— О, еще немного, и наш Григорий Алексеевич займется самокритикой, — обнаружил губернатор. — Послушайте, господа, может, поговорим о чем-нибудь приятном? Не хочется выслушивать, как вы тут поносите друг друга.
— Займемся тем, зачем мы сюда прибыли? — неуверенно предложил сити-менеджер Коровин.
— Кого-то не хватает, — задумался сенатор.
— Проведем перепись поголовья? — предложила Кира Ильинична и принялась наманикюренным пальчиком пересчитывать присутствующих.
— Блин, где этот мудель? — глянув на часы, проворчал Олейник.
— О ком вы, сын мой? — просунулась в дверь хитроватая, плоская, как блин, физиономия в ореоле рыжей шевелюры и неопрятной окладистой бороды.
— А, вот вы где, — не растерялся генерал. — Прибыли, наконец-то, отец Зловрентий?
— Лаврентий, друг мой, Лаврентий, — беззлобно промурлыкал последний из приглашенных, вкрадчивой поступью вступая в гостиную.
— Да уж, друг, — пробормотал, отворачиваясь, генерал. — Ваши друзья, батюшка, под Тамбовом в овраге лошадь все никак доесть не могут…
В последней фигуре, так же, как и в предпоследней, не было ничего приятного. Отцу Лаврентию (в миру Игнатию Истопченко) было всего лишь сорок с небольшим. Но свой «юношеский» возраст он маскировал кудлатой растительностью. Плотно сбитый, манерно сутулящийся, с длинными руками и узловатыми загребущими пальцами. Даже в сутане он смотрелся не очень презентабельно, и трудно было заподозрить в этой странной личности серого кардинала Яровольского епископата, держащего на привязи архимандрита Софрония и имеющего возможность безнаказанно влиять на большинство процессов в местном клерикальном мире, а также на вытекающие из них процессы в светской жизни. Отец Лаврентий занимал должность протоиерея, настоятеля главного городского храма, и лелеял каверзную надежду, что в недалеком будущем его рукоположат в архиереи, и он наконец-то перейдет из второй степени священства в третью.
— Грубый вы, Григорий Алексеевич, очень грубый, — посетовал отец Лаврентий, представая в безразмерной «студенческой» штормовке перед кружком единомышленников.
— Простите его, Ваше Преподобие, — усмехнулся губернатор. — Сам не ведает, что несет.
— Ваше Высокопреподобие, Василий Иванович, — поправил священник, лучезарно улыбаясь.
— Протопоп, блин, — отвернувшись, прошептал генерал, который сегодня в каждом встречном- поперечном видел источник раздражения.
— Ну, конечно, святой отец, — не стал спорить губернатор. — Вы же у нас в обозримом будущем примете священный сан епископа. Будете с утроенной силой служить Богу и людям…
— Как служил Сам Господь Иисус Христос в своей земной жизни и апостолы… — как пописанному забубнил отец Лаврентий, но тут его взгляд споткнулся об ополовиненную бутылку водки, и на святое чело улеглась задумчивость.
— Как вы смотрите на то, чтобы выпить, батюшка? — полюбопытствовал сенатор Баркасов.
— С интересом, знаешь ли, сын мой, с интересом…
— Так вмажьте, Ваше… как вас там, не помню, — Глобарь плеснул в пустую стопку и сунул священнику. — А мы уже не будем. Если догоняться с каждым опоздавшим, то скоро забудем, зачем сюда приехали.
— Воистину, сын мой… — батюшка крякнул и с наслаждением влил в себя живительную влагу. Закусывать не стал, самостоятельно добрался до бутылки и плеснул еще.
— У вас проблемы, батюшка? — проницательно заметила Островская.
— Ага, проблемы, — презрительно фыркнул генерал. — Как избавиться от алкоголизма, не переставая пить.
Священник залпом выдул вторую и с ласковым укором воззрился на мрачного генерала.
— А вы его палицей по челу, отец Лаврентий, — подсказал губернатор. — Должно помочь. Почему опаздываете, батюшка? Не связано ли это с тем, что вы до сих пор, по невыясненным божественным обстоятельствам, ездите на чуде спасенного российского автопрома? Напомните, какая у вас марка — «Лада Проблема»? «Лада Дэнс»?
