиграли.
Ратмир оглядел безумными глазами поле, заваленное трупами людей и конскими тушами, и рухнул на землю.
– Помогите дуксу, – крикнул Аэций комиту своей свиты.
Лекари насчитали на теле Ратмира до десятка резаных и колотых ран, но, несмотря на это, дукс был еще жив. И, похоже, умирать не собирался. Префекту ничего другого не оставалось, как поразиться силе духа этого человека, полумертвым пробившегося сквозь плотные ряды врагов и выведшего за собой из ада тысячи доверившихся ему людей.
Потери римлян и союзных им варваров были чудовищны. Гунны, по прикидкам Аэция, потеряли еще больше. Такой кровопролитной битвы мир еще не знал. По меньшей мере двести тысяч человек полегли на Каталунских полях с той и с другой стороны. А война, похоже, еще не закончилась. Во всяком случае, гунны продолжали стоять у города Труа, ожидая, видимо, отхода неприятеля. Но Аэций, потерявший половину своей армии, отступать не собирался. За его спиной был Орлеан и вся Галлия, утрата которой обернулась бы крахом империи. Великое стояние продолжалось десять дней, противоборствующие стороны зализывали раны и испытывали терпение друг друга. За это время уцелевшие в битве готы успели похоронить убитого верховного вождя и выбрать ему на смену нового – рекса Турисмунда, мрачного и не слишком любезного молодого человека с серыми, глубоко посаженными глазами. На исходе одиннадцатого дня Турисмунд заявил, что готы не хотят больше ждать и покидают союзную армию. Беспокойство молодого рекса было понятно Аэцию. В Толозе оставались младшие сыновья покойного Тудора, которые, узнав о смерти отца, вполне могли прибрать власть к рукам.
– Удерживать тебя не могу, – спокойно сказал префект. – Рим никогда не забудет мужества готов, проявленное в битве на Каталунских полях. А имя твоего отца и твое имя, рекс Турисмунд, будет прославленно в веках, в ряду славных защитников империи.
– Спасибо на добром слове, сиятельный Аэций, – сверкнул глазами из-под крутого лба молодой гот и, круто развернувшись на пятках, покинул шатер.
– С этим человеком у нас еще будет много хлопот, – вздохнул ему вслед комит агентов Авит, приехавший в римский стан из Арля. – Уход готов ослабит наши силы.
– Это уже неважно, – усмехнулся префект. – Аттила отводит свои войска за Рейн.
– Выходит, война закончилась? – спросил Авит.
– Боюсь, она только начинается, – вздохнул Аэций. – Каган еще слишком силен, чтобы вот так просто отказаться от своих замыслов.Глава 8 Месть венедских богов
Смерть Галлы Плацидии практически совпала с вестью о новом вторжении гуннов, оттого похороны императрицы прошли скомкано, а выражение показной скорби по поводу ее преждевременной кончины очень быстро перешло в искренний плач по поводу разоренной Аттилой Аквилеи. Ни у кого уже не было сомнений, что в этот раз каган нацелился на Медиолан и Рим. Божественный Валентиниан не проявил доблести и поспешно покинул свою столицу, укрывшись в неприступной Ровене. Префект Италии Аэций не смог собрать достаточных сил для отражения нового натиска гуннов и вынужден был отступить к Риму, имея под своим началом не более двадцати пяти легионов. Аттила, похоже, учел горький опыт прежнего вторжения и сумел договориться с готами рекса Турисмунда. Турисмунд выступил одновременно с гуннами, вышел к верховьям реки Роны и тем самым отвлек на себя силы франков князя Меровоя, последнего римского союзника. В создавшейся ситуации давать решительное сражение армии Аттилы, превосходящей римлян числом более чем вчетверо, было бы верхом безумия.
– Возможно, мне удастся отстоять Рим, – сказал высокородному Авиту Аэций, – но только если случится чудо.
– Я бы попробовал договориться с Турисмундом, – предложил комит агентов.
– Нет, – покачал головой Аэций. – Договориться с верховным правителем готов не удастся. Аттила обещал ему Галлию вплоть до Роны, и Турисмунд не отступится от слова, данного кагану.
– Но брату Турисмунда рексу Тудору Аттила ничего не обещал, – прищурился на Аэция Авит.
– Ты читаешь мои мысли, комит, – усмехнулся префект. – Тебе придется отправиться в Толозу. Денег не жалей. Покупай всех, кто продается. И помни, ты спасаешь не меня, не божественного Валентиниана, ты спасаешь Рим.
Главным в нынешней ситуации было выиграть время и запастись продовольствием для долгой осады. Вопрос времени решался в Медиолане, который оборонял дукс Ратмир с десятью тысячами легионеров. А продовольствие могли дать только вандалы. Именно поэтому Аэций, проводив комита Авита, направился к высокородному Туррибию. Город, не засыпающий даже по ночам, гудел как потревоженный улей. Рим не забыл нашествие готов, случившееся сорок лет назад. Еще живы были те, кто собственными глазами видел гордых рексов Валию и Аталава, посланцев древних богов, решивших отомстить Вечному Городу за святотатство. Но готы – это не гунны. Гунны, по слухам, не щадят ни старых ни малых. Участь Аквилеи, сожженной дотла, повергала римлян в ужас. И многие из них, собираясь по вечерам в портиках и садах Рима, вслух проклинали божественного Валентиниана, бросившего город на произвол судьбы. Иные, те, что постарше годами, находили большое сходство между гулякой Валентинианом и его дядей Гонорием, известным куроводом и никудышным полководцем и правителем. Все свои надежды римляне связывали с сиятельным Аэцием, уже однажды разгромившим Аттилу в Галлии. Префект не спрятался в Ровене, а прибыл в Рим во главе легионов с твердым намерением не отдать город врагу.
Высокородный Туррибий то ли намеренно, то ли случайно купил палаццо, принадлежавшее когда-то комиту Федустию. Достался ему этот дом, пользовавшейся в Риме дурной славой, за смешную цену, о которой в приличной компании даже говорить было неловко. По слухам, палаццо Федустия было построено на месте этрусского капища, что и предопределило печальную судьбу его прежних хозяев. В подвале именно этого дома вершились жуткие
