– Правда, материальная основа, кажется, была сделана кем-то из Горных Мастеров, – вспоминает Мэй. – Но это неважно. Драконы вложили в нее Душу.
– И?
Спрашивать, каким образом все происходило, по меньшей мере глупо: эльф попросту не знаком с механикой процесса. Зато я некогда читал о чем-то похожем… Фрэлл! От нехорошего предчувствия начинает чесаться щека. Левая, что опять же, странно: ведь клеймо было на правой… Почему меня начинает знобить? Потому, что я помню. Должен помнить! Вот сейчас дотянусь… Но в самый последний момент разгадка тайны злорадно ухмыляется и захлопывает дверь прямо перед моим носом. Я так не играю!
– И поручили нам хранить Её покой! – торжественно заканчивает Мэй.
– Это-то как раз понятно. Но в чем состояла причина обращения к такому опасному сочетанию? Магический предмет, наделенный собственной душой – непозволительный риск!
– Ты-то откуда знаешь? – заинтересованный прищур.
– Читал много в детстве! – огрызаюсь. – Так почему, все-таки?
– О, история очень красивая. И очень печальная, – в мелодичном голосе отчетливо проступаю завистливые нотки. Значит, речь пойдет о любви и смерти. Романтик длинноухий… – Это случилось на излете Долгой Войны, исход которой решили двое. Он и Она. Женщина получила смертельную рану, прикрывая спину своего спутника, но, умирая, не просила даже о последнем поцелуе. Поцелуе, который стал бы и первым, ибо Она любила, но Он не принял любви…
– Почему не принял?
– Не знаю, – вздохнул эльф. – Легенда не говорит об этом. Зато Он не позволил подруге умереть окончательно: поймал отлетающую душу и принес к Драконам. А те, в память о доблести отважной воительницы, подарили Ей новое тело – вечное и наделенное могуществом.
– И какое же тело? – уже знаю ответ на собственный вопрос. Знаю. Но не хочу верить.
– Гибкий стан смертоносной кайрис36. И нарекли Её…
– Последняя Песнь Души. Нэмин’на-ари, – выдохнул я.
– Да. Так ты все знал с самого начала? Зачем же выспрашивал? – удивился эльф.
– Я знал, но… никак не мог вспомнить.
Голос Мэя звучит глухо, словно из-за какой-то преграды, но я не сразу соображаю, что причиной резкого ухудшения слуха стала вскипевшая в голове кровь.
Мин… Так вот, в чем дело! Вот почему мне казалось таким знакомым волшебство твоего тела. Все ясно. Очередной эксперимент Созидающих. Полагаю, удачный. И твои заслуги, в самом деле, были огромны, если ты удостоилась вечной жизни. Или же… Кто-то замолвил за тебя слово? Настоял на бесценном Даре? Это больше похоже на правду: Созидающие не стали бы столь грубо нарушать одно из Правил Сохранения Равновесия. Не стали бы творить наделенный волей и чувствами предмет. Но как? Кто их заставил? И что отдал за свое желание хоть чем-то отплатить женщине за неразделенную любовь? И – за любовь ли?
Струйка ледяного пота стекла по лбу, играючи преодолела заслон брови и обожгла глаз. Я моргнул, но это не помогло: сквозь стены, пол и потолок просачивались тени. Они множились, наслаивались друг на друга, обретали цвет и звук, и…
…Огромный мрачный зал. Мрачный, то ли от копоти, покрывающей все обозримое пространство, то ли от суровости взглядов, которыми трое смотрят на одного. Трое, закованные в чешую лат (а может быть, просто – чешую). Сильные. Переполненные Силой. А тот, кто стоит напротив них (или против них?), как будто недавно покинул поле боя: одежда заляпана грязью и кровью, в нескольких местах порвана (или прорезана?), а от левого уголка недовольно сжатых губ на щеку карабкается совсем свежий шрам.
– То, о чем ты просишь, невыполнимо! – ровно и непреклонно изрекает один из величественной троицы. Кажется, это женщина: хоть надменно-скорбные лица похожи друг на друга, но такой звонкий голос не может принадлежать мужчине.
