— Верно говорят: полицейским родился, полицейским и умрешь, — с высоты прожитых тридцати пяти лет глубокомысленно заключила госпожа Лойфель. — Задело за живое?
— Скорее, за мертвое.
— Нарочно интригуешь?
Рассказывать всю подоплеку заинтересованности я не стал бы и самому близкому другу, а уж для давней соперницы хватит и намека:
— Я прохожу свидетелем.
— Выброса, что ли? — хихикнула Дора.
— Обстоятельств, предшествующих самоубийству.
— Ага! — Она ткнула указательным пальцем мне в грудь. — Читал уже?
— Только косвенные улики. Но поскольку твое мастерство, несомненно, выше моего, я…
— Льстить ты не умеешь. А не умеешь, не берись.
Можно было бы пуститься в долгие и утомительные объяснения, что я, действительно, не умею льстить, поэтому озвучиваю свои настоящие ощущения, но зачем тратить время, если результат известен заранее? Дора отнюдь не кристально чиста и светла, и это ни для кого не секрет, а других мы меряем по себе, потому что иначе просто не получается. Человек, у которого рыльце в пуху, никогда не поверит в искренность собеседника. Обидно? Нет, прекрасно! Что может быть желаннее, чем спрятать свои истинные намерения от окружающих и тем самым сохранить крепость своей души в неприкосновенности? Только осознание бесконечной свободы. Я разучился скрывать свои мысли именно когда понял: они не нужны никому, кроме меня. Да и мне не особенно.
— До, я не льщу. Я обращаюсь к тебе, как к высококлассному специалисту. За консультацией.
— Консультации никто не проводит бесплатно, Джек.
— Какова цена?
Она перестала жевать кончик сигареты и взглянула на меня глубокими омутами болезненно блестящих глаз:
— Есть кое-что, от чего я бы не отказалась.
Обычно когда женщина произносит подобную фразу, речь идет только об одной возможной услуге, на которую способен мужчина. Но в случае госпожи Лойфель глупо было бы предполагать требование интимной близости. Хотя бы потому, что в постели Дора предпочитает партнеров своего пола.
И все же, ее голос подрагивает именно так, будто нам предстоит быть вместе. Или очень-очень близко друг к другу.
— Ммм?
Дора тряхнула мокрыми волосами:
— Так что ты хочешь знать?
— Касательно платы…
— Позже.
— Хорошо, — внезапный уход от темы показался мне странным, но с желаниями женщины невозможно, а главное, бессмысленно спорить. — О чем думала фроляйн Нейман в последние минуты своей жизни? И главное, как думала?
Госпожа Лойфель разочарованно посмотрела на окончательно пришедшую в негодность сигарету и щелчком пальцев отправила поникшее табачное изделие на булыжники мостовой.
— Что мне всегда нравилось в тебе, так это твоя тяга к копанию в дерьме. Уж вроде бы все ясно, а ты не останавливаешься, роешь пятачком своим, роешь… И ведь находишь то, что искал. Это очень полезное качество, Джек.
— Для кого?
— Для всех нас, — туманно ответила Дора, передернула плечами и спрятала ладони в рукава свитера. — Итак, о чем она думала…
На несведущий взгляд, наиболее удобным способом передачи ощущений было бы мысленное общение, но сьюпы считают иначе. Строить в сознании фразы, способные донести до собеседника закладываемый смысл без искажения — большое искусство. И еще большая работа. Гораздо проще облекать образы словами уже за пределами сознания, в обычной устной речи. Тем более, сразу после завершения обследования места происшествия, когда все в голове: и твое личное, и наносное смешивается в единое варево.
— Мысли оригинальностью не отличались. Она сожалела, правда, очень вяло. Вообще по силе оставленных следов можно подумать, что женщина очень устала. Знаешь, бывают такие периоды, когда кажется: не можешь пошевелить ни рукой, ни ногой… Вот и покойная была в примерно похожем состоянии. Все делала на полном автомате.
— Хочешь сказать, она без тени сомнения утром вошла в офис, подошла к окну, повернула ручку и…
— Примерно так. По крайней мере, ни на одном месте в комнате она подолгу не задерживалась, за рабочий стол не садилась, словом, времени зря не теряла.
— Шла на работу уже с оформившейся мыслью о самоубийстве?
— Похоже на то, — кивнула Дора.
Хм, хм, хм. Значит, событие, подтолкнувшее фроляйн Нейман к радикальному решению проблем, произошло вчера вечером, задолго до того, как женщина заснула. Если она вообще спала этой ночью.
— Она думала о причинах? Кого-то проклинала? О ком-нибудь вспоминала?
— Очень отрывочно. Слишком отрывочно, чтобы установить личности. Промелькнула тень вины перед кем-то, видимо, старшим по возрасту родственником или другом, были крохотные и крайне тусклые вспышки злости на кого-то еще, но общий фон оставался спокойным и целеустремленным.
Герр Краус и несостоявшийся жених вспоминались, скорее всего. Но почему так мало чувств?
— Повторялись какие-то определенные мысли?
Дора задумалась, уткнувшись подбородком в толстый валик воротника.
— Да, была одна, довольно забавная.
— Как звучала?
— «Не хочешь жить? Умри».
Она даже голосом разделила фразу пополам, на две смысловые части.
— Столь категорично?
— Удивлен?
Не особенно. Я прочел на договоре примерно то же самое, но окрашенное несколько иначе. Вернее, по ритму вечерних мыслей можно было предположить другое эмоциональное состояние женщины: вчера Кларисса еще не была готова выполнить полученный приказ. Стало быть, за ночь желание умереть прочно вросло в сознание фроляйн Нейман… Странно. Обычно хороший крепкий сон стирает следы обид и разочарований почти начисто, оставляя только горьковатый осадок в сердце. Она так и не заснула? И бессонная ночь превратила женщину в зомби, одержимого одной лишь мыслью? Жаль, я не спросил Берга, уж он-то точно по показаниям свидетелей должен знать, как выглядела умершая сегодня утром! Была ли она свежа или напротив, казалась усталой, с синевой под глазами и всеми прочими признаками отсутствия сна… Стоп. Что я успел углядеть за время телевизионной трансляции? Что меня поразило больше всего в позе самоубийцы? Руки, обхватывающие… Кстати, что у нас на руках? Ногти, разумеется. И ногти были блестящими. Точно! Определенно, на них был свежий маникюр, и это означает…
Кларисса Нейман спала этой ночью, не мучавшись размышлениями об уходе из жизни. Иначе она не стала бы обновлять лак на ногтях: в сознании попросту не осталось бы места на подобные мысли. Итак, сон был. Если ей удалось заснуть, спала она наверняка крепко и долго, до звонка будильника, по меньшей мере. Стало быть, намерение умереть оформилось ночью? Да, такое бывает, но лишь в одном случае. Если мысль, которую настоятельно нужно обдумать, принадлежит нам самим, а не навязана извне.
Вечером женщина еще проговаривала в сознании что-то вроде: «Не хочешь жить? Так возьми и умри…», чуточку удивляясь и сомневаясь, а утром теоретическое предположение стало программой действий. Но внушения не было, мысль была собственной. Родной. Ничего не понимаю. Объяснить бы все гипнотическим воздействием или прочей дребеденью! Как было бы просто и приятно… А что получается на самом деле? Фроляйн Нейман восприняла любовное поражение почти спокойно, повода волноваться за нее
