герце-новском «Колоколе» появились задушевные приветственные статьи Александру. Чернышевский тоже прославлял его и ставил выше Петра Великого.
По распоряжению императора были созданы губернские комитеты для выработки предложений по реформе.
Но в печати по-прежнему еще обсуждать крестьянский вопрос не разрешалось.
Поверив в «свежий ветер», «Современник» опубликовал было проект реформы Кавелина, давно ходивший по рукам, в нем говорилось о передаче земли крестьянам при помощи выкупа. И тут же последовал запрет вообще упоминать о выкупе в печати. «Русский вестник» в ответ на это демонстративно закрыл отдел по крестьянским вопросам.
Однако с осени 1858 года уже всей печати было дозволено обсуждать различные пути реформы. Чернышевский публиковал острые статьи, обвинял помещиков в эгоизме. Даже Герцен принялся защищать от его крайних нападок дворянский либерализм. И в эти два года до реформы сознание россиянина «сделало много шагов вперед» от забитости, инертности и безынициативности, воспитанных эпохой Николая I.
И все-таки Россия — ждала! Даже крестьянские волнения приутихли в ожидании царской воли.
ГЛАВА 1 Свадебные звоны
Ивану Голышеву шел двадцатый год. Александр Кузьмич и не думал еще о женитьбе, как вдруг Иван объявил ему, что женится. Летом 1857 года Иван в очередной раз ехал из Москвы домой с Осипом Осиповичем Сеньковым, поделился с ним своими раздумьями-опасениями, что отец подберет немилую невесту из неграмотных дочек какого-нибудь зажиточного иконника. Иван мечтал об иной семейной жизни, чем та, что текла во Мстёре.
— А женись-ко ты давай на моей сроднице и воспитаннице Авдотье Исто-махиной, — сказал Осип Осипович. — Она на годок тебя помладше, купецкая дочь. С малолетства привязалась к моим дочерям, так что почти и живет у нас. Особой красотой не блещет, но — мила, умница, грамотна, много читает, не вертихвостка и — работящая. А за сердечную доброту мы прозвали ее Душой, так это имя к ней и приклеилось.
— Да пойдет ли она за крепостного?
— Это моя забота.
— Боюсь, отец воспротивится. Не захочет вводить в дом купчиху, на которую прикрикнуть нельзя.
— Отца я возьму на себя, — сказал Сеньков. — Приезжай, посмотришь невесту.
Иван и дня не погостил дома, помчался в Вязники к Осипу Осиповичу. Сеньковы жили большим домом на центральной улице: Осип Осипович с женой и тремя дочерьми, его брат Иван с семьей и их мать Ольга Дмитриевна. Дочерей Сенькова Иван Голышев знал с тех пор, как парнишкой приезжал к Осипу Осиповичу. Старшая дочь его, Александра, недавно вышла замуж и переехала жить к мужу. Младшей, Глаше, шел девятый год, а семнадцатилетняя Авдотья заневестилась и очень похорошела. «Однако за свою дочь Сеньков не сватал, значит, и нечего на нее заглядываться», — одернул себя Иван, когда Авдотья Сенькова очень чинно, по-взрослому поздоровалась с ним. Осип Осипович послал Глафиру за Дусей Истомахиной.
Дуся Истомахина Ивану сразу понравилась. Круглолицая, румяная, с чудной, чуть не до пят, косой, она вся зарделась, знакомясь с Голышевым, сердцем поняв, что сводят их не зря. Авдотье Истомахиной Иван Голышев тоже приглянулся. Высокий, статный, одет по-московскому, обходительный. Застенчив больно, но мужская нерешительность на первых порах девушкам нравится: сробел — значит, по-хорошему полюбил.
Двадцать две версты от Мстёры до Вязников, каждый день не наездишься, однако зачастил Иван Голышев в город, так что Александр Кузьмич заподозрил неладное.
— И это что же, помимо батьки нашел?! — вскипел он, узнав, в чем дело. — Шин силу не набрал, потраченное на тебя отцом не возвернул, а уж от батьки прочь?!