— «Лада-Калина», Василий Иванович, — священник выпил третью и перешел на нормальную человеческую речь. — Нормальная машина, прекращайте придираться. Президенту можно, а мне нельзя?
— Она не желтая, — покосился за окно Коровин.
— Я знаю, — согласился священник. — Отличная машина, — он благодушно засмеялся. — Едешь по трассе, чуть задремал — вот тебе подушечка. Не поверите, господа, но в Первопрестольной, Белокаменной и Златоглавой, куда я недавно ездил по делам и имел честь отстоять в Великой московской пробке, очень многие пользуются именно подобными чудесами. Без преувеличения скажу, это сейчас модно. А почему я опоздал… — батюшка смущенно кашлянул, — Никодим!
— Да, Ваше Высокопреподобие? — всунулась в гостиную козлиная бородка сопровождающего батюшку в «рабочей» поездке дьякона.
— А ну, перину мне подбей! И посмотри, чтобы в келье все в порядке было!
— Повинуюсь, Ваше Высокопреподобие! — Козлиная бородка судорожно дернулась, и ее обладатель убрался.
— Ну, хватит, — поднялся генерал Олейник. — Пора за дело, господа, пока мы окончательно не забыли, зачем мы здесь. Надеюсь, вы позволите, Василий Иванович?
— Валяйте, Григорий Алексеевич, — снисходительно кивнул губернатор и тоже поднялся. Глаза его заблестели. — Ну, что, команда, без которой мне не жить, готовы к неувядаемым ратным подвигам? День, к сожалению, не резиновый. Побродим с ружьишками по лесу, потом обсудим несколько насущных вопросов, а если время останется, посетим баньку…
— Без меня, — брезгливо поводила плечами Кира Ильинична. — Знаю я ваши баньки. А что касается охоты — то разве это охота? Дичь не съешь…
— А кто вам не дает? — загоготал Глобарь. — Главное, суметь правильно приготовить, Кира Ильинична.
— Меня сейчас вырвет, — напряглась Островская.
— Василий Иванович, в лесу белые, — подмигнул Глобарь.
— Ох, не до грибов мне сейчас, — подыграл губернатор. — Григорий Алексеевич, все готово?
— Да, — генерал Олейник взял пульт, лежащий на буфете, и подошел к небольшому плазменному телевизору, экран которого при его приближении осветился. — Оружие доставлено, каждый может выбрать, что ему нравится, включая арбалеты. Рации всем раздадут, они настроены на нужную защищенную волну. Напоминаю, что собаки в охоте не участвуют, их держат на исключительный случай. Все сопровождающие во время охоты имеют право на выстрел только с целью спасения наших жизней. Внимание на экран, господа.
Высветилось одно из помещений «конюшни», расположенной на задворках лесничества. Камера висела над потолком загона, ограниченного с трех сторон кирпичной кладкой, а с четвертой — решеткой, которая в случае необходимости могла перегораживаться непроницаемым жестяным экраном. Пол помещения был устлан соломой. Вместо лошадей загон был набит оборванными двуногими существами. Бородатые, в язвах и коростах, в живописных обносках — они сновали по замкнутому помещению, создавая какое-то броуновское движение. Самый любопытный и обеспокоенный вцепился грязными лапами в решетку, пытался высунуться в коридор. Несколько человек ругались — звука не было, но, судя по жестам и мимике, они занимались именно этим. Трое или четверо бродили из угла в угол, временами натыкаясь друг на друга. Впрочем, не все казались обеспокоенными и возбужденными. Кто-то валялся на соломе, бессмысленно лицезрея потолок, кто-то сидел на корточках у стены, догрызая ногти.
— Просто фантастика, Григорий Алексеевич, — разочарованно пробормотал Глобарь. — Вы привезли никчемных, никому не нужных бомжей. Они же убогие, хромые, без мозгов. Дюжина калек, поздравляю, Григорий Алексеевич, вы превзошли самого себя. И что прикажете с ними делать?
— Да уж, об адреналине речь не идет, — подал голос сити-менеджер Коровин. Впрочем, он не выглядел сильно расстроенным. — Действительно, господин генерал, как-то это неинтересно. Мы понимаем,
