Но ребят эта идея не слишком увлекла. Никто из них не чувствовал в себе ораторских талантов. Тогда Шантелуб предложил свои услуги.
Ребята опять было задремали, но вдруг, непонятно почему, Жако, все время молчавший после своего препирательства с Ритоном, вскочил на ноги, бледный от злости, и принялся ругать их всех скопом и себя в том числе. Да, надо признать, немногого они стоят. Спрашивается, кто больше всего хлопочет ради их же забастовки? Да те, кто даже не работает на стройке: Союз молодежи — Шантелуб, компартия — Мартен. Мартен распространяет листовки о Новостройке, которые размножили на ротаторе в его же ячейке. Кроме того, он побывал у мэра и у священника, добиваясь создания комитета помощи семьям бастующих. На днях в «Канкане» как раз состоится организационное собрание этого комитета. Им следует, пожалуй, побеспокоиться и хотя бы сходить на это собрание. А что делают они сами, они, парни со стройки? Потратив всего четверть часа на сбор пожертвований, отправляются греть бока у печурки мамаши Мани в ожидании, пока за ними явятся с просьбой заменить на ринге Сердана или заткнуть за пояс Ива Монтана. Жако срал, а ребята сидели, разинув рты и раскрыв глаза. Но что же они могут сделать? Провести собрание? Выпустить листовку? Нет, Жако хотел, чтобы они организовали что?нибудь свое, молодежное. Он как следует и сам не знал, что, ну, бал, например…
Эта мысль привела всех в восторг: бал в их пользу, вот это да! Уж этот бал удастся на славу, можете не сомневаться. Они сами будут за всем следить в баре.
Мимиль привстал, да так и замер, словно повис над стулом: ему никак не удавалось разогнуть спину.
Ребята стали облачаться в пальто и плащи. Один Рири остался дремать среди пустых стульев.
На улице холод живо пробрал их. Каждый бегом бросился к своему дому. Прижав локти к бокам, Жако крикнул Шантелубу:
— Бежим, что ли, оратор!
* * *
Жюльен насвистывал вальс. Впереди, стараясь не отставать друг от друга, катили Жако и длинный Шарбен; Клод, Жюльен, Виктор, Октав, Мимиль, парашютист и Рыжий ехали все вместе, целым отрядом. Позади всех одиноко тащился Рири Удон, вяло нажимая на педали. Он склонил голову на левое плечо, и она подпрыгивала при каждом толчке.
Было еще совсем темно, й ребята старались спрятать в середине отряда тех, у кого фонари на велосипедах были в неисправности. Иногда кто?нибудь отпускал руль и начинал шумно потирать руки, замерзшие, несмотря на перчатки, другой наклонялся над рамой велосипеда и похлопывал себя по икрам, словно его кусали комары. Кое — где шоссе на несколько сот метров тянулось вдоль полотна железной дороги. Когда велосипедистов обгонял поезд, они посылали ему вдогонку ругательства, стараясь всячески показать, что прекрасно обходятся и без его услуг. Жюльен насвистывал вальс «Королева Мюзетт».
— Сегодня утром мать прямо за волосы вытащила меня из кровати, — рассказывал Жако, потирая себе поясницу, — никак не мог продрать глаза.
— Хочешь я сегодня заменю тебя у лебедки? — предложил Шарбен.
— Ну, нет! Этого еще не хватало!
Октав заметил, что у Клода Берже затек глаз и на щеке появился огромный синяк.
— Ты, видно, получил сполна на тренировке?
Но Клод принялся объяснять, что проработать три раунда с Реем очень полезно для начинающего боксера.
8 Жан — Пьер Шаброль 209
— Еще бы, — насмешливо отозвался Мимиль, перебивая Клода, повторявшего: «бок — бок — боксера»: — Ничто так не формирует молодежь.
Клод сердито посмотрел на приятеля.
— Сегодня утром к нам на стройку должен приехать депутат, — сказал Шарбен, обращаясь к Жако.
— Ну что ж, времени у нас хоть отбавляй. Депутаты не такой народ, чтобы рано вставать с постели.