— На купецкой дочери хочу жениться, — попробовал защититься Иван, не вполне уверенный, что эта весть смягчит отца.
— Чья же это? — коротко спросил Александр Кузьмич.
— Истомахина Авдотья, в свойстве с Сеньковым. Он и сосватал. С тобой, тятя, собирался поговорить насчет этого.
— Рано тебе жениться, — отрезал Александр Кузьмич и вышел во двор, где чинил коровий омшаник.
А Татьяна Ивановна обрадовалась новости. Беспокоилась она за сына, больно робок с девками, и достатку большого у них нету, какой попало отдавать сына не хотелось. А тут — купецкая дочь, да слыхивала Татьяна Ивановна про Истомахиных, хорошие, говорят, люди, а уж чего лучше для такого парня, как добрая девка. Бойкая да злая враз его скрутит.
— Посмотреть надо, — нашептывала она ночью горячему своему муженьку. — Парень — не девка, не из дому, а в дом, да и помощницу приведет, мне полегче будет.
— Тебе своих четырех мало, — озлобился Александр Кузьмич, — скажи, что любимцу своему потрафить хочешь.
— И это тоже. Чего парню душу ломать, коль приглянулась невеста?! Добрая, сказывают, девица.
— Злые, добрые, — огрызнулся Александр Кузьмич. — Только дело с Иваном затеяли, а тут — бац: жениться хочу. Это разве хозяин?! Дети пойдут, работа — насмарку, с отца начнуть тянуть. Нет! Не даю согласия, — отрезал он и отвернулся, будто оскорбленный жениными разговорами.
— Куда торопиться-то? — попробовала уговорить сына утром и Татьяна Ивановна. — Вот литографию устроите, все наладится, отец, можа, и помягчеет, а девок много…
— Много, да не таких! — помрачнел Иван. — Такая не засидится, враз уведут из-под носа.
— Да она-то тебя хоть видала, говаривал с ней, согласная?
— Говорить об этом еще не говорили, а переглядывались, чувствую — согласная будет. Только спросить не спросил — оробел больно.
— Да, можа, она уж сосватанная?
— Нет, Осип Осипович знал бы, он сам меня уговаривает.
— Ох, горе ты мое луковое, да отец-то — ни в какую: отрабатывать, говорит, надо.
— Отработаю я ему. Слово даю, всю жизнь буду на него работать, отделяться не будем. У ней семья большая, жить здесь будем, вот и отработаем вместе, как есть, уговори ты его, матушка.
— Ах ты, мой сердешный. Взяла тебя девка за сердце, хорошо, ежели добрая, а то пропадешь нипочем зря.
— Добрая она, матушка, добрая, по глазам вижу.
— То-то и оно, что по глазам только и видишь, а девка, когды замуж соберется, глаза каки хошь сделает. Ей бы только парня окрутить, под венец увести, а там — хоть кол на голове теши…
— Не такая она, матушка.
— Не такая, не такая — заладил. А какая — и сам не знаешь. Попробуй уговори отца… разве не знаешь упрямца?! И любит он тебя, души не чает, ничего для тебя не жалел, еще гулять бы да гулять в холостяках, а ты вон что удумал…
— Не хочу я гулять, работать на отца буду, уговори ты его.
Неделю еще Александр Кузьмич не давал сыну согласия, но каждый вечер они с Татьяной Ивановной обсуждали, что к чему и как засылать сватов. Только сыну пересказывать их разговоры Александр Кузьмич не велел. Однако Татьяна Ивановна намекать сыну намекала, что дело не безнадежное, чтоб попокорливей с отцом был, не перечил ему. Иван старался изо всех сил.
Иван Николаевич Истомахин, купец в третьем поколении, мог бы и покапризничать, выдавая дочь за крепостного крестьянина. Но крепостное право уже трещало по всем швам. Многие мстёрские крестьяне, как и Голышев-старший, давно жили по-купечески. И про род Голышевых, мастеровой, Истомахин слышал, и что Александр Кузьмич столь лет в писарях да бурмистрах ходил. И Сеньков жениха уж очень нахваливал.