– Почему невыполнимо? Я знаю, сколько и чего вам понадобится, а умение уже есть, драгоценные, – возражает воин.
Да, наверное, воин: никакого оружия при нем нет, но каждое слово, каждое движение губ доказывают – он ведет бой. Очень жестокий бой.
– Тогда ты должен знать и Границы, установленные нам, – замечает второй из троицы. – И должен понимать: уступив тебе, мы нарушим Равновесие Сил. Она умерла, и этим все кончено.
– Она еще не умерла! – воин чуть повышает голос, в котором проступает отчаяние. Проступает. Но лишь на крохотный миг.
– Да, ты притащил нам угасающую Искру Души, – подтверждает женщина. – И сколько ты сможешь удерживать ее рядом с собой? Час? Два? может быть, сутки? Твой каприз разрушает тебя самого. Опомнись, Джерон! Не совершай очередную глупость!
– Это не глупость, драгоценная! Я ни разу не обращался к тебе с просьбой. Ни разу – ради себя. Но ради нее… Ради нее встану на колени, если потребуется.
– Мне не нужны жертвы. А тебе следует отдохнуть… Отпусти несчастную девочку. Позволь ей почить в мире и спокойствии: она это заслужила.
– Она заслужила жизнь! Новую и лучше той, что у нее отняли… Вы же и отняли, отправив ее со мной! Вы подписали ей смертный приговор… – в голосе воина появляются огоньки прозрения. – Вы…
В разговор вступает последний из троицы, презрительно бросая:
– Хватит потакать этому уроду! Он никогда не научится пользоваться Весами… Я не намерен больше терпеть, драгоценные: его следует запереть и выбросить ключ как можно дальше. Да, какое-то время он был полезен, но взгляните, что с ним сделало мнимое Могущество? Он просто сошел с ума!
– Мнимое? – рот воина кривится. – Мнимое? Оно… Оно беспредельно, в отличие от твоего!
– Беспредельно?! Сейчас ты узнаешь, кому какие пределы установлены! – латник одним текучим движением обнажает меч и оказывается в шаге от своего обидчика. А тот… Даже не двигается с места. Только по усталому лицу мимолетно скользнуло нечто, похожее на сожаление, быстро сменившееся скорбной решимостью.
Серебряная молния клинка обрушивается на воина. Падает небрежно и неотвратимо, но… В нескольких волосках от цели встречает на своем пути непроходимую преграду, и лезвие, словно завязнув в воздухе, начинает… рассыпаться прахом. Менее чем через вдох, от полосы стали остаются лишь тусклые блестки, медленно оседающие на пол. Оружие уничтожено. Но поединок еще не закончен: Разрушение движется дальше, пожирая плоть, прячущуюся под латами. Да и сами латы – тоже.
Нечеловеческий крик, улетевший к сводам зала – все, что осталось. Крик и горсточка пепла на мраморных плитах. Горсточка белого пепла, которую воин насмешливо растирает ногой.
Оставшиеся в живых молчат. Наверное, потому, что стали свидетелями события, по определению невозможного. Чем иначе объяснить страх, туманом растекающийся от них по залу?
– Кто еще сомневается в моем Могуществе? – вопрошает воин. Не злорадствуя, не смеясь, не угрожая. Спокойно и печально.
– Ты понимаешь, что сделал? – голос женщины остается ровным, но теперь его сухость ощутимо горчит.
– Понимаю.
– Ты убил…
– И должен буду умереть? Знаю. Но прежде… Я хочу убедиться, что ОНА будет жить.
Минута тягостного молчания.
– Хорошо. Мы сделаем то, о чем ты просишь. Хотя наш Дар не принесет счастья никому из вас. Потому, что потребует оплаты.
– Мне не нужно счастье, драгоценная, а с оплатой… Как-нибудь справлюсь. Мне нужна справедливость. Девочка слишком ценна, чтобы меркнуть в Забвении. Сила ее духа больше, чем все мои заслуги, и уже за одно это она достойна лучшей участи, чем быть навечно похороненной в памяти Мира.
– Мы выполним твою просьбу, – кивает мужчина. – Ты увидишь, как она родится вновь, но на следующее утро… Ты умрешь от ее ласки.
– Вы хотите… – голос воина срывается.
