Дом мой к вашим услугам. На Дворцовой набережной, дом Баташева у Прачечного мосту.
Видеться нам, как замечаю, очень затруднительно: я не имею средств, вы — времени. Итак, будемте писать, что все равно: тот же разговор.
Своеручные записки мои прошу вас возвратить мне теперь же, если можно; у меня перепишут их в четыре дня, и переписанные отдам в полную вашу волю, в рассуждении перемен, которые прошу вас делать, не спрашивая моего согласия, потому что я только это и имел в виду, чтоб отдать их на суд и под покровительство таланту, которому не знаю равного, а без этого неодолимого желания привлечь на свои «Записки» сияние вашего имени я давно бы нашел людей, которые купили бы их или напечатали в мою пользу.
Вы очень обязательно пишете, что ожидаете моих приказаний; вот моя покорнейшая просьба, первая, последняя и единственная: действуйте без отлагательства. Что удерживает вас показать мои записки Государю, как они есть? Он ваш цензор. Вы скажете, что его дома нет, он на маневрах! Поезжайте туда, там он верно в хорошем расположении духа, и записки мои Его не рассердят.
Действуйте или дайте мне волю действовать; я не имею времени ждать. Полумеры никуда не годят ся! Нерешительность хуже полумер; медленность хуже и того и другого вместе! Это — червь, подтачивающий корни прекраснейших растений и отнимающий у них возможность принесть плод! У вас есть враги; для чего же вы даете им время помешать вашему делу и вместе с тем лишить меня ожидаемых выгод?
Думал ли я когда-нибудь, что буду говорить такую проповедь величайшему гению нашего времени, привыкшему принимать одну только дань хвалы и удивления! Видно, время чудес опять настало, Александр Сергеевич! Но как я уже начал писать в этом тоне, так хочу и кончить: вы и друг ваш Плетнев сказали мне, что книгопродавцы задерживают вырученные деньги. Этого я более всего на свете не люблю! Это будет меня сердить и портить мою кровь. Чтоб избежать такого несчастия, я решительно отказываюсь от них; нельзя ли и печатать, и продавать в императорской типографии? Там, я думаю, не задержат моих денег?
Мне так наскучило бездейственная жизнь и бесполезное ожидание, что я только до 1-го июля обещаю вам терпение, но с 1-го, пришлете или не пришлете мне мои записки, действую сам.
Александр Сергеевич! Если в этом письме найдутся выражения, которые вам не понравятся, вспомните, что я родился, вырос и возмужал в лагере: другого извинения не имею. Простите, жду ответа и рукописи.
Очень вас благодарю за ваше откровенное и решительное письмо. Оно очень мило, потому что носит верный отпечаток вашего пылкого и нетерпеливого характера. Буду отвечать вам по пунктам, как говорят подьячии.
1) Записки ваши еще переписываются. Я должен был их отдать только такому человеку, в котором мог быть уверен. Оттого дело и замешкалось.
2) Государю угодно было быть моим цензором: это правда; но я не имею права подвергать его рассмотрению произведения чужие. Вы, конечно, будете исключением, но дя сего нужен предлог, и о том- то и хотелось мне с вами переговорить, дабы скоростью не перепортить дела.
3) Вы со славою перешли одно поприще; вы вступаете на новое, вам еще чуждое. Хлопоты сочинителя вам непонятны. Издать книгу нельзя в одну неделю; на то требуется по крайней мере месяца два. Должно рукопись переписать, представить в цензуру, обратиться в типографию и проч., и проч.
4) Вы пишете мне: действуйте, или дайте мне действовать. Как скоро получу рукопись переписанную, тотчас и начну. Это не может и не должно мешать вам действовать с вашей стороны. Моя цель — доставить вам как можно более выгоды и не оставить вас в жертву корыстолюбивым и неисправным книгопродавцам.
Ехать к Государю на маневры мне невозможно по многим причинам. Я даже думал обратиться к нему в крайнем случае, если цензура не пропустит ваших записок. Это объясню я вам, когда буду иметь счастие вас увидеть лично.
Остальные 500 рублей буду иметь вам честь доставить к 1-му июлю. У меня обыкновенно (как и у всех журналистов) платеж производится только по появлении в свет купленной статьи.
Я знаю человека, который охотно купил бы ваши Записки; но, вероятно, его условия будут выгоднее для него, чем для вас. Во всяком случае, продадите ли вы их или будете печатать от себя, все хлопоты издания, корректуры и проч. извольте возложить на меня. Будьте уверены в моей преданности и ради бога не спешите осуждать мое усердие.
С глубочайшим почтением и преданностью честь имею быть, милостивый государь, вашим покорнейшим слугою.
Александр Пушкин.
Р.S. На днях выйдет 2-й № «Современника». Тогда я буду свободнее и при деньгах.
Пришлите мне мои листочки, Александр Сергеевич! Их надобно сжечь, так я желал бы иметь это удовольствие поскорее. Я виделся с князем Дундуковым, но рукописи ему еще не отдал; им обоим, я думаю, не до того: у Петра Александровича жена при смерти!
Позволите ли вы мне поместить проданный вам отрывок во вторую часть?
Ваш покорный слуга Александров.
Милостивый государь Александр Сергеевич! Имею честь представить вам вторую часть моих «Записок»; извините, что не сам лично вручаю вам их, но я давно уже очень болен, и болен жестоко. Дела мои приняли оборот самый дурной; я было понадеялся на милость царскую, потому что ему представили мою книгу; но, кажется, понадеялся напрасно: вряд ли скажут мне и спасибо, не только чтоб сделать какую существенную пользу.
Простите, будьте счастливы.
Преданнейший слуга ваш Александр Александров
Имя скромной детской писательницы Александры Осиповны Ишимовой (1806—1881) дошло до нас в окружении некоторой известности: к ней было написано последнее письмо Пушкина (весьма вероятно, что это и были последние написанные им строки) в самом разгаре приготовлений к дуэли, за несколько часов до получения смертельной раны. Из письма Пушкина видно, что он ценил литературную работу Ишимовой. Это вполне подтверждается и его предложением писательнице перевести для «Современника» несколько пьес любимого им Барри Корноуля. Ишимова исполнила это поручение поэта, и в «Современнике» 1837 г., т. VIII, издаваемом друзьями Пушкина, появились ее переводы пяти произведений английского драматурга. Пьесы сопровождались статьей Ишимовой «Драматические очерки Бриана Уаллера Проктора».
Краткая переписка Ишимовой с Пушкиным представляет интерес для характеристики поэта как редактора и литературного деятеля. Любопытно отметить общий тон обаятельной любезности в
