вас увидеть только через несколько месяцев.
Сколько жестокого и мучительного в одной этой мысли! Видите ли, у меня есть тайное убеждение, что если бы вы знали, до какой степени мне нужно вас увидеть — вы сжалились бы надо мной и вернулись бы на несколько дней! Покойной ночи — я ужасно устала.
Я только что вернулась от Филарета — он рассказал мне о недавно случившемся в Москве проис шествии, о котором ему сейчас сообщили. Он прибавил — расскажите это Пушкину. Я записала эту историю на своем плохом русском языке так, как она мне была рассказана. Посылаю вам ее, не смея его ослушаться — слава богу, говорят вы счастливо приехали в Москву. Лечитесь, будьте благоразумны — как можно выбрасывать за окошко такую прекрасную жизнь.
Вчера вечером на репетиции Карусели много говорили о вашей седьмой Главе [20], она имела всеобщий успех — Импера[трица] не ездит больше верхом.
Напишите же мне правду, как бы печальна она ни была.
Увижу ли я вас опять на Пасху?
Я нахожу совершенно необходимым, чтобы вы подтвердили письмом полученье этой записки — не то впредь для вас нет извинений. Вы совершенно не считаетесь со мной. Сообщите мне о вашей женитьбе и о ваших планах на будущее. Все разъезжаются, а хорошая погода не наступает. Долли и Катрин просят вас рассчитывать на них, чтобы руководить вашей Натали. Г-н Сомов дает уроки посланнику и его жене — что касается меня, я перевожу Mariage in high life на русский, я продам его в пользу бедных. 9-е вечером.
Не знаю еще, приеду ли я в Петербург. Покровительницы, которых вы так любезно обещаете, слишком уж блестящи для моей бедной Натали. Я всегда у их ног так же, как и у ваших.
Прозаическая сторона брака — вот чего я боюсь для вас! Я всегда думала, что гений поддерживает себя полной независимостью и развивается только в беспрерывных бедствиях, я думала, что совершенное, положительное и от постоянства несколько однообразное счастье убивает деятельность, располагает к ожирению и делает скорее добрым малым, чем великим поэтом... Может быть, после личного горя это больше всего меня поразило в первую минуту... Богу было угодно, как говорила я вам, чтобы у меня не было и тени эгоизма в сердце. Я размышляла, боролась, страдала и наконец достигла того, что сама теперь желаю, чтобы вы поскорее женились. Поселитесь с вашей прекрасной и очаровательной женой в хорошеньком деревянном опрятном домике, навещайте по вечерам тетушек, чтоб составлять им партию, и возвращайтесь счастливым, спокойным и благодарным провидению за сокровище, доверенное вам. Забудьте прошлое и да принадлежит ваше будущее только жене и детям.
Я уверена, из того, что я знаю о мыслях императора относительно вас, что если бы вы пожелали какое-либо место, близкое к нему, вам его дадут. Может быть, этим не следует пренебрегать — это со временем приведет вас к независимости в ваших денежных делах и в вашем отношении к правительству.
Государь так хорошо расположен, что вам не нужно никого — но ваши друзья, конечно, разорвутся на части для вас, — родные вашей жены тоже могут быть вам полезны. Я думаю, что вы уже получили мое коротенькое письмо.
Ничто, в сущности, не изменилось между нами — я буду вас видеть чаще... (если бог даст мне вас еще увидеть). Отныне мое сердце, мои заветные мысли — будут для вас непроницаемой тайной и мои письма тем, чем они должны быть. Океан будет между вами и мной, но рано или поздно вы всегда найдете во мне для себя — вашей жены и ваших детей — друга, подобного скале, о которую все разобьется. Рассчитывайте на меня, на жизнь и на смерть, располагайте мною во всем и без всякого стеснения. Устроенная так, чтобы все предпринимать для других — я являюсь ценным человеком для своих друзей; мне все нипочем — я иду разговаривать с влиятельными людьми, не унываю, возвращаюсь, — время, нравы, ничто меня не обескураживает. Тело мое не страдает от моего усталого сердца — я ничего не боюсь — я многое понимаю, и моя деятельность на пользу других является столько же милостью неба, сколько и следствием положения моего отца в свете и душевного воспитания, где все было основано на необходимости быть полезной другим.
Когда я утоплю мою любовь к вам в слезах, я останусь все же тем же страстным, нежным и безответным существом, которое готово для вас в прорубь, — так я люблю даже тех, кого люблю немного.
Я только что прочла ваши прекрасные стихи и заявляю вам, что если вы не пришлете мне один экземпляр (говорят, их нельзя достать), я никогда вам этого не прощу.
Вот, дорогой Пушкин, 750 р. за билеты г-на Катенина. Чтобы пополнить сумму 49 билетов, ему при ходится еще 285 р., которые вы тоже получите через два дня. Катрин в ужасе от счетов к приближающе муся новому году и поглощена балами. Она еще не во всем разобралась. Продолжайте писать, дитя.
Любите меня, потому что я чувствую, что сердце мое истерзалось по вас.
Я только что узнала, что цензура пропустила статью, возражающую на ваши стихи, дорогой друг. А между тем лицо, которое их написало, очень сердито на меня и не захотело ни показать их мне, ни взять их обратно. Меня все время мучают за вашу элегию — а я, подобно мученикам, дорогой Пушкин, люблю вас за это еще больше и верю в ваше восхищение[22] перед своим Героем и в вашу симпатию ко мне!
Бедный Чедаев! Он, верно, очень несчастлив, питая такую ненависть к своей стране и к своим соотечественникам.
Прежде всего позвольте поблагодарить вас за «Эрнани». Это одно из произведений современности, которое прочел я с наибольшим удовольствием. Гюго и Сент-Бев бесспорно единственные французские поэты нашего времени. Особенно Сент-Бев, и потому, если возможно достать в Петербурге его «Утешения» (Consolations), сделайте, ради бога, доброе дело, пришлите их мне.
Что касается моего брака, то ваши размышления о нем были бы вполне справедливы, если бы вы обо мне судили менее поэтически. На самом деле я просто добрый малый, который не хочет ничего иного, как заплыть жиром и быть счастливым. Первое легче второго.
(Простите: я замечаю, что начал свое письмо на разорванном листе — я не имею духа начать его
