Жако встал и потер руки. Проходя мимо Амбруаза, он легонько толкнул его локтем в бок. Амбруаз повернулся к юноше, и его грубое лицо просветлело, засияло улыбкой. Выйдя на улицу, Жако и Морис вскочили на свои велосипеды, но тут послышалось знакомое тявканье, и вслед за этим чей?то ворчливый голос окликнул их:
— Так, значит, Морис, ты едешь сегодня работать вместе с Жако?
Это высунулась из своего окна мамаша Жоли. Гиблая слобода просыпалась…
В квадратном проеме на самом верху шахты подъемника вместо привычных лиц Али и Ахмеда вдруг появилась голова Панталона.
— Кончай подачу!
Две спаренные бадьи останавливаются на полдороге.
— Можете спускать их вниз.
— Какая вас муха укусила? — с беспокойством спрашивает Шарбен, притащивший вместе с Рыжим еще одну бадью бетона.
— Кончай подачу! — отвечает Жако.
Вместе с Мимилем он подходит к парашютисту и Октаву, которые тоже стоят без дела у своей лебедки среди неотправленных бадей.
На пороге здания появляется Ла Суре.
— Эй, ребята, ко мне, на подмогу! — кричит он.
Все вместе взбираются по лестнице, и каждый несет по нескольку пивных кружек. Шествие замыкает Ла Суре, который тащит ящик с бутылками.
Наверху Панталон подходит, наклоняется над ящиком, проверяет:
— Десять литров красного вина. Счет верный. Порядок!
Ящик торжественно водворяют в самый центр законченного покрытия.
Но прежде чем чокнуться, ребята, желая продлить удовольствие, выстраиваются в ряд у края площадки и смотрят на расстилающееся внизу предместье. Свистит паровоз, гудит легковая машина, ей глухо отвечает грузовик, воет сирена, звонит колокол в церкви, возвещая не то свадьбу, не то похороны.
— Все?таки вроде потеплело, — говорит один из парней.
— Пора как будто и потеплеть, — отзывается другой.
— Ну, что, опрокинем по стаканчику? — нетерпеливо спрашивает третий.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
«САМАЯ ЛУЧШАЯ»
Иньяс не взял еще на аккордеоне даже первой ноты первого танца. Канкан и Октав дежурили за стойкой бара, и непонятно было, кто из них за кем присматривает. Выпивал пока всего один посетитель — Виктор.
Парни из Гиблой слободы и Шанклозона стояли кружком в полной боевой готовности. Жако и длинный Шарбен на цыпочках скользили по залу, поглядывая, все ли в порядке.
Едва появились Рири, Шантелуб, Жюльен и Клод с забинтованной рукой, как Жако бросился им навстречу.
— Ну, как? Были вчера вечером в кино?
Они дружно закивали.
— Ну, что? Говорили с директором? Просили у него разрешения провести сбор пожертвований во время перерыва?
Они опять кивнули.
— Ну и как?
Парни смущенно отвели глаза.
— Он нас сразу признал, будьте уверены! — пробормотал Жюльен.
— Признал? Как так… признал?
— А так. Он нам сказал: «А, это ваша компания каждый раз затевает бузу?»
— Вот сукин сын!
Они опять закивали, подтверждая верность этого определения.
— Ну и что?
— Ну, он и сказал: «Согласен дать вам такое разрешение, но только обещайте больше не затевать бузы».
Последовало молчание. Жако резко спросил:
— И вы обещали?
Парни опустили головы.
— Мы собрали зато семь тысяч восемьсот пятьдесят франков, — прошептал Шантелуб.
Жако возмущенно передернул плечами:
— Вот проклятие! На что только не приходится соглашаться…
Иньяс достал свой аккордеон, и привычные звуки жава наполнили зал. Кавалеры подошли к дамам.
Парии тихо переговаривались, они были серьезны и немного робели на этом балу, который сами устроили.
Жюльен и Жако взяли в оборот Тьена. Механик сказал им, что у Дюжардена в гараже стоит подержанная машина, «не больно красивая, но здоровенная, вроде танка»; она, правда, сейчас в плохом состоянии, но стоит ее немного подремонтировать — и машина будет хоть куда. Дюжарден, пожалуй, уступит ее за двадцать тысяч, но что скажут люди? Забастовщики собирают деньги на пропитание, а сами покупают автомобили. Жако возразил, что они купят машину вскладчину после забастовки. Он прекрасно понимал, что Тьену не очень?то хочется вести переговоры со своим хозяином. Парень согласился на это, только когда Жако весьма кстати заметил, что ни у кого из ребят нет прав и все удовольствие водить машину достанется именно ему, Тьену.
На площадке кружилось всего лишь несколько пар. Парни из Гиблой слободы и Шанклозона были слишком озабочены организацией бала, чтобы танцевать самим.
Жако упрекнул Милу, что его теперь совсем не видно. Он, верно, очень занят ухаживанием за Сильви Торен. Милу живо возразил, что это Жако стал неуловим. Когда ни спросишь, где он, в ответ всегда одно и то же: «Мсье Леру на собрании», или «в профсоюзе», или «отбыл с делегацией…»
Жако внимательно разглядывал свои ладони. Он соскреб ногтем цемент, въевшийся в «линию жизни», и принялся шлифовать большим пальцем шрам на правой руке.
— Тебя опять уволили, — проговорил он.
— Кто тебе сказал?
Продолжая тереть свой шрам, Жако внимательно посмотрел на приятеля.
Тогда Милу взвился: ясное дело, все думают, будто он ни на что не годен, если его отовсюду выгоняют, но разве он виноват, что вечно «попадает впросак». Хозяева требуют, чтобы ты сразу же вошел в курс дела, сразу оказался на высоте. Но это нелегко, иногда даже выше человеческих сил. Хозяевам же на все наплевать: если ты им не подходишь, они выкидывают тебя на улицу и берут на твое место одного из тысяч безработных парней. Милу вдруг прервал себя и крикнул Жако:
— Что ты делаешь? С ума сошел?
— Пустяки, — холодно ответил Жако.
Он так ожесточенно тер свой шрам, что случайно поцарапал ногтем еще тонкую, нежно — розовую кожицу. Выступили три капельки крови и сразу же слились в одну красную полоску. Жако пососал ранку и, спрятав руки в карманы, повторил:
— Пустяки. Так о чем ты говорил?
— Почему ты сегодня без своего белого кашне? — спросил Милу, чтобы сказать что?нибудь.
— Да так. Иногда мне кажется, что я в нем глупо выгляжу.
