Ибо вдова божественного Льва, заранее извещенная о происках Зинона, сумела найти достойный ответ на его выпад. Сирийским тонконогим скакунам должны были противостоять горячие жеребцы из далекой Скифии, более приземистые, уступающие своим соперникам статями, но не быстротой бега. Феофилакт, отнюдь не чуждый общей для всех горожан страсти, в этот раз без большой охоты отправлялся на ипподром. Зато Пергамий буквально кипел от возбуждения в предвкушении интересного зрелища. Бывший комит нотариев затащил евнуха на самый верх трибуны для почтенных мужей, где они заняли очень удобные места, буквально в десяти шагах от императорской ложи. Ложа пока что пустовала, но обилие гвардейцев, ее охранявших, указывало на то, что высокие гости почтят вниманием зрелище, успевшее еще до своего начала взбудоражить, а отчасти и рассорить обывателей Константинополя. Все места на ипподроме были уже практически заняты, разве что на дальних трибунах шла борьба за дешевые стоячие места. Там буйствовала чернь и старательно орудовали древками копий вагилы, призванные поддерживать порядок в общественных местах. На трибуне для почетных гостей пока что царило спокойствие. Патрикии если и выражали свои эмоции, то сдержанно, не желая уподобляться плебсу.
– Сколько забегов ныне запланировано? – спросил Пергамий у своего соседа, которым волею случая, а может, и судьбы оказался сиятельный Илл. Бывший комит нотариев и магистр конницы познакомились в Африке, во время провального похода Василиска, а потому особой симпатии друг к другу не питали, но в данном случае нетерпеливому Пергамию было не до церемоний.
– Двадцать четыре, – неохотно откликнулся на вопрос соседа чем-то сильно озабоченный магистр. – Сначала на арену выедут колесницы, запряженные парой, потом тройкой, потом четверкой лошадей. А в самом конце обещают забег шестерок. Зрелище будет незабываемым, патрикии.
Почтенные мужи заволновались. Божественный Зинон решил, видимо, превзойти своего соперника Василиска, в дни правления которого количество забегов не превышало двадцати. А колесницы, запряженные шестерками, на арену не выпускались вовсе. Ибо подобные забеги почти никогда не обходились без столкновений, а следовательно, без серьезных увечий среди возниц. Частыми были и смертельные исходы. В этой связи высокородный Пергамий припомнил гибель одного из лучших возниц «синих» Феокла, который вылетел на повороте из колесницы и ударился головой о трибуну. Медный шлем не помог несчастному Феоклу, он умер почти мгновенно.
– Скоро начнут, – сказал Пергамий, потирая в нетерпении руки. – Рабы уже поливают водой арену.
Арена представляла собой огромный круг с двумя метами в виде каменных столбов, расположенных напротив друг друга. Меты служили ориентирами для возниц, которые в этих местах должны были разворачивать колесницы. Увы, удавалось это не всем и не всегда, тем более что возницам предстояло проделать не менее семи кругов. Колесниц обычно было четыре. Их возниц различали по цвету туник. Именно отсюда и пошли названия сообществ, готовивших людей и лошадей к скачкам, – синие, зеленые, белые и красные. Ныне в фаворе у властных особ были «зеленые» и «синие», но это вовсе не означало, что их соперники, «красные» и «белые», сдадутся без борьбы. У двух последних сообществ сторонников среди зрителей было никак не меньше, чем у двух первых. Феофилакт в душе сочувствовал «красным», однако, будучи долгое время лицом, приближенным к сиятельной Верине, вынужден был кривить душой в пользу «синих». Сегодня, едва ли не в первый раз за долгие годы, он мог дать волю своим истинным чувствам, не боясь прослыть нелояльным. Увы, даже это обстоятельство не могло развеять тоски, поселившейся в сердце евнуха. Феофилакт предчувствовал несчастье и смотрел сейчас не на арену, а на императорскую ложу, где торжественно рассаживались по местам император Зинон с супругой Аридной и тещей Вериной. Соправителя Зинона, юного Василиска, в ложе не было. Отсутствовал и сиятельный Арматий, всегда прежде сопровождавший тетку на ипподром. Зрители приветствовали императорскую семью, но сдержанно. Возможно, отсутствие Арматия, любимца константинопольской черни, насторожило не только Феофилакта. Арматий был едва ли не единственным видным римским патрикием, который не скрывал своей симпатии к «красным», и его отсутствие не могло, конечно, не огорчить горячих приверженцев этого сообщества.
– Приедет Арматий, – утешил «красных» комит агентов Анастасий, присаживаясь на свободное место рядом с сиятельным Илом. – Куда он денется.
При этом Анастасий перехватил настороженный взгляд Феофилакта и чуть заметно пожал плечами. Евнуха насторожило, что магистр конницы и комит агентов расположились на не слишком удобных местах возле прохода, ведущего в императорскую ложу. В особо торжественных случаях по этому проходу поднимались отличившиеся возницы, дабы получить награду из рук императора. Иногда им пользовались запоздавшие зрители, из самых знатных и близких к трону патрикиев. После того как гвардейцы перекрыли все входы и выходы, Арматий мог пройти в императорскую ложу только этим путем.
