внутренних дел князь Мещерский. Последний писал потом в «Русском инвалиде», что вся жизнь мстёрского общества православных, «умственная и нравственная, сосредоточивается в этих двух крестьянах Голышевых».
ГЛАВА 3 Лубочные картинки
Мстера напряженно следила за производством Голышевых. Кое-кто из богатых стал напрашиваться в долю. Иконники же отговаривали людей, зазываемых в литографию:
— Уйдешь из мастерской — назад ходу не будет, а Голышев все равно прогорит.
Первое время Иван рисовал все сам. Это занимало весь день, а хлопот и других было полно. Нужны были ученики. Но мстеряне не посылали ему мальчиков:
— Молод больно учитель и затеял незнаемое.
— Давай назначим ученикам стипендию, — предложил Иван отцу.
— Что еще за стипендию? — удивился Кузьмич.
— Ну, будем давать им немного денег.
— Вон чего удумал! — вскинулся Александр Кузьмич. — Иконники и выученным-то не больно торопятся выплачивать, а ты — неучам вздумал! Из чужого кармана легко деньгами сорить.
Иван все-таки сумел убедить отца, что так будет выгоднее. Сразу пришли учиться сироты и мальчики из бедных мстёрских и холуйских семей. Они пособляли хозяевам в магазине и литографии. Обучались год или два, в зависимости от успехов. Потом им назначалось жалованье, которое возвышалось ежегодно, опять же в зависимости от успехов.
Иван был требователен к ученикам, но обходился без наказаний. Он хорошо помнил свое житье в людях. Учил мальчиков не только рисованию, гравированию на камне, но и счетоводству, письмоводству.
Позднее оперившиеся в литографии рисовальщики уезжали в Москву с его рекомендациями и устраивались там с жалованьем в двести — триста рублей в месяц. Это поднимало авторитет фирмы Голышевых.
Раскраска картинок девочками тоже совершенствовалась. Бывало, когда отец привозил картинки из Москвы, работа цветилыциц прерывалась из-за недоставленных вовремя листов. Теперь работница, в любое время, закончив раскрашивать одну партию картинок, являлась за другой.
— Михалыч, пиши мне новую тыщу, — громхо кричала приказчику Марфа Ферапонтова, прибывшая за товаром вместе с шестью погодками дочерьми, от восьми до четырнадцати лет. Дочери помогали ей перекладывать стопки картинок из склада-сарая на ручную тележку.
Раньше Марфа, жена офени Ферапонта, зарабатывала в отсутствие мужа мытьем полов. Теперь вся семья ее раскрашивала картинки. Новая работа нравилась: чистая, красивая, спорая и легкая. Дети тоже при деле, по улице не слоняются.
Весело, с озорством, везли они картинки домой, на Никольскую улицу, сгружали их частично в сарай, остальное — прямо в избу и тут же рассаживались за работу. Старшие располагались за столом, разводили краски, давали задание младшим. Те пристраивались на подоконнике, на лавке или прямо на полу.
— Сперва покрываем брюки вот ентому кавалеру желтой краской, — командовала четырнадцатилетняя Анюта. Пожелтевшие картинки раскладывали по избе, где попало, для просушки, покрикивая на ползунка Степку, то и дело пытавшегося завладеть лезущими ему в глаза картинками.
Закрасив штаны кавалера у всей партии картинок, Анюта заменяла желтую краску малиновой и давала малышам новую команду:
— Покрываем рубаху.
И начинали картинки алеть-малиноветь, заполняя этим цветом всю избу и еще больше дразня, из-за своей яркости, ползунка Степку.
— Мам, купи мне платок, — просила двенадцатилетняя Нина.
— Вона! — возмущалась мать. — Буду ради твоего платка выручку трогать. Вот к Троице получу, тогда, может, и куплю, ежели стараться будешь. — Цветилыцицы не любили брать заработок по частям, скапливали к большим праздникам.
В специальных рабочих книжках приказчик записывал не только количество выполненной работы, но и качество, которое тоже учитывали при оплате. По малолетству или из озорства генеральские панталоны бывали окрашены порой в зеленый цвет, а трава — в красный. В продажу пускалось все, только по разной цене. И аляповатые, копеечные картинки находили своего покупателя.
Ферапонтовы зарабатывали в неделю по шесть-семь рублей, деньги в крестьянском быту порядочные, и могли зимовать без помощи своего Ферапонта, приносящего порой столько же из многомесячного коробейничества.
Число цветилыциц приближалось уже к трем сотням. Производство Голышевых не успевало занимать всех. И женщины стали принимать заказы со стороны. Иван Александрович способствовал этому, всюду рекламируя своих работниц.
Петербургское общество любителей древней письменности прислало мстёрским цветильщицам для раскраски издаваемое им «Житие Александра Македонского». Они прекрасно справились с заказом, получив за каждый экземпляр по двести рублей. Сотрудничество продолжалось. Потом цветилыцицы овладели еще одной, новой для Мстёры, специальностью — уборкой фольговых икон — и расписывали их также.
Голышевы гордились и этим, считая, что именно они, со своими картинками, открыли путь к женской промышленности во Мстёре.
Литография не страдала от этой переквалификации цветилыциц, рабочих рук было хоть отбавляй. Теперь хозяин мог больше времени уделять творческой, технологической и организационной стороне дела.
Александр Кузьмич уговаривал сына опять заняться изданием картинок из Апокалипсиса. Он извлек из сарая недозволенные в свое время в Москве митрополитом Филаретом камни с картинками из Апокалипсиса и велел ему вновь попытать счастья.
Иван Александрович, на удачу, послал несколько оттиснутых экземпляров в С.-Петербургскую духовную цензуру и получил дозволение.
Александр Кузьмич радовался, как ребенок, показывал картинки всей родне, священнику Руберовскому.
— Давай и другие будем потихоньку посылать в цензуру, — заговорщически убеждал он сына.
Постепенно все нанесенные на камни сюжеты из Апокалипсиса были цензурой разрешены. Печатались они разрозненно, но Александр Кузьмич собирал их в серии и сам продавал, толкуя картинки гораздо шире, чем было в подписях. Так что на ярмарке вокруг ларька Голышевых собиралась послушать эти толкования целая толпа. И некоторое время апокалипсические картинки раскупались бойко, потом торговля ими пошла на спад. Александр Кузьмич горевал:
— Дураки все, Апокалипсис не дурнего ума дело. Стали печатать этих картинок поменьше, но и малое количество их все труднее было распродавать. Александр Кузьмич нервничал, винил сына в том, что он нарисовал картинки большого формата, требовал переделать.
Иван изготовил новые картинки, но покупали эти картинки по-прежнему неохотно, и в основном — раскольники, что очень забавляло Ивана Александровича: любимые сюжеты отца пришлись по вкусу его злейшим врагам. Потом спрос на апокалипсические картинки совсем упал, рисунки были счищены с камней.
Успех торговли очень зависел от сюжетов картинок. Еще в Москве Иван Голышев отлично изучил спрос офеней. Хорошо шли заимствованные заграничные изображения детских головок, портреты царей, батальные сцены, сказки, а также гадальные и потешные листы.
С покупательским вкусом, чаще и невзыскательным, приходилось считаться, чтобы не разориться. Но забота о просвещении народа не оставляла Ивана Александровича — он начал выпускать картинки со стихами Пушкина и Кольцова, баснями Крылова. Хотелось влиять на русский народ картинками, воспитывать его вкус, знакомить с великими русскими писателями.
