шутками, они пробирались сквозь людской поток, выливавшийся из кино после окончания сеанса.
— Ты слышал, как клялся Картье: «Ну, конечно же, господа, само собой разумеется, господа». А Шарбен?то пыжился; шея у него чуть не выскочила из пристежного воротничка.
— Еще бы, как ему не чваниться с такой дырой на заду!
До станции добрались как раз вовремя: успели вскочить на ходу 'в последний поезд. Ребята тотчас же завладели целым купе и принялись горланить: они уже чувствовали себя дома.
В Денфер — Рошеро Жако подобрал под скамейкой вечернюю газету, разорвал одну страницу на мелкие кусочки и начал обстреливать Шарбена. Тот в ответ швырнул в него целую пригоршню бумажных шариков.
На остановке «Университетский городок» к игре присоединились Мимиль и Рыжий, а тем временем Жюльен и Октав в поисках боеприпасов шарили под скамейками и в сетках вагона.
На станции Лаплас господин, читавший в газете какой-то роман, брезгливо стряхнул бумажки с отворотов своего костюма. Женщина, вязавшая рядом с ним, проговорила:
— Ну и молодежь пошла нынче, хулиганье!
В Бур — ла — Рене град бумажных шариков обрушился на середину вагона.
В Антони господин с газетой, исчерпавший весь запас яростных взглядов, отказался продолжать чтение. Он оторвал от газеты страницу, но не ту, где был напечатан роман, скатал из нее шарики и контратаковал нападающих их же оружием. Все бойцы мгновенно сосредоточили на нем огонь своих батарей.
Тогда другие пассажиры, смеясь, вступились за господина с газетой и принялись рвать какие?то бумаги, обертку, пакеты; некоторые даже перехватывали бумажные шарики на лету.
Женщина, сидевшая рядом с господином, закрывала вязаньем лицо и игриво посмеивалась.
Когда парни сошли с поезда, бумажный снег грустно осел в проходе и на скамейках вагона, а пассажиры проводили молодежь веселыми криками.
В зале «Канкана», на эстраде для оркестра, составили, несколько столов. На этой импровизированной трибуне разместились мэр, Раймон Мартен, почтенный господин, представлявший организацию «Католические семьи», Ла Суре и Жако Леру. Ла Суре присутствовал на собрании как представитель Новостройки, Жако волей — неволей тоже пришлось сидеть в президиуме, так как его избрала своим делегатом молодежь Гиблой слободы и Шанклозона.
Мартен собирался взять слово, как вдруг дверь в глубине зала открылась и чей?то голос крикнул:
— Раймон! Полицейские явились к тебе домой! Они хотят выкинуть вас с Ритоном на улицу.
Мартен застыл с открытым ртом, листки с текстом речи задрожали в его большой руке. Присутствующие переглядывались… Жако вскочил с места, выбежал из?за стола и, остановившись у края эстрады, заорал:
— Чего же вы ждете? Надо сейчас же бежать туда всем! — Он спрыгнул с эстрады и бросился к двери.
Мартен опомнился. Он улыбнулся, видя, что все устремились вслед за Жако. Ла Суре взял под руку своего соседа и сказал ему тихо:
— Вы ведь не покинете нас в такую минуту, господин мэр!
Конечно, это мамаша Жоли со своего сторожевого поста первая заметила голубой фургончик. Она тотчас забила тревогу, предупреждая соседей о грозящей опасности, и мадам Лапмен вместе с мадам Валевской успели захлопнуть дубовую дверь Замка Камамбер.
Берлан тут же вскочил на свой велосипед и помчался предупредить Мартена. Полицейский комиссар решил, по-видимому, что лучше всего провести операцию в тот вечер, когда все боевые силы Гиблой слободы соберутся в «Канкане». Поэтому он и выбрал эту субботу. Толпа, возглавляемая Жако и Шарбеном, явилась как раз вовремя, и осаду Замка Камамбер пришлось снять. Полицейские вновь уселись в свой фургончик, а мэр с комиссаром отправились пешком, споря и яростно жестикулируя.
Мадам Лампен и мадам Валевская приготовили кофе. Его пили, примостившись на ступеньках парадной лестницы: собравшиеся все равно не поместились бы ни в одной из квартир, а расходиться им не хотелось. Раймон Мартен улыбался, глядя в свою чашку.
Жако сидел на верхней ступеньке лестницы, выше всех остальных. Вдруг чья?то ложечка звякнула о чашку. В полумраке позади себя он различил фигуру Бэбэ. Девушка отвернулась. Жако допил кофе и поставил чашку рядом с собой на ступеньку лестницы. Сжал обеими руками голову и прошептал, не оборачиваясь:
— Послушай, Бэбэ…
Он слышал, как девушка встала, прошла в кухню мадам Валевской и принялась мыть посуду.
Жако посмотрел на ступеньку: пустая чашка, которую он там поставил, исчезла. Тогда он стремительно сбежал вниз по лестнице между сидевшими людьми, бормоча на всякий случай: «Извините, извините!»
* * *
Мать подала и Жако и Амбруазу глазунью из одного яйца, прибавив в нее немного уксуса.
— Это все же будет посытнее, чем кофе с молоком.
Она вздохнула.
— Ведь вам столько приходится работать!
Мужчины принялись за еду.
— Хоть бы платили, что полагается, тогда бы мы и горюшка не знали.
Они сделали вид, что не слышат.
— Даже если бы уменьшили зарплату, вы все равно получали бы столько же, сколько раньше, а может, даже больше: ведь и сверхурочные надо считать.
Мать отрезала им по ломтю хлеба.
— Должен же когда?нибудь прийти этому конец!
Жако поднял голову. Он открыл было рот, но ничего не сказал и посмотрел на Амбруаза, который перестал есть. Амбруаз улыбнулся, Жако нахмурил брови.
— Помолчи лучше, — сказал Амбруаз матери, — ну что ты в этом понимаешь?
И вновь принялся за еду.
Жако улыбнулся и тоже опустил нос в тарелку.
— Я не понимаю? Это я?то? Как я ни глупа, а понимаю, что малыш пробудет еще неделю или две в больнице, что страхкасса платит не за все лечение и разницу надо вносить самим, а мы даже не знаем, получим или нет деньги по социальному страхованию, а если деньги не будут внесены, мальчика выпишут из больницы, а он еще не оправился после коклюша… — Она перевела дух. — …И если мы привезем его, такого слабенького, домой, он совсем разболеется: ведь мы даже топить не можем как следует, уголь-то у нас уже кончается. — Она уперла руки в бока и прибавила решительно: — Ну, как, понимаю я что?нибудь или нет?
Жако исподлобья взглянул на Амбруаза. Тот вытер куском хлеба тарелку и встал из?за стола.
— Ты прекрасно понимаешь все. И нечего болтать попусту.
Он направился к двери, но мать преградила ему дорогу.
— Послушай, Амбруаз, я всегда тебя понимала и соглашалась с тобой, но сейчас, когда дело касается мальчугана, я слышать ничего не хочу. — Она с ожесточением тряхнула головой. — И понимать ничего не понимаю!
Жако кончил есть, но все еще сидел за столом и наблюдал за Амбруазом. Землекоп нахмурил брови. Он сердито застегнул обшлага рубахи и проговорил хрипло:
— Мальчуган! Мальчуган! Как будто его не коснется, если…
В дверь постучали.
— Войдите! — крикнул Амбруаз таким голосом, словно хотел выругаться.
На пороге появился Морис. Он поздоровался со всеми и, обратившись к Жако, спросил:
— Ты готов?
— Да, поехали.