– Начинают! – выдохнул Пергамий и ткнул призадумавшегося соседа локтем в бок.
Двери сараев широко распахнулись, и четыре колесницы торжественно выехали на арену. Многочисленные зрители, заполнившие ипподром, затаили дыхание в ожидание знака облаченного в тогу распорядителя. Белый платок взлетел над ареной и медленно опустился на мокрый после обильного полива песок. Четыре колесницы сорвались с места. Зрители взревели словно безумные. Забег был напряженным, но неожиданно для многих выиграл его возница «красных». Ликованию черни не было предела, зато в императорской ложе воцарилось уныние. Это уныние еще более возросло, когда «красные» выиграли два следующих забега – троек и четверок. Правда, в забеге четверок все шансы на победу были у «зеленых», но на последнем круге их возница зацепился колесом за мету и с трудом удержался на колеснице. А в это время расторопный «красный» обошел его на повороте. Божественный Зинон очень бурно выражал свои чувства, не слишком стесняясь присутствием матрон. Его солдатские ругательства долетали до ушей патрикиев, сидящих на трибуне, забавляя комита агентов Анастасия. Последний, похоже, был равнодушен к бегам и пришел на ипподром только по долгу службы. Пыль, поднятая колесницами, заволокла трибуны, и рабам пришлось вновь поливать арену водой, дабы облегчить страдания кашляющих и чихающих зрителей. И в эту минуту на трибуне появился магистр Арматий. Приверженцы «красных» взревели от восторга, приветствуя собрата по сообществу, облаченного в расшитую золотой нитью малиновую тунику. В ответ Арматий дружелюбно помахал сторонникам рукой. Беды он не чуял. На его лице, слегка одутловатом, написаны были спокойствие и удовлетворение. Видимо, ему уже сообщили об успехе «красных», и он спешил отпраздновать победу удачливых возниц вместе с народом. Когда Арматий поравнялся с Иллом и Анастасием, божественный Зинон поднялся со своего места и вскинул руку. Император требовал внимания, и обыватели с охотой пошли ему навстречу. На ипподроме воцарилась удивительная тишина, и только из сараев доносилось слабое конское ржание. Там, похоже, готовили к забегу шестерки – главное событие сегодняшнего дня.
– Я хочу спросить тебя, Арматий, сдержал ли я слово, данное тебе полгода назад? – спросил император громовым голосом.
– Сдержал, – ответил недоумевающий магистр.
– Твой сын стал моим соправителем, а ты сам – главным полководцем империи. Но ведь императором Византии являюсь все-таки я. Как ты думаешь, Арматий, вправе я жить своей волей, а не твоей?
– Вправе, – развел руками магистр.
– Тогда слушайте мою волю, патрикии, – взревел божественный Зинон. – Отныне мне не нужны соправители, мне не нужны советчики. Я сам принимаю решение. Верным слугам императора – хвала и слава, изменникам – смерть.
Арматию были нанесены только два удара кинжалами, но оба они оказались смертельными. Несчастный магистр рухнул в проход, даже не вскрикнув. Сиятельный Илл и высокородный Анастасий вытерли окровавленные клинки о его одежду. Испуганно вскрикнула императрица Ариадна, но тут же прикрыла рот ладошкой. Зато Верина сохраняла спокойствие, на ее увядающем, но еще красивом лице не дрогнула ни одна морщинка.
– Так мы увидим сегодня забег шестерок? – спокойно спросила она, пристально глядя в глаза слегка растерявшегося Зинона.
– Да, – не сразу нашелся император. – Выпускайте колесницы.
В этот раз первым финишную черту пересек «зеленый», но ипподром встретил его победу гробовым молчанием.
Глава 8 Триумф
Юлий Непот, которого Римский Сенат в очередной раз отказался признать «божественным», горел жаждой мести. Увещевания «воскресшего» Скрибония на него не действовали. Непот, признанный императором пока что только своими легионерами, был очень высокого мнения о своей особе. Этот выродившийся потомок рода Юлиев, давших Риму немало выдающихся государственных деятелей и полководцев, вообразил себя Цезарем и готовился перейти Рубикон. Сиятельного Ореста Непот считал никуда не годным полководцем, что было, в общем-то, верно. Ошибочным являлось мнение сиятельного Юлия по поводу гениальности собственной особы. И это непомерно раздувшееся самомнение несостоявшегося императора могло дорого обойтись его сторонникам. Об этом Скрибоний прямо заявил патрикию Марку, состоявшему в скромном звании комита свиты при новоявленном Цезаре.
– Этот идиот вообразил себя непобедимым, – возмущался Скрибоний, в волнении прохаживаясь по чужому шатру. – А между прочим, у Ореста численное
