была так тщательно отутюжена, что напоминала лезвие шпаги. Он стоял, гордо выпятив грудь, облаченную в великолепную кожаную куртку бутылочного цвета. Шерстяной зеленый воротник ее был открыт ровно настолько, чтобы все могли любоваться галстуком бабочкой шириной в двадцать сантиметров. Парень едва поворачивал голову, боясь потревожить замысловатую прическу, уложенную при помощи брильянтина.
Октав был в сандалетах и темно — сером костюме в такую широкую полоску, что он напоминал пижаму; кашне цвета гусиного помета правильным треугольником лежало на спине под пиджаком. Серая фуражка в черную крапинку была сдвинута на затылок.
Рири вырос на добрых три сантиметра благодаря толстенным подошвам, ранты которых выступали не меньше чем на палец. Жемчужно — серые брюки были подвернуты на десять сантиметров и открывали носки в красную, желтую и лиловую полоску. На парне была куртка из твида с отложным воротником, от которого плечи казались шире, и темно — синий галстук с изображением купальщицы, готовящейся прыгнуть с вышки на фоне пальм, кактусов и реактивного самолета.
На Мимиле были черные с белым верхом ботинки, спортивные штаны с крошечными медными пуговицами, похожи ми на гвоздики, у карманов и в конце швов, и толстый свитер, какие носят моряки.
Парашютист был в брюках из офицерского сукна, спадавших на начищенные до блеска американские ботинки, в узкой клетчатой куртке и широкополой фетровой шляпе, сдвинутой на правое ухо. Одна перчатка с кожаным низом была натянута на руку, другую, сложенную пополам, он держал в руке.
Шарбен облачился в строгий темный костюм, взятый, видно, напрокат у приятеля, не так щедро одаренного природой, как он сам. Рукава в плечах трещали по швам, а петли пиджака пытались вырвать пуговицы с мясом. Между брюками и белыми короткими носками виднелась полоска поросшего волосами тела. Новенькие спортивные ботинки дополняли костюм.
Рыжий неслышно ступал на мягких толстых подошвах. Костюм его состоял из узеньких черных брюк и черного джемпера с двумя огромными желтыми полосами, перерезавшими даже рукава. Шею подпирал большущий клетчатый воротник ковбойки.
Поскольку пальто и плащи, которые они носили каждый день, казались им недостойными этих парадных костюмов, парни скромно сложили их подкладкой вверх и перекинули на руку.
Все они хотя и наскоро, но чисто побрились, расплывавшиеся в улыбке лица покраснели и были все в порезах, кое-где залепленных папиросной бумагой и наспех припудренных.
Ребята снисходительно позволяли Ла Сурсу любоваться собой, принимая наиболее выигрышные позы.
Делегат пробормотал сквозь зубы:
— Нечего и думать, что мы пройдем незамеченными…
Он подступился было к Жако:
— Послушай, ты не мог бы снять кашне и спрятать его в карман?
— Шутишь!
— Ну, ладно.
Ла Суре вытащил зажигалку. Он совсем позабыл о сигарете, и она успела потухнуть.
* * *
Во дворе, где стояло множество машин, Ла Суре задержался. Парни окружили его. Депутаты парламента, секретари, служащие торопливо проходили по тротуару, искоса бро сая на них любопытные взгляды. Делегат стал считать по пальцам.
— Превосходно. Нам осталось только побывать в парламентских группах социалистов и РПФ. Хотя Паланки из РПФ пригласил нас к себе домой. Он живет на набережной, у моста Гренель. А после этого можно будет возвращаться домой.
Вдруг Жако побледнел. Он взволнованно окликнул Шарбена:
— Шарбен! Шарбен!
— Что случилось?
— У тебя дырка на брюках, на самом заду.
— Что?!
— Дырка, говорю, у тебя на заднице. Факт!
Шарбен, подняв глаза к небу, провел руками по брюкам, нащупал справа дырку и засунул в нее целых два пальца.
— Скажи, это очень заметно? — трагическим тоном спросил он.
— Я думаю!
Все ребята продефилировали мимо, чтобы собственными глазами судить о размерах несчастья, постигшего приятеля. Шарбен, прикрыв рукой злополучное место, заявил делегату:
— Я не могу идти с вами.
— Почему это? — возмутился Ла Суре.
— У меня дырка на брюках сзади, — жалобно сказал Шарбен.
— Велика беда, подумаешь!
— Нет, я не пойду с вами. Хорош я буду с дырой на заднице!
— Тебе не следует поворачиваться спиной, вот и все.
— Послушай, Шарбен, — предложил Жако, — держись все время впереди меня, чуть слева. Я тебя прикрою…
Когда мсье Паланки позвонил у входной двери своей квартиры, был уже десятый час. Горничная открыла ему и, принимая у него пальто и шляпу, сказала:
— Вас ждут, мсье.
— Кто еще?
— Молодые люди. Делегация с какой?то стройки. Вы как будто назначили им…
— Ах, да. Совершенно верно. А разве мой секретарь не говорил с ними?
— Говорил, мсье, но они хотят видеть лично вас. Ваш секретарь ушел в семь часов.
— Где же они?
— Делегатов очень много, и я провела их в гостиную.
— Хорошо. А давно они ждут?
— Собственно говоря… они сказали, что вы назначили им прийти в шесть часов. Они так и явились.
Депутат уже хотел войти в гостиную, когда услышал какие?то странные звуки. Он прислушался: ему почудился тихий и мерный шорох, прерываемый временами приглушенными вздохами.
Паланки повернул ручку и тихонько открыл дверь. Сначала он заметил мужчину, сидевшего у стола, на котором лежали какие?то бумаги, документы, вырезки из газет, и задумчиво кусавшего карандаш. Затем депутат обвел взглядом комнату: на креслах, на диване, на кушетке развалились восемь парней и сладко похрапывали.
* * *
В общем все вышло довольно удачно. Ни один депутат не отказал делегатам в поддержке и помохци. Мсье Паланки позвонил тут же при них «своему другу, министру внутренних дел», желая удостовериться, что отряды республиканской безопасности не будут посланы на стройку.
На станцию шли пешком по набережной, пересмеиваясь и без конца подшучивая над Шарбеном из?за дырки на его штанах.
Вкрадчивый ветерок ласково пробегал по Сене, поглаживая ее против шерстки.
Анфилада мостов отражалась в реке бесчисленными бликами своих фонарей.
— Это тебе почище цветных фильмов, — заметил Мимиль.
На площади Сен — Мишель ребята постояли, облокотясь на парапет. В ореоле света четко вырисовывался Собор Парижской богоматери, лучи прожекторов выхватывали из темноты ажурную иглу Сент — Шапель, а остров Ситэ казался фантастическим замком из какой?то старинной легенды.
— Подумать только, ведь люди приезжают за сотни и тысячи километров, чтобы поглазеть на это! — с гордостью проговорил Шарбен.
Они долго стояли так, молча. Ла Суре переводил взгляд с восьмерых парней, застывших у парапета набережной, на причудливые фасады зданий, словно сотканные из света в глубине реки.
На бульваре Сен — Мишель ребята вновь обрели дар речи и свое бурное веселье. Перебрасываясь