Готовясь взять крутой подъем, велосипедисты привстали на сиденьях и изо всех сил заработали ногами. Рири удивился, заметив, что не двигается с места; он поднял голову, увидел косогор и только тогда решил налечь на педали. Преодолев подъем, ребята опустились на сиденья и поехали под уклон без тормоза. Колеса стремительно вращались, педали позвякивали, и этот звук напоминал щебетанье птенчиков.
Возле стройки они были встречены восторженным лаем. Ланьель бросался под колеса велосипедов и радостно прыгал вокруг, словно принимал за ласку проклятия, которыми его осыпали.
Оказалось, что парни приехали слишком рано. Они в первый раз проделали весь путь на велосипедах и не рассчитали времени. Завтра они прибудут на стройку прямо к началу работ. Велосипеды поставили в угол сарая, продели цепь через все колеса и повесили на нее замок.
Женщина лет сорока, в серовато — голубом пальто, подошла к ним и спросила, где она может видеть «мсье Баро или мсье Ла Сурса». Парни указали ей на барак, в окне которого колебалось неверное пламя свечи. Когда женщина скрылась за дверью, они, понизив голос, принялись разбирать ее внешность.
Небольшими группами стали прибывать другие рабочие. Наконец все оказались в сборе, потолкались еще немного возле цехов, обмениваясь отрывистыми приветствиями и быстрыми рукопожатиями, и хотели уже разойтись по своим местам, когда Баро позвал их на митинг. За ним из барака вышли Ла Суре и незнакомая женщина.
Оба делегата и женщина прислонились к дощатой стене, рабочие образовали перед ними полукруг. Они осматривали женщину с ног до головы, перемигивались, перешептывались.
— Должно быть, все здесь, — сказал Ла Суре, повернувшись к Баро.
Тот поднял руку и громко проговорил:'
— Прошу соблюдать тишину. В ответ на приглашение нашей профсоюзной организации депутат — коммунист от департамента Сена и Уаза, Эжени Дюверже, приехала на Новостройку. Она хочет выступить перед нами. Предоставляю ей слово.
Баро прислонился к стене барака, женщина шагнула вперед. Теперь, когда рабочие знали, кто эта женщина, они еще раз внимательно оглядели ее. Осмотрели начищенные до блеска, но забрызганные грязью туфли на низком каблуке с квадратными носами, габардиновое пальто, туго стянутое широким поясом, чуть видневшийся белый воротничок кофточки, косынку на голове, желтую кожаную сумочку на ремне, перекинутую через плечо, и мягкую улыбку. И стали ждать, как женщина — депутат справится со своей задачей.
— Товарищи… — сказала Эжени Дюверже. Сделала паузу и повторила громче: — Товарищи!
Рабочие сразу почувствовали себя непринужденно. Одни улыбались, другие смотрели себе под ноги, третьи счищали носком грязь с ботинка. Они с удивлением заметили, что, несмотря на улыбку, голос депутата звучит властно, почти резко. В нескольких словах она дала им понять, что прекрасно осведомлена о забастовке, знает ее особенности, читала все материалы и листовки, переданные ей делегатами, и считает, что главная цель рабочих — добиться уступки от министерства. Попутно женщина — депутат напомнила о позиции своей партии в отношении правительства, о том, как партия непрестанно разоблачает шумиху и демагогию правительства в жилищном вопросе. Эжени Дюверже заверила, что компартия не только всецело поддержит в Национальном собрании замечательное выступление строителей, но обратится также ко всем рабочим с призывом к единению и призовет все население к единству действий и солидарности.
Она потребовала в заключение, чтобы бастующие посылали делегации и петиции в министерства, и выразила уверенность в их единстве — верном залоге победы.
Выступление Эжени Дюверже вдохновило рабочих на борьбу, мысли о которой всецело занимали их. Вспыхнула овация. А когда аплодисменты утихли, рабочие увидели, что перед ними стоит совсем простая, обыкновенная женщина, и зааплодировали еще громче, улыбаясь с той ласковой иро нией, с которой обычно мужчина смотрит на женщину, с честью справившуюся с мужским делом.
Огромный Панталон, который был на целую голову выше других, крикнул во всю глотку:
— Эй, Носач, нельзя же отпустить ее так, надо поднести стаканчик!
